– И Светлану заберёт, и квартиру, которая ей полагается, и которую ты незаконным путём выманила у её умирающего мужа! – взвизгнула Элеонора Рудольфовна, да так громко, что под соседней дверью послышалось какое-то торопливое шорканье – там явно подслушивали, а в квартире Горшковых резко распахнулась дверь – видимо, Валера тоже услышал вопли мамочки и решил прийти на помощь (ну, или же был голоден и хотел спасти продукты).

– А что, чешский муж, владелец заводов и поместий, её под зад ногой пнул? – вполне миролюбиво поинтересовалась я, просто из вежливости, исключительно для поддержания разговора.

– Да ты! Ты! – заверещала Элеонора Рудольфовна, но от переизбытка эмоций сбилась и фразу закончить внятно не смогла.

– Так вот, Элеонора Рудольфовна, – воспользовалась паузой я, и мой голос стал на градус холоднее, – передайте своей доченьке, что если она хоть рыпнется в сторону Светки, я её уничтожу!

– Света – Олина дочь! – выдала сакраментальную фразу бывшая свекровь.

– И что?

– Её родная дочь!

– От которой она отказалась, – сказала я, – и вы, кстати, тоже. У меня даже расписки ваши есть. Суммы правда помню не точно, но могу глянуть.

– Ты воспользовалась её трудной ситуацией! – зашипела Элеонора Рудольфовна и свирепо зыркнула на Горшкова в поисках поддержки.

– Бессовестная! – поддакнул Валера, правда неубедительно.

– Валера, закрой рот, я с мамой говорю!

– Хамка!

– Валера, ещё одно слово и тебе будет не только Кобзон завидовать, но и хор китайских мальчиков!

– К-каких? – не понял Горшков.

– Выхолощенных, Валера! – уточнила я и для иллюстрации указала пальцем на горшковские бубенчики.

– Да ты! Ты! – резко сдулся Валера, на всякий случай прикрыл ладошкой достояние, и бочком, бочком начал пробираться обратно к двери.

– Вернемся к теме разговора, – строго сказала я и пригрозила Элеоноре Рудольфовне, – а если будете лезть в нашу со Светой жизнь – я куда надо пожалуюсь. Ваша Олечка теперь неблагонадёжная, так что посмотрим, кто кого!

– У меня есть связи! – гордо парировала Элеонора Рудольфовна, – так что всё у Оленьки будет хорошо! И Света скоро уже будет жить с родной матерью.

В этот момент Валера Горшков оказался у двери и изо всех сил дёрнул ручку, так, что дверь аж скрипнула.

– Валера! – возмутилась я, – не шарпай ручку! Аккуратнее!

– Какое твое дело? – вытаращилась бывшая лидочкина свекровь, – пусть шарпает, сколько хочет.

– Как это какое? – удивилась я, – эта квартира – Светино наследство. Так что попрошу поаккуратнее. Не хочу потом за ремонт переплачивать.

– Какое наследство? Что за бред? – лицо Элеоноры Рудольфовны пошло пятнами.

– Это не бред, – ответила я. – У вас же, кроме Светочки, больше внуков нет, Ольга явно больше рожать не собирается, от Валеры толку не было и не будет. Получается, что квартира скоро достанется Свете.

 От осознания столь простого и логичного факта перекосило теперь уже не только Элеонору Рудольфовну, но и Валеру.

Ни слова не говоря, бывшая свекровь подхватила уцелевшую авоську и, зло поджав губы, направилась к двери.

– Мамо! – воскликнула я и, когда она обернулась, показала пальцем на мутную лужу на лестнице – омлет свой не забудьте.

В ответ родственнички демонстративно захлопнули дверь, так что кусок штукатурки обвалился.

Я нахмурилась. Вот гады, таки ремонт потом делать придется.

Следующим пунктом моего променада был пединститут.

После того, как я пугнула свекровушку, и заодно бывшего муженька, настроение слегка поднялось, и я устремилась в храм знаний, словно торпеда.

Я впорхнула в вестибюль, пролетела по мраморной лестнице, мимо барельефа с античными героями, мимо бюста Гегеля, на мраморной щеке которого красовался отпечаток губной помады какой-то весёлой студентки.

Мне повезло, у деканата очереди не было. Я постучала.

– Войдите! – послышался надтреснутый голос.

Я вошла. Пахнуло знаниями, старыми бумагами и несбывшимися надеждами. В деканате было пусто, если не считать щуплого дедка, который практически уткнулся носом в бумаги и остро отточенным карандашиком что-то тщательно выписывал в старый потрёпанный блокнот каллиграфически-бисерным почерком.

Это был замдекана, насколько я помнила. Илларион Игнатович Чвакин, так его звали.

– Что вы хотели? – сварливым голосом спросил он, всем своим видом демонстрируя, сколь сильно он занят и что я отвлекаю его от крайне важных дел.

Однако этим меня смутить было сложно:

– Я хочу сдать сессию, – многозначительно ответила я.

– Сессия давно закончилась, приходите на следующий год, в феврале, там будет двухнедельный период, чтобы сдать «хвосты», – равнодушно пожал он плечами и хотел вернуться обратно к своим записям, но я не позволила:

– Илларион Игнатович, вам должен был позвонить Карягин. Директор депо «Монорельс» – сказала я.

Чвакин с интересом патологоанатома взглянул на меня поверх очков, при этом не делая попыток ответить.

– Я – Лидия Горшкова.

– Лидия Горшкова… Горшкова… Горшкова… – он со вздохом достал из недр шкафа пачку папок и, принялся медленно перелистывать чуть дрожащими руками в коричневых пятнах на тонкой папирусной коже, – А вот. Лидия Степановна Горшкова.

Он перенес папку на стол, раскрыл моё дело и углубился в записи.

Я молча ждала, когда он изучит.

Наконец, Чвакин закрыл папку и поднял подслеповатые глаза на меня:

– А что же вы, Лидия Горшкова, уже две сессии прогуляли?

– Обстоятельства так сложились. Болела долго.

– И что вы предлагаете? – флегматично спросил он.

– Я хочу сдать все экзамены экстерном.

– Но это невозможно! – лёгкая тень эмоции проскользнула в его невыразительном голосе, – Экстернат мы не практикуем и не одобряем!

– Но Ленин же сдал все экзамены экстерном!

– Так то Линин!

– Ленин – наш вождь и он указал нам путь, – слегка пафосно заявила я, – и я следую заветам Ленина и иду по его пути! Ставьте мне всё экстерном. Буду сдавать. Как Ленин!

– Но вы не сможете сдать сразу две сессии подряд, – изумился дедок.

– Кто сказал две сессии? – нахмурилась я. – Я планировала три…

Из института я вышла окрылённая. Шагала по нагретой осенним солнцем брусчатке (в исторической части города она была) и старалась не попадать каблуками между камней. Я, конечно, очень люблю и уважаю всю эту старину, но ободрать лак на каблуках новых туфель будет обидно.

Итак, сессию сдавать меня допустили. Точнее две или три, сколько смогу. Здесь сыграл звонок Ивана Аркадьевича и не удивлюсь, если тайное желание Чванкана щёлкнуть меня по носу – мол, если завалю столько сессий, то точно отчислят меня и возиться со всеми этими моими проблемами больше не надо будет.

По поводу результатов сдачи я особо не переживала – многие знания остались с той жизни, память у Лидочки оказалась прекрасной, остальное всё зависить от усидчивости и дисциплины.

Сдам, куда я денусь.

Иначе не видать мне Москвы, как своих ушей.

Москва. Я мечтательно заулыбалась, подставляя лицо мягким лучам осеннего солнышка. Сколько там возможностей! Как ни крути – столица! Буду ходить в театры, увижу вживую тех классиков, которые умерли в той моей жизни, и я не успела насладиться их игрой. Это же такая возможность! Увидеть Андрея Миронова, Ролана Быкова, Фаину Раневскую.

Я замечталась, улыбка не сходила с моих губ. Мечтала я, когда шла по просторной аллее, мимо полыхающих алыми каплями рядов рябины, мечтала, проходя мимо музыкальной школы, мимо Доски почёта, мимо памятника первому трактору, мимо киоска «Союзпечати», мечтала, когда вошла в небольшой скверик. И только наступив ногой на упавшую сосновую шишку, я внезапно аж остановилась, замерла, вспомнив сосновый лес, сбор маслят в моё платье, тенистую прохладу яблоневого сада в Малинках, где мы пили чай из самовара на шишках.

Малинки… усилием воли я попыталась отогнать ненужные бестолковые мысли и запретила себе думать о всякой зряшной ерунде. Лучше буду мечтать о Москве. Я представила, как надену красивое платье и пойду гулять по Арбату, как потом мы сходим со Светкой в парк Горького, но что-то уже так радостно и не мечталось.

Я вздохнула и заторопилась домой. Настроение немного испортилось.

У сиреневых кустов около нашего дома Нора Георгиевна выгуливала Лёлю. Увидев меня, она расцвела улыбкой (после того случая, когда она угодила в больницу, соседка стала меня любить больше всех во дворе):

– Лидия! – улыбнулась она мне, – как сейчас самочувствие у тебя?

Я сперва не поняла, но потом, обнаружила, что соседка внимательно рассматривает мой живот, и до меня дошло:

– Да ничего подобного, Нора Георгиевна. Не выдумывайте! Это Светка мечтает просто о братике и болтает ерунду всякую.

– Ага, – сказала Нора Георгиевна и сразу стало понятно, что она мне не очень-то и поверила.

– Хотя совсем скоро у меня даже Светки не будет, – грустно вздохнула я, чтобы поменять тему.

– Что случилось? – чуть не подпрыгнула от любопытства Нора Георгиевна.

– Я сейчас ходила к Горшковым, – печально сказала я. – К Элеоноре Рудольфовне. В общем, скоро Ольга вернется и заберет Свету. Так они мне сказали.

– Не заберет! Не позволим!

Я пожала плечами, мол, что тут сделаешь?

– Идём, Лида! – рявкнула Нора Георгиевна и беспокойно заозиралась на кусты, – Лёля, мы идём домой! Быстро!

Лёля торопливо выскочила из-под зарослей смородины, укоризненно взглянула на меня, мол, что же ты так, всю прогулку испортила, и покорно поплелась за моей соседкой, которая резво устремилась в подъезд.

Ну а я что? Я тоже пошла.

Дома Нора Георгиевна развила бурную деятельность: вызвала Римму Марковну, достала из шкафчика вишнёвое варенье, поставила чайник, и мы сели думать.

– Она не сможет! – неуверенно заявила Римма Марковна и с надеждой посмотрела сперва на меня, потом на Нору Георгиевну.

– Теоретически – не сможет, – подтвердила я.

– Что ты имеешь в виду? – забеспокоилась Римма Марковна и крепко сжала кулаки, аж костяшки побелели.

– Однозначно не сможет, – безапелляционным тоном подтвердила Нора Георгиевна и сняла вскипевший чайник с плиты. – Сама посуди, она отказалась от ребенка, сбежала за границу, за всё время не интересовалась её жизнью, денег на воспитание не давала. А теперь вдруг вернется и спокойно заберет? Этого не будет! Наша советская система воспитания поставлена так, что ничего у не выйдет!

– Это если она будет действовать по системе, – вздохнула я и зачерпнула ложечкой варенье (я, когда нервничаю, жру как хомяк).

– А по-другому никак, – Нора Георгиевна разлила нам всем по чашкам чай.

Я скептически хмыкнула.

– Лида! – строго одёрнула меня Римма Марковна, – говори, что не так?

– Нигде нет гарантии, что она опять к Быкову не вернется, и он для неё и Светку вернет, и эту квартиру.

Обе старушки побледнели. Римма Марковна чуть чашку не уронила и торопливо поставила её обратно на стол:

– Что же делать? – тихо охнула она.

– Думать, как решить эту проблему, – тихо ответила я. – Думаю, что сперва нужно подкатить к Быкову и завести разговор так, чтобы, если они и сойдутся обратно, никаких мыслей у него помогать ей со Светкой не возникало.

– И как ты это сделаешь? – спросила Римма Марковна.

– Ещё не знаю, – ответила я, – надо продумать.