– Какая жуть, – поморщившись, беспечно смеется Ховард. – А Теоне на днях приснилось, что они с Заком пара. Вот умора, да? Ты только прикинь: Эванс и Фокс. Да их даже добровольно стоящими рядом представить невозможно.

– Заткнись, трепло, – толкнув его в плечо, хмуро бросает Зак и уходит в сторону ринга. – Грейсон и Пирс. Вы, следующие на ринг, – командует он.

– А Эванс… – проводив парня долгим взглядом и отметив, что смотрю на него не только я, но и порозовевшая Теона, снова поворачиваюсь к Шону, – он… наш инструктор?

– Типа того, но на минималках, – хохочет Ховард, с любопытством рассматривая меня с головы до ног.

– Что? – растерянно переспрашиваю я, не поняв ни слова.

– Ты странная сегодня, принцесса. Как с луны свалилась, – добродушно усмехается Шон. – Не выспалась? Или удар в голову пропустила? Я следил, тебе вроде сегодня не досталось.

– Отставить разговоры, – грозно рявкает кто-то за моей спиной. – За болтовню во время тренировки пятьдесят отжиманий каждому. Исполняйте.

Я резко разворачиваюсь, собираясь высказать все, что я думаю по этому поводу, но стоит моему взгляду встретиться с глазами насыщенного зеленого цвета, как заготовленные слова застревают в горле. Звуки борьбы на ринге, голос, шорохи – все стихает, уходит на второй план, растворяется и медленно исчезает. Густая чернильная тьма обступает нас со всех сторон, и только мы вдвоём остаемся стоять в ярком круге света.

– Кайлер… – беззвучно шевелю губами, почти не веря в реальность происходящего.

Он не двигается. Просто смотрит, и я тону в его глазах – ярких, как изумруды, и одновременно глубоких, будто в них спрятана целая галактика. Я не могу отвести взгляда, испытывая странное, необъяснимое ощущение, которое невозможно выразить словами, – его можно только почувствовать. Словно каждая клетка моего тела откликается, настраиваясь на частоту Кайлера.

Он делает шаг вперёд, и всё вокруг словно приходит в движение: молекулы воздуха вибрируют, свет дрожит, будто сама структура пространства реагирует на его приближение. Кайлер не произносит ни слова, и образовавшееся между нами молчание проникает в меня, затрагивая что-то хрупкое и тонкое, готовое преломиться и проложить мост между двумя мирами. Нечто невидимое соединяет нас – не словами и не памятью, а чем-то телесным, первозданным, укоренившимся под кожей. Словно в нас звучит один и тот же неуловимый ритм, общий импульс, заставляющий дыхание слиться в унисон. Это не узнавание, не воспоминание. Скорее, древнее знание, зов, доносящийся из глубин. Странное притяжение, которое не объяснить и не осмыслить. Я знаю, как он пахнет. Как касается. Хотя не могу сказать с уверенностью, были ли мы когда-нибудь близки. А если да, то в какой из реальностей? В этой жизни или сотни лет назад? Или это память будущего? Такое возможно, или я окончательно сошла с ума?

Если это всего лишь сон, то выбор заключается лишь в том, чтобы досмотреть его до конца или заставить себя проснуться. Но зачем спешить? Здесь совсем не так плохо, как мне показалось вначале. Сон обнажает чувства, счищает шелуху слов, оставляя только первоначальное восприятие. Я не думаю, не анализирую, не цепляюсь за лишнюю мишуру… Я вспоминаю кожей, пульсом, дыханием.

Кайлер подходит почти вплотную, его рука осторожно касается моей щеки. Лёгкое прикосновение, пронзительный взгляд. Он ближе, чем можно выдержать, и всё же этого чертовски мало. Я чувствую, как невидимая дрожь пробегает по коже, как мое сердце сбивается, чтобы подстроиться под ритм его. Он дышит глубже, медленнее, и я дышу вместе с ним.

Он склоняет голову, почти касается губами моего уха и тихо шепчет:

– Ты вспоминаешь.

Я не знаю, вопрос это или утверждение. Впрочем, не имеет значения, ведь то, что он произносит дальше, разбивает меня на атомы:

– Но слишком медленно. Ты в опасности, Ари. Я должен помочь. Подумай о брате. Вспомни, что Эрик сказал тебе в вашу последнюю встречу.

Боже, этот голос я узнаю из миллиона других, и он… он принадлежит моему отцу. Я замираю, наблюдая, как лицо Кайлера распадается на осколки, словно отражение в разбитом зеркале. На его месте возникает другой образ, внешние черты которого я так часто узнаю в себе. Прозрачно-голубые глаза неотрывно смотрят в мои, не оставляя шансов уклониться. Его режущий взгляд поднимает из глубины всё, что было спрятано, вытеснено, похоронено. Это похоже на электрический разряд: память вспыхивает, словно ток курсирует по замкнутой цепи, с каждым разом открывая забытые моменты. И осознание ударяет резко, как вспышка молнии, озаряющая мглу.

«– Клянусь, я покажу тебе настоящий мир. Он существует, Ари… не только на островах. Верь мне, сестренка. Только мне. Слышишь?

– Да.

– Поклянись!

– Клянусь, Эрик».

Я не произношу прозвучавших в голове фраз, но отец удовлетворенно кивает, ласково погладив меня по волосам.

– Ты поклялась. Не забывай, – печальная улыбка касается его губ.

– Я не понимаю, папа. Объясни. Что мне делать с этой клятвой? – беспомощно шепчу я.

– Ты – ключ, которым Аристей откроет свою клетку, – его голос снова безжалостно вторгается в мое сознание. Каждое слово будто находит трещину в броне и входит глубже, оставляя пульсирующую боль на месте забытых истин.

– Что это значит?! – отчаянно кричу я, испытывая мучительное страдание.

– Он будет искать в тебе жизнь, а найдёт смерть. Не нападай. Не убегай. Просто позволь ему войти. И закрой за ним дверь.

Силуэт отца начинает таять, подобно отражению на воде, постепенно теряя очертания. Я тянусь к нему, но сквозь пальцы просачивается лишь пустота. Его уже здесь нет. Свет мерцает и дрожит, воздух становится плотным и липким, будто прикрывающая и прячущая настоящую реальность пленка. Всё, что ещё секунду назад казалось устойчивым, рассыпается в пепел. Сон искажается, словно иллюзия, вывернутая наизнанку. Пространство рвётся, и я… открываю глаза.

Глава 2

Первое ощущение – это тяжесть. В теле, в груди, в мыслях. Обрывки сна навязчиво жужжат в голове, сливаясь в однообразный гудящий рой. Грань реальности по-прежнему размыта, зрительный фокус нарушен. Или… всему виной мерное убаюкивающее покачивание, заставляющее мой разум воспринимать действительность, как продолжение сна.

Второе ощущение – это боль, уже не такая острая и нестерпимая, но причиняющая дискомфорт. Я помню про осколочное ранение и без труда нащупываю тугую марлевую повязку под тонкой хлопковой рубашкой. О том, кто меня раздел и обработал рану, стараюсь пока не думать, чтобы не напрягать лишний раз голову, к тому же это бессмысленная трата времени, – все равно не угадаю.

Кажется, я жива, но надолго ли? Прогноз не особе утешительный, учитывая разгерметизацию костюма и другие факторы, снижающие мои шансы на спасение почти до минимума. По крайней мере, меня не сожрали, а это уже хорошо, хотя, где гарантия, что Аристей со своими зверушками не решит поужинать моей тощей тушкой чуть позже? Но, с другой стороны, зачем так усложнять? Вот она я – бери и ешь. Даже вякнуть толком не успею.

Как же на удивление быстро ко мне возвращается способность к аналитическому и, я бы даже сказала, оптимистичному мышлению. Похоже, за это я должна поблагодарить монотонное постукивание колес, благосклонно влияющее на расшатанную нервную систему.

К слову, о колесах…

Повернув голову, останавливаю взгляд на окне с приспущенной пластиковой шторкой. В небольшом зазоре видна только тьма, но наличие двух коек в узком пространстве обтекаемой формы и ощутимая вибрация при движении определённо намекают на то, что я нахожусь в поезде, несущемся в неизвестном направлении.

Интерьер не похож на обстановку внутри классического купе поезда. Слишком плавные линии, встроенное освещение без единой лампы, лишь мягкое рассеянное свечение, сочащееся с потолка и тонких люминесцентных прожилок по периметру. Стены покрыты матовым полимером цвета холодного льда. Напротив моей койки замечаю складной интерактивный столик. Сейчас он отключён, его поверхность выглядит как ровная чёрная пластина с едва заметным контуром интерфейса.

В воздухе витает специфический запах – не застаревшей пыли и металла, как должно быть, а чего-то свежего, стерильного, с оттенком цитруса и… эвкалипта? Словно я очнулась не в поезде, а в модульной капсуле для транспортировки пострадавших.

Как я в нём оказалась, – это уже иной вопрос.

Но самое необъяснимое заключается в другом – откуда вообще взялся поезд?

Не безумие ли – где-то на обломках цивилизации, под контролем орды мутантов, в зоне, где любой транспорт уже чудо, я лежу в футуристическом купе с активированной системой стабилизации и автоматическим климат-контролем? Такое и специально не придумаешь. Не с моим скудным воображением точно.

Может, я вовсе не проснулась, а погрузилась в новую фазу сна? Более глубокую?

Нет, этот вариант тоже можно смело отмести, потому что у меня возникает третье ощущение. Голод. Пустой желудок возмущённо урчит, требуя его чем-нибудь наполнить. Металлический привкус во рту усиливает чувство истощения, слюна кажется вязкой, словно организм пытается напомнить о своих потребностях сразу всеми возможными способами.

Четвертое ощущение – присутствие. Неуловимое, почти фантомное, но я чувствую, что в вагоне кто-то есть. Я усиленно моргаю, пытаясь сфокусировать взгляд на противоположной койке, но вижу только складки тёмного одеяла и вмятину, будто кто-то только встал. В пространстве отчетливо ощущается остаточное тепло. Сердце на секунду замирает, но разум не спешит впадать в панику. Я же Дерби, в конце концов. Страх – это роскошь для тех, у кого есть время, а у меня его, похоже, нет.

Внезапно совсем близко раздается едва различимый звук, и я понимаю, что ошиблась.

– Очнулась, – произносит чуть хрипловатый голос.

Вздрогнув от неожиданности, я резко поворачиваю голову. Кайлер Харпер сидит на корточках рядом с моей койкой, держа в руке пластиковую бутылку, которую тут же протягивает мне. Свет от лампы отражается в его изумрудных глазах, делая их почти прозрачными, и я на миг теряю дар речи.

– Пей. Все вопросы потом, – в привычной приказной манере командует майор.

Несколько секунд я просто смотрю на него, пытаясь распознать в чертах лица этого человека того самого Харпера, который нес меня на руках, когда я получила ранение, но позволил убить Шона, не шевельнув и пальцем, чтобы ему помочь. Того Харпера, который бесстрастно наблюдал, приказав солдатам опустить оружие, а затем передал меня в руки одного из бойцов, пообещав, что я буду жить. Того самого Харпера, который… предал нас? Сдался? Спас?

Того самого Харпера, которого пять минут назад я видела во сне среди других членов моей группы, включая тех, кто погиб. Но я точно помню, что майора не было в числе знакомых мне лиц, когда тот зал мне приснился впервые…

Что за всем этим стоит? О чем кричит мое подсознание?

Что значили слова отца об Эрике, ключе, Аристее и клетке, в которой я должна запереть второго?

И почему, черт возьми, то место казалось мне знакомым до боли?

Как обычно, слишком много вопросов, ответить на которые никто не спешит.

– Это не яд, – заметив мое смятение, чуть мягче добавляет Харпер. – И не транквилизатор. Вода. Обычная вода. Ну почти.

– Почти? – подозрительно щурюсь я.

– Стерилизованная и кристально чистая, – ухмыляется Кайлер, насмехаясь над моей мнительностью.

Я осторожно принимаю бутылку, медленно откручиваю крышку. Пластик сохранил тепло его руки, внутри плещется прозрачная жидкость. Ну не станет же он меня травить на самом деле? Зачем это ему? Он мог бросить меня умирать еще в поле или толкнуть в медвежьи пасти.

Да и с чего вообще я взяла, что майор предатель и враг? Если задуматься, то какие у него были варианты против толпы шершней и их белобрысого предводителя с парочкой ручных медведей?

Правильно – никаких.