Последнее обращение – ко мне. Когда он коверкает мое имя, у меня дергается глаз. Но поправлять надоело, да и неподходящий момент: еще сильнее разозлю.

Женя, второй ассистент, выдыхает, узнав, что сегодня виновник торжества не он. Даже победную улыбку не прячет, говнюк. Да, сплоченностью в нашей компании не пахнет, все радуются неудачам друг друга.

Я вжимаюсь в стул, пытаюсь куда-нибудь затечь.

– Гниды, где ли́ды?! Елисея, я тебя спрашиваю! Где, твою мать, лиды? С пяти утра ни одного лида!

– Сейчас посмотрю, – спокойно говорю я, а про себя ругаюсь: «Есения, плешивый ты бабуин, меня зовут Есения!»

Вообще, правильно произносить лиды́, но начальник делает ударение на первый слог. От этого в голову каждый раз лезет такая картина: много-много одинаковых Лидочек из «Операции Ы» спрятались от моего начальника, а он бегает, орет, ищет их, кричит: «Где Лиды, Лиды где?!»

– Это «сейчас» надо было сделать три часа назад! Вы с чего вдруг решили, рабы вы паршивые, что у вас восьмичасовой рабочий день?! – Лицо у него перекашивается от гнева. А по цвету равняется со свеклой.

Кстати, у начальника есть прозвище, которое я ему дала, но которое употребляю только про себя, а то в компании много доносчиков: Буль. Во-первых, когда начальник орет, у него в глотке все время что-то булькает. Во-вторых, со своими близко расположенными узкими глазами, крупным носом и толстой шеей он очень напоминает мне бультерьера. В детстве один такой пес цапнул меня за ногу. Хорошо, мне попался ленивый бультерьер, и укусил он слабо. Если бы он использовал все свои заложенные природой мощности, то выдрал бы мне кусок ноги. А так – небольшая ранка, от которой остался шрам. Но собак этой породы я с тех пор не люблю.

– Реклама идет круглые сутки! – гремит Буль. – Это значит, что, если я в два часа ночи позвоню, вы мне должны четко отрапортовать, сколько уже потрачено и сколько получено!

Пока он орет, я в панике бегло просматриваю статистику.

– Сегодня пониженный спрос, – поясняю я. – Отсюда и нехватка кликов и звонков. Уже поднимаю ставки, через пару часов выровняемся.

Начальник немного успокаивается.

– Если к обеду не догоним вчерашние показатели… – Он поднимает руку и растопыривает пальцы. Выдерживает театральную паузу, сжимает кулак, как будто раздавливает что-то, и с угрозой говорит: – Всех уволю!

С этими словами он выходит. В кабинете гробовая тишина. Все торжествующе и высокомерно смотрят на провинившийся отдел – в нашем змеином клубке обожают подобные разносы, но с поправкой: если мишень – не ты, а кто-то другой. А в нашем отделе все злобно смотрят на меня: это мой косяк, поскольку плохо идут мои кампании, а достается всем.

Как я и обещала, немного повышаю ставки. Дело идет лучше, и к обеду автосалон получает с рекламы свое обычное количество лидов – звонков и заявок.

В час – обеденный перерыв, который длится полчаса. Кухни у нас нет, есть крохотный закуток, к которому мое место жмется. Там стоит тумбочка с кофемашиной и чайником. Есть в офисе не запрещено, но добровольно-принудительно не рекомендуется. Вентиляция-то плохая, даже если простой пирожок съесть, все равно останется запах. В пятницу Лика на рабочем месте выпила йогурт, и я сразу унюхала, что он клубничный.

Так что на месте никто не ест, а тому, кто нарушит негласный запрет, Мика быстро налепит на стол наклейку со скунсом, и он потом еще пару недель будет объектом всеобщих обсуждений. Единственное, на что запрет не распространяется, – это шоколадки, печенье и прочая вредность.

Из ближайших мест, где можно поесть, – ужасно дорогая кафешка, где не то что в полчаса, даже в полтора не уложишься – так медленно обслуживают. А еще – палатка с фастфудом, где продаются чебуреки и шаурма. Думаю, понятно, куда бегает в перерыв половина офиса, и я в том числе. Где едят остальные, понятия не имею.

В обед бегу в фастфудную, заказываю два чебурека и кофе. Вижу на витрине возле кассы шоколадки по акции и беру сразу пять штук – на всю неделю.

Наскоро закинув в себя 2000 калорий и запив их кофе, я несусь обратно в офис.

После обеда появляется новое крупное дело: замена цен в объявлениях по моделям китайских авто. Но тут же наваливается срочная текучка, и эта работа откладывается. Там крайний срок завтра, так что еще успею.

Я решаю заняться этим на обратной дороге. Делаю работу в метро, но в электричке приходится стоять, свободных мест нет. Так ехать очень жарко, а еще начинает тошнить, если уткнуться в телефон. Так что эти задачи я переношу на завтрашнее утро.

Дома я оказываюсь в 22:05. Сразу замечаю у двери два полных мусорных пакета. Ох, Серж не сходил на помойку. Приходится идти самой.

В уме перечисляю список дел: постирать белье и развесить его сушиться. Еще найти в холодильнике источник запаха тухлятины: уже несколько дней вонь стоит невыносимая. Что бы это ни было, оно достаточно отстоялось, чтобы стать мусором. Хорошо бы еще заняться носками, а то по непонятной причине в комоде лежат одни одиночки, их пары таинственным образом исчезли. Я даже в грязном белье их не нашла. Помыть душевую от извести, чайник – от накипи.

Я ужасно голодная. Уверена, что Серж приготовил ужин – у него свободное время сегодня часов с четырех.

На кухне застаю Сержа за поклейкой обоев. Он сидит на корточках и с дотошностью ювелира что-то вымеряет.

– Ты решил обновить интерьеры? – шучу я и чмокаю Сержа в макушку.

– Да Белка снова отодрала кусок, – отвечает он.

Белка – мерзкая кошка Сержа, второе и последнее животное после кусачего бультерьера, которое я на дух не выношу. Она обо мне примерно того же мнения.

– Пойду займусь делами, – говорю я и выхожу из кухни, чтобы не терять драгоценные секунды. – Скоро будет ужин?

Я не слышу, что отвечает Серж.

Заливаю душевую чистящим средством, закидываю белье в стиралку. Быстро чищу душевую, заодно и раковину.

В спальне чувствую запах кошачьей мочи. Обнаруживаю, что Белка нассала на кровать, и именно на мою половину. Она сделала это специально.

Меняю белье.

Наконец возвращаюсь в кухню. Серж все так же занимается обоями. Пытается приклеить шов к шву, чтобы не было ни намека на то, что кто-то однажды отодрал кусок. Осматриваюсь в поисках еды.

– А где ужин? – открываю кастрюлю на столе, но она пустая.

– Малыш, так я же крикнул тебе, что занят, – отвечает он недоуменно. – Я не успел, вертелся весь день. Сам не ужинал еще, пожарь нам котлетки, а?

– И где же ты вертелся весь день? – холодно спрашиваю я, доставая диетический фарш из холодильника. Быстро сооружаю кривые котлетки и бросаю их на сковородку.

– Сначала работа, потом машину на ТО отвозил. И в ателье гонял, твою куртку, кстати говоря, чинить, – добавляет он выразительно, показывая, что я несправедлива к нему.

Я жду продолжения, но его нет.

– И все?

– И обои!

– И давно ты ими занимаешься?

– Часа два уже.

Он осторожно клеит кусок шов к шву, оценивает и снова отлепляет. Я подхожу к нему, вырываю кусок обоев из рук и не глядя леплю.

– Все! Готово! Жарь нам котлеты, – объявляю я.

Серж в ужасе:

– Ты что? Так не делается!

Он снова отлепляет.

А я взрываюсь.

Серж – перфекционист. Он одевается только в лучшее, и прическа у него должна быть идеальной, и любое дело, за которое он берется, должно быть сделано на 10 из 10. Но беда в том, что идеальное исполнение требует времени, а у нас его нет. Поэтому я всегда злюсь. Вся моя жизнь – сплошной закон Парето, когда ты прикладываешь 20 % усилий и получаешь 80 % результата, а на остальное просто забиваешь: нет времени. Этот закон я применяю во всем: на работе и дома, в быту. Иначе я бы просто не выжила. Я привыкла делать по десять дел одновременно, и всегда в спешке, на нервах, будто меня подгоняют палкой. Серж так не умеет, он если и берется за дело, то делает его медленно, долго, тщательно и с удовольствием.

Вот и теперь: пока я делала кучу дел и носилась по квартире, как заводная машинка, Серж клеил микрокусок обоев, но так и не доклеил! Я бы управилась за минуту! Я ворчу: почему он не понимает, что в приоритете у нас куда больше разных дел, чем эти дурацкие обои? Серж терпеливо возражает, что обои – часть интерьера, и это невероятно важно. Я отвечаю на это: «Для нас важно не зарасти грязью! А еще мне очень хочется поспать подольше, чем четыре часа!»

Мы долго переругиваемся, и в конце концов зашипевшая сковородка заканчивает наш спор: котлеты подгорели.

Мы ужинаем в молчании. Мне невкусно: котлеты сухие, царапают горло. Серж чувствует вину, после ужина моет посуду и говорит, чтобы я пила чай и отдыхала, а он сам развесит белье. Но Белка делает в лоток свои грязные дела, по всей квартире расходится вонь. Серж все убирает и сыпет новый наполнитель – конечно, неспешно, тщательно, как будто получает от этого удовольствие.

Я вздыхаю, выпиваю свой чай одним глотком, как шот, и иду развешивать белье.

Хлипкая подвесная сушилка не выдерживает тяжести белья, веревки рвутся, и две перекладины падают, больно стукнув меня по голове. Еще несколько минут уходит на починку. А Серж все еще меняет Белке туалет.

Освобождаюсь я в 23:50. Быстро принимаю душ. Вижу, что Серж на кухне вернулся к любимому и недоделанному занятию.

Перед сном немного делаю работу – ту самую замену цен на модели китайских авто. Ложусь спать одна. Серж еще клеит обои.

Вторник

Когда в четыре утра звонит ненавистный будильник, обнаруживаю, что уснула с включенным ноутбуком в руках. Интересно, я поспала хотя бы пару часов?

По дороге до офиса занимаюсь заменой цен – дело продвигается медленно. Сегодня нужно отложить все дела и в первую очередь сосредоточиться на этом.

С утра мало звонков, и, конечно же, по мнению начальства, виновата реклама. Нужно срочно разобраться и исправить.

И я сижу, копаюсь в статистике, смотрю, сравниваю сегодняшний день со вчерашним. Спойлер: это крайне бестолково. Проводить эффективную аналитику можно, оценивая только длительные периоды. Но Буль всегда хочет результаты «здесь и сейчас». Так что моя работа очень похожа на черпание воды из реки ситом: черпаешь и черпаешь, а она все не черпается. А сзади стоит начальник и стучит по голове: черпай быстрее!

Хотя я работаю на должности ассистента, у меня почти с самого начала далеко не ассистентские обязанности. Буль обещал повышение, но сказал, что пока рановато: уж больно много косяков. Моя работа требует внимательности и постоянных проверок, а я от природы жутко невнимательная. Но сейчас, думаю, все же с этим стало получше: опыт.

После обеда в чебуречной остается чувство ненасыщенности, и я вспоминаю про шоколадки. Молниеносно съедаю одну целиком и думаю: может, еще? Такой тяжелый день, хочется наградить себя чем-то. Тянусь к сумке и обнаруживаю, что шоколадка осталась всего одна. Как это? Еще только вторник, я купила их на всю неделю! Неужели три слопала вчера? Или две вчера, а две сегодня? Не может быть! Я бы заметила.

Вижу, что на столе лежат две обертки. Ох, правда, на автомате съела две. Когда успела? Обидно, что я даже не помню! Последнюю шоколадку решаю приберечь на завтра. Но не сдерживаюсь и уничтожаю ее уже через пару минут мучительной внутренней борьбы.

Во второй половине дня ситуация с рекламой не улучшается. Буль рвет и мечет.

– Ленивые твари! Вы че, страх потеряли? Отпуск себе решили устроить, падаль? Я вам устрою! – орет он, ворвавшись к нам в кабинет. Хватает чью-то чашку и бросает в стену надо мной. На меня и еще нескольких коллег обрушивается град осколков. – Всех уволю нахер!