Вчера мы очень детально и обстоятельно перебрали их все, набросали список, который унесла с собой Кашинская, пообещав оформить, как надо.

– Плохо, что в обсуждении, – нахмурился Иван Аркадьевич, – до праздника чуть больше двух недель осталось, а у вас кандидатуры только в обсуждении.

Я начала по памяти перечислять кандидатуры, но Иван Аркадьевич остановил:

– Мне сейчас не надо вот этого вот всего, Лидия Степановна, – недовольно поморщился он, – не будем гадать на кофейной гуще! Я хочу видеть список перед глазами. А списка нет. Давайте впредь готовиться к совещаниям более ответственно. А сейчас переходим к метрологам…

Я села на место с пылающими щеками. Со своего угла сделала большие глаза Зоя.

Летучка продолжалась. Кашинская так и не подошла.

После совещания я отправилась к себе в кабинет, внутренне кипя от раздражения. Сегодня планировала посетить промзону, но, зная Ивана Аркадьевича, стопроцентно начнет мариновать с этими кандидатурами и дёргать туда-сюда.

Вот терпеть не могу, когда планы нарушаются из-за ерунды.

Хотя, может, она заболела?

Этот вопрос я и высказала Зое, которая пулей побежала за мной.

– Нет, я её точно видела, когда на работу шла, – покачала головой Зоя. – Мы еще на проходной поздоровались…

– Вообще тогда ничего не понимаю, – удивилась я, – ну не могла же она на двух этажах среди десятка кабинетов заблудиться? Летучка шла почти два с половиной часа, за это время всю территорию монорельса можно было трижды обойти.

– Может плохо стало? – предположила Зоя, – я в позапрошлом году мероприятие с ударниками из ДнепроГЭСа вела, так от волнения у меня так живот прихватило, что чуть не опоздала.

– Да не могла она два с половиной часа в туалете просидеть, – не согласилась я, – не холера же у нее, и не тиф.

Я нажала кнопку коммутатора и велела Людмиле позвать Кашинскую. На часах было уже больше одиннадцати, а мы договаривались в десять сходить на промзону.

Пока я ждала Кашинкую, Зоя снова завела старую пластинку:

– Лида. Я вчера думала над твоими словами. И всю ночь не спала – думала.

Я мысленно вздохнула.

– И поняла, что ты права, – сказала она, – поэтому я напишу сегодня заявление на отгулы, у меня их три. Вместе с выходными почти неделя получится. Поеду к тетке, она живёт на хуторе, почти в лесу. И главное, она совсем уже глухая, так что я буду и на природе, и молчать. Обдумаю всё, как ты и сказала…

– Молодец, – сдержанно похвалила я. – Можешь взять с собой книгу, но только классику, лучше о природе, что-то нейтральное.

– Да нет, я ей погреб побелить хочу, и в доме нужно перестирать все, на огороде кабаки собрать. Работы там хватает. И думать можно сколько угодно.

– Но в лес ты обязательно сходи, – посоветовала я, – деревья пообнимай, на земле посиди, если дождя не будет.

– Лидия Степановна, Ленинская комната закрыта, Кашинской я не нашла, – отрапортовала Людмила по телефону.

Я велела ей продолжить поиски, а сама, с недобрыми предчувствиями выпроводила Зою. Нужно еще подготовить папку с документами для промзоны. Может, хоть после обеда получится сходить туда.

Не успела я вытащить нужные бумаги, как в дверь постучали.

– Заходите, Татьяна Сергеевна! – крикнула я.

Дверь открылась и в кабинет вошла… Щука.

После тех разборок в кабинете у Ивана Аркадьевича обычно жесткая и наглая Щука вела себя ниже травы, тише воды. Я уже и думать о ней забыла, а тут она сама ко мне пришла.

Ну что же, будем обороняться.

– Лидия Степановна, – сказала Щука, без приглашения устраиваясь в кресле напротив, – давайте поговорим. Я не займу много времени.

– Слушаю вас, Капитолина Сидоровна, – скрыв раздражение за маской вежливости, ответила я.

– Лидия… эмм… Лидия Степановна, – поправилась Щука.

Я сделала вид, что не заметила оговорку. Сегодня у меня и так хватает всяких неприятностей, чтобы еще бодаться со Щукой.

– Вы, как-никак имеете отношение к моему отделу, по сути, вы являетесь моей ученицей и поэтому я, как старший товарищ, можно сказать по-матерински, хочу с вами поговорить.

Я напряглась, начало разговора было не просто неожиданным, скорее ошеломляюще неожиданным. Ладно. Посмотрим, что она будет петь дальше.

В общем, если в двух словах, то Щука решила проявить конформизм и подлизаться ко мне. Наладить отношения, так сказать.

– И вот что я скажу насчет Кашинской, – в заключении сказала Щука, одарив меня улыбкой голодной акулы. – Я бы с этой дамой держала ухо востро. Сдается мне, что её отсутствие на летучке не просто так.

Когда Щука ушла, я крепко задумалась: что-то в её словах, конечно, было рациональным, но моё личное отношение к самой Щуке заставляло меня внутренне не соглашаться.

До обеда Кашинская так и не появилась.

Зато я моментально нашла её во время обеда, когда вошла в столовую. Она спокойно сидела за столиком вместе с двумя метрологами, и весело им улыбалась.

Я нагрузила поднос едой: взяла рассольник, тушеные овощи и компот, и подошла к их столику:

– Приятного аппетита, товарищи, – вполне вежливо сказала я, ставя поднос на стол.

Мне нескладно ответили.

– Татьяна Сергеевна, у вас что-то случилось? – спросила я, – почему вас на совещании у директора не было?

– Каком совещании? – удивлённо спросила Кашинская, и я чуть компотом не поперхнулась.

– Вчера мы готовили с вами график мероприятий для того, чтобы озвучить Ивану Аркадьевичу. На утреннем совещании, – напомнила я, сдерживаясь изо всех сил.

– Лидия Степановна, вы говорили, что будет совещание, но откуда я могла знать, что я тоже должна туда пойти? – пожала плечами Кашинская и пододвинула к себе тарелку с омлетом.

– Н-ну, может быть, я не доступно донесла, – задумалась я, хотя вроде раза три говорила, Зоя вон пришла. Но, с другой стороны, глядя, как Кашинская мило болтает с ребятами из метрологического, вряд ли скажешь, что она злостный симулянт.

Нет, мне явно нужно немного передохнуть, а то Зое насоветовала перезагрузиться, а сама видимо переутомилась и тупо косячу.

После обеда я велела Кашинской принести мне отпечатанный список приглашенных на мероприятие и отправилась с ним к Ивану Аркадьевичу.

Он, как обычно, был занят, раздражен и много курил.

– Иван Аркадьевич, вот этот список, – положила бумажку ему на стол я и принялась каяться, – очевидно, мы с Татьяной Сергеевной не поняли друг друга. Но список был подготовлен ещё вчера.

– Да я верю, что вчера, – затушил в пепельнице сигарету Иван Аркадьевич и потянулся за другой, – просто дисциплину не надо нарушать, Лида. Порядок есть порядок. Для всех.

– Я понимаю, – понурилась я, – это я виновата, переутомилась наверное и не донесла информацию до Кашинской. Иван Аркадьевич, а что, если я пару дней отгулов возьму? Мы завтра с Риммой Марковной в Малинки едем, грибы собирать и капусту солить. Так я их со Светкой в воскресенье обратно в город закину, а сама в деревне ещё дня два посижу. Если что, телефон там в соседнем доме есть.

– Добро, – согласно кивнул Карягин, – раз надо – пойдём навстречу. Напиши заявление на отгулы, и чтобы в среду была как огурчик.

Я счастливо выдохнула. Красота!

Вечером того же дня.

– Иван Аркадьевич, я буквально на секунду, – сказал Альбертик, просачиваясь в кабинет.

– Что опять случилось? – недовольно поднял голову от экономических сводок хозяин кабинета.

– Нужно акт подписать, – торопливо подсунул бумажку Альбертик, – остальные уже все подписали.

– И Акимовна?

– Да.

– А оставить у секретаря не мог?

– Мне сейчас надо… очень прям надо.

– Ладно, давай, – вздохнул Иван Аркадьевич и ворчливо добавил, – что-то дал я вам всем волю. Разбаловались окончательно. Одна на планерку не явилась, второй с любой ерундой туда-сюда бегает. Ох, грехи мои тяжкие…

– Это вы про Кашинскую? – вкрадчиво поинтересовался Альбертик и сразу добавил. – А, знаете, может она и не виновата. Может, это Лидия ей не сказала.

– Ты это к чему? – нахмурился Иван Аркадьевич.

– Да так, просто, – потупился Альбертик, – забыла передать, может. Или не посчитала нужным…

– Ненавижу эту гадину! Убил бы! – пожаловался товарищ Иванов Ваське Егорову, разливая по рюмкам остатки портвейна. Пустая бутылка отправилась к остальным двум, под стол.

– Зря ты на неё так, – не согласился порядком уже захмелевший Василий.

Они сидели в кабинете и предавались возлиянию, по древней как мир мужской традиции обмывая вступление Иванова на новую должность. И хоть это было не повышение, а по сути, наоборот, традиции нарушать было не принято.

Несколько раз отрывисто бамкнуло – ходики на стене показали восемь вечера. Васька поднял рюмку и, расплёскивая содержимое на застеленный газетой стол, где лежали остатки порезанного крупными кусками хлеба, пару кусочков докторской колбасы и половинка большого желтоватого огурца, заплетающимся голосом сказал:

– Нормальная же баба. Чуть с придурью, конечно. Но где ты сейчас баб без придури видел?

– Да, все они – сучки, – с готовностью поддержал коллегу Эдичка. – Лишь бы из нас, мужиков жилы тянуть и нервы трепать.

– Д-д-давай за баб бахнем? – икнул Егоров.

– А давай! Только за всех баб, кроме Горшковой!

Глава 3

В Малинки мы выехали поздно. Сперва очень долго собирались: домовитая Римма Марковна, несомненно, хотела взять с собой всего и побольше, включая вафельницу, мясорубку и массивный финдибобер для лепки пельменей (запамятовала, как он правильно называется). Затем, когда мы уже уселись в машину, она вспомнила, что забыла светкин учебник по английскому (та занималась дополнительно). Пришлось возвращаться и искать (хитрая Светка запрятала его на шкафу, надеялась, что все забудут).

Потом оказалось, что не взяли крышки для закатки варенья.

Затем вспомнили о том, что на даче в прошлый раз закончилась соль. То есть соль-то была, но вот крупная – закончилась, а Римма Марковна наотрез отказывалась солить капусту любой другой солью. Соответственно бежать в магазин выпало мне (кто бы сомневался), хорошо, что он совсем рядом, в соседнем дворе.

Апогеем всего стало известие о том, что ключ от дачного дома остался в городской квартире. Римма Марковна схватилась за сердце и вознамерилась умереть прямо на месте. Пришлось возвращаться с полпути (отъехали от города уже километров на шесть).

В результате в залитые солнцем Малинки добрались почти к обеду, когда полуденный зной настолько затопил всё вокруг, что воздух аж звенел. Римма Марковна была сердита, аки сыч:

– Полдня потеряли! – шипела она непонятно на кого.

Я старалась не реагировать, а Светке было всё равно.

Хотя такую её реакцию понять было трудно: ну приехали чуть попозже, ну и что с того? По грибы, значит, завтра с утра сходим, а сегодня как раз с капустой и яблоками разберемся. Но нет, Римма Марковна раздражалась и ворчала что-то себе под нос. Слов разобрать было невозможно, да я особо и не пыталась.

Так и доехали, в молчании и ворчании по растрескавшейся грунтовой дороге между пшеничных полей с редкими вкраплениями васильков и маков промеж налитых колосьев. Часть хлебов уже собрали, и сине-алые цветы выделялись на этом фоне ещё сильнее.

Странно, обычно она всегда максимально собрана, заранее всё пишет на список, чтобы ничего не забыть, хлопочет, по десять раз перепроверяет, а сейчас не пойми, что творится, стареет что ли?

И только в Малинках, когда я вошла в заросший травой двор, сразу стало понятно, к чему был весь этот спектакль, включая плохое настроение Риммы Марковны. Во дворе, у погреба под старой разлогой яблоней, стояла огромная дубовая бочка, возле которой хозяйничал… Будяк.