Риан помедлила, но, похоже, приняла решение. Она отдала Персеваль пульт, и с его помощью Персеваль превратила обвернутые вокруг нее цепи в платье-футляр без рукавов – то, что задержит тепло рядом с кожей. Одеяло она без колебаний сбросила и, поморщившись, подняла руки, чтобы надеть платье. Хотя от прикосновения ткани по ее коже побежал холодок, ей было приятно, что платье отделило ее от внешнего мира.

– К отцу, – сказала Риан. – К лорду Бенедику.

– К кому же еще?

На миг Персеваль захотелось раздавить пульт, заблокировав платье в этой форме до тех пор, пока не появится возможность перепрограммировать колонию. Но всегда существовал шанс, что у кого-то во Власти есть другой пульт, и ей не хотелось отказываться от столь полезного инструмента.

– Разве это не… – когда Персеваль повернулась к Риан спиной, та нахмурилась, подыскивая нужное слово, – бесцеремонно?

Персеваль прикусила губу. Сейчас, скорее всего, не самое подходящее время признать, что сама Персеваль совсем не близко знакома с Бенедиком, но врать ей не хотелось.

– Его дочери не имеют права обратиться к нему за помощью в тяжелый час?

Возникла пауза. Риан надолго задумалась, а затем покачала головой.

– Ты говорила серьезно. Про то что мы – сестры.

– Да, – сказала Персеваль.

Увидев, что Риан просто смотрит в одну точку, качая головой, Персеваль схватила ее за руку и потащила за собой.

Идти по лестнице оказалось совсем непросто. У Персеваль был жар, и ее кровь – еще не отошедшая от шока, вызванного антимечом и ампутацией крыльев, – не сражалась с лихорадкой так, как следовало бы. Она проходила десять-пятнадцать ступенек по спиральной лестнице, а затем была вынуждена отдыхать, упираясь рукой в стену. Но после третьего такого раза Риан, похоже, пришла в себя, и начала поддерживать Персеваль.

Тогда дело пошло быстрее.

Когда они добрались до уровня двора, все вокруг еще было окрашено в сине-фиолетовые вечерние тона. Риан остановила Персеваль, положив ей руку на плечо, и сама пошла вперед. На пороге она замерла и осторожно посмотрела по сторонам – так же непринужденно, как охотящаяся кошка, но говорить ей об этом Персеваль не собиралась. Затем Риан шагнула вперед.

Если тут есть ночная стража – а в любом нормальном владении она должна быть (кто доверит свою жизнь одной лишь автоматической сигнализации?), – то она где-то в другом месте.

По крайней мере, Персеваль на это надеялась. Но потом они прошли под огромным деревом, которое, должно быть, посадили в момент создания мира, свернули в боковой коридор и столкнулись лицом к лицу с молодой женщиной, у которой в руках была светопалка, а на поясе – шокер.

– Риан?..

Девушка была плебейкой, розовокожей и медлительной. Пожалев ее, Персеваль лишь сломала ей запястье и сильно ударила в грудину, чтобы вырубить ее. Затем она протиснулась мимо Риан и выхватила у охранницы шокер. Быстрый разворот оружия, запах озона, дуговая искра – и охранница упала на землю.

Хорошая техника. Гораздо менее опасная, чем все, что Персеваль могла сделать голыми руками.

В ее голове мелькнула мысль об убийстве. Ее руки мечтали пустить кому-нибудь кровь. Но эта кровь – совсем не та, которая ей нужна.

– Беги, – сказала она и снова схватила Риан за руку. – Беги! Веди меня к шлюзу. Беги!

Риан уставилась на нее, моргнула, снова моргнула, глядя на женщину, лежащую на полу, – а затем сама вцепилась в руку Персеваль и потащила ее.

Отлично. Отлично. Именно это и нужно было Персеваль – чтобы ее взяли за руку и тащили. Ей нужна сила другой женщины, которая не дает ей остановиться. Своего импульса у нее не было. Каждый шаг она делала, словно вытаскивая ногу из каши. Гравитация тянула ее, словно руками.

Они бежали девяносто три с небольшим секунды по атомным часам Персеваль, когда завизжали сирены.

– Ох, космос, – выругалась Риан и тут же прикрыла рот ладонью.

Неужели здесь, во Власти, так строго следят за речью?

Персеваль заставляла свои ноги подниматься, падать и снова подниматься, а тем временем жидкость пропитывала ее повязки и смачивала внутреннюю поверхность непроницаемого платья.

– Они отключат гидравлику, – сказала Риан. – Мы не сможем открыть шлюз. И я все равно не могу выйти наружу. У меня нет костюма. У нас нет выходного комплекта.

– У нас есть мое платье, – сказала Персеваль. – Его нам хватит.

– Я не умею дышать вакуумом.

Риан отпустила пальцы Персеваль и привалилась к стене коридора.

Персеваль, шатаясь, прошла два шага мимо нее и, едва не упав, ухватилась за изгиб трубы.

– Где шлюз? – спросила она, глядя в глаза Риан.

– Ты не слушаешь меня, что ли?

– Риан.

Риан закатила глаза, смахнула пряди волос с лица и кивнула в сторону бокового коридора:

– Здесь.

– Идем.

Персеваль снова потащила Риан, но, повернув за угол, сразу увидела массивную дверь шлюза. Это придало ей сил. Они были одни в коридоре, хотя вой сирены и стук аварийных огней по ее сетчатке заставляли дрожать от адреналина.

Персеваль ухватилась за огромное, отполированное до блеска от частого использования колесо на двери шлюза и повернула. К ее удивлению, Риан тоже взялась за колесо и напрягла все силы.

– Я же говорила, – сказала Риан, когда тяжелая дверь оказала ей сопротивление. Но затем ахнула, нажала на колесо сильнее, и – под давлением Персеваль и даже без помощи механизмов – замок начал поворачиваться.

Может, Персеваль, словно призрак, сделанный из веточек и проволоки, и не обладала большой массой. Но она была возвышенной, дочерью инженеров и Дома Коннов, и в ее крови была сила машин. За спиной у них затопотали бегущие ноги. Когда кто-то начал стрелять по переборке из иглострела, Персеваль пригнула голову и закрыла Риан своим телом.

Кожа на ладонях Персеваль, лежащих на стальном колесе, треснула. Но эта сталь уступила, и дверь, которая была шире ее самой, открылась дюйм за дюймом. Одной рукой Персеваль обняла Риан и потянула ее в шлюз.

Закрыть дверь оказалось легче. Она думала, что почувствовала, как ее собственные руки борются с ней, но рядом оказался аварийный выключатель, и она ударила по нему. Пружинные керамические засовы стремительно встали на свои места, и звук от удара заставил стены мира задрожать.

Чтобы открыть дверь, ее придется резать.

– Мы в безопасности, – сказала Персеваль и ненадолго привалилась к стене, забыв про раны, но боль от прикосновения к стене заставила ее отпрыгнуть. Она оступилась и упала бы, если бы Риан ее не поддержала. Лишившись крыльев, Персеваль стала неуклюжей и легко теряла равновесие.

– Мы в ловушке, – ответила Риан и, повернувшись к внешней двери, ссутулилась и сплела пальцы. – Мы не храним костюмы в шлюзах. Я же говорила.

– Костюм тебе не понадобится, если ты мне доверишься.

– В чем доверюсь?

– Я возвышу тебя, – сказала Персеваль и погладила руку Риан. Кожа под кардиганом показалась ей прохладной, но Персеваль решила, что дело в ее собственном жаре.

– Ты меня заразишь? – Риан резко и легко развернулась и попятилась. – Ты хочешь меня колонизировать.

Персеваль пожала плечами.

– Твоя кровь может поддержать колонию. Ты должна была получить колонию много лет назад. Она не даст тебе умереть… – она указала на внешнюю дверь шлюза, – во Внешнем мире.

Риан повернулась спиной к Внешнему миру. А по внутренней двери ритмично застучали.

– А если это не так?

– Что не так?

– Если я не твоя сестра? – Риан покачала головой, и ее волосы задвигались по шее так же, как когда-то – волосы Персеваль. – Если я не дочь Бенедика?

Персеваль не смогла больше сдерживаться. Она развела руки и наклонила голову набок.

– Ну, значит, она убьет тебя, плебейка.

– И они тоже, – сказала Риан, показав куда-то за спину Персеваль.

– Да.

– Ну тогда ладно, – сказала Риан с напускной храбростью и шагнула в объятия Персеваль.

Риан думала, что ей будет больно. Ей казалось, что инициация – сложный процесс, что у нее возникнет какое-то ощущение трансформации, мощное, словно лесной пожар, чувство, свидетельствующее об изменении.

Но все было не так.

Персеваль обняла Риан, и та почувствовала запах крови и антисептика. Казалось бы, с этой проблемой должна разобраться колония Персеваль, но, с другой стороны, она, возможно, слишком занята другими делами.

Риан показалось, что обнимать Персеваль – все равно что держать в руках веревочную лестницу…

Она смущенно хихикнула, сделала шаг назад…

…и внезапно почувствовала себя не за пределами себя, а скорее внутри себя. Она внезапно увидела идеальную картину себя и осознала каждый свой нерв и каждую клетку. Она почувствовала, что колония установила с ней контакт, приняла ее и с каждым ударом сердца помчалась вместе с насыщенной кислородом кровью в каждую конечность.

На удивление, это показалось ей весьма естественным.

– Ой, – сказала Риан.

– Дыши глубже. – Персеваль крутила в руках ключ, превращая платье во что-то другое. В двигательную установку. – Дай колонии столько кислорода, сколько она может впитать. У нас будет минут пятнадцать. За это время я вытащу нас из Власти и верну обратно внутрь.

Если это была просто пустая похвальба, Риан не хотела это знать.

– А как же холод? – спросила она. – И эбуллизм?

– Не волнуйся, твоя колония сможет поддержать нужный уровень давления. Она не даст твоим глазам обледенеть, а твоим жидкостям закипеть. Прежде чем все это произойдет, у нас уже давно кончится кислород.

– А, ну тогда я спокойна.

Персеваль рассмеялась.

– Держись за мои ремни. Сейчас я вскрою дверь. Пока будем снаружи, я не смогу говорить с тобой, так что… ради всех твоих предков… когда окажемся там – просто держись.

«Держись. Дыши глубже».

Все просто.

Но когда массивная дверь распахнулась и облачко вырвавшегося наружу воздуха торжественно понесло их в искривленный солнечный свет между огромными, сплетенными в сеть кабелями мира, Риан забыла обо всем, кроме холодного, черного, усеянного крошечными огоньками сейфа вселенной, уходящего в бесконечность, и вращающегося мира, который обрамлял вселенную с обеих сторон.

6
Зверь в сердце мира

В поте лица твоего будешь есть хлеб,

доколе не возвратишься в землю,

из которой ты взят,

ибо прах ты, но, очистившись от праха,

ты возвысишься.

Книга Бытия, 3:19. Новая эволюционистская библия

Все остальные забыли, или им запретили помнить, что, в общем, было одно и то же. Прах никогда не был человеком, но он помнил.

О том, как быть человеком, он помнил больше, чем сами люди. Он содержал в себе романы и пьесы, актеров и певцов, истории, которые уже давно перестали рассказывать. Он хранил в себе истории, которые умерли тысячу земных лет назад. По крайней мере, умерли для мира.

Это одно и то же. То же самое.

Никто в мире не видел одно желтое солнце, не погружал пальцы в комковатую природную почву, не чувствовал, как по лицу течет кислотный дождь. Прах тоже ничего из этого не видел, не ощущал и не пробовал на вкус. Но он все это помнил.

Строго говоря, он вообще не мог видеть, чувствовать, ощущать вкус. Но он умел выполнять приблизительные расчеты. Для обоняния просто нужна способность определять и сортировать плывущие в воздухе молекулы. Для зрения просто нужна способность определять и сортировать отраженный свет.

А то, что Прах не мог аппроксимировать, он мог вспомнить.

– Этот мир мой, – сказал Иаков Прах. – Мой. На нем мое имя.

Никаких споров.

Никаких ответов.

Он на них и не рассчитывал.

Прах, принявший форму множества мягких нитей, висел в атмосфере всего своего домена. Вода теперь в основном превратилась в пары; мир залечил свои раны. И поскольку потребность Праха в объектах роскоши, необходимых углеродным видам жизни, была невелика, он не стал тратить силы на то, чтобы возвращать состав атмосферы в исходное состояние.

Кроме того, избыток кислорода в воздухе просто заставит смертных и немодифицированных разыскивать Праха.