Ильрит останавливается, вызвав колебание в потоках воды, поджимает хвост и поворачивается лицом ко мне. Не умея двигаться столь же грациозно, чуть не врезаюсь в него, однако герцог вовремя придерживает меня за плечи. Потом поспешно убирает руки, и на его лице мелькает потрясение. Сперва отношу это на счет своей прямолинейности, хотя, судя по нашему общению, Ильрит вполне способен понять мои чувства, а после меня осеняет: ему ведь нельзя ко мне прикасаться.

– Утеря связей с этим миром является частью помазания. Желательно, чтобы в мир древних богов ты вошла чистой, как неисписанный лист, и предстала перед лордом Кроканом лишь сонмом молитв и голосом, исполняющим прощальную песню. Если же ты появишься перед ним, древним богом смерти, сохранив привязку к этому миру, тоскуя по живым, он отвергнет тебя, сочтет неподобающим подношением и продолжит изливать на нас свой гнев, – ровным тоном объясняет Ильрит, как будто и не было никакого прикосновения. – Цели достичь будет легче, если ты сама захочешь расстаться с этим миром, для чего, насколько я понял, сначала нужно позаботиться о твоей семье.

Вообще-то мне претит сама идея о жертвоприношении, но я стараюсь держать эти мысли в дальнем уголке сознания. Если моей семье ничто не будет угрожать, с остальным я сумею смириться…

– Хорошо. Рада, что мы поняли друг друга. – От осознания, что сам Ильрит тоже выиграет от этого поступка, мне становится легче. Гораздо проще воспринимать наши отношения как череду обычных сделок, а не гадать, чем вызвано очередное проявление доброты.

– Несомненно. – Ильрит по-прежнему висит на месте, но больше не торопится делиться своими мыслями. Лишь чуть приоткрывает губы, с которых, впрочем, не срывается ни слова. Черты его лица немного смягчаются. Неужели герцог… чувствует себя виноватым?

Намеренно стараюсь отрешиться от пристального взгляда Ильрита. Плевать мне на его угрызения совести. По правде говоря, ему не помешает помучиться. Если бы магия сирена оказалась сильнее и сумела разорвать связь между мной и Чарльзом, я бы не попала в такую переделку. И пусть я знаю, что и сама не без греха, есть некое порочное удовольствие в том, чтобы перекладывать вину на него.

Больше ни слова не говоря, Ильрит разворачивается и плывет вглубь туннеля.

Жаль, что появившаяся во мне магия никоим образом не помогает быстрее двигаться в воде. Остается лишь шевелить руками и ногами. Что ж, я хотя бы не устаю, поэтому могу плыть за ним следом, не рискуя окончательно отстать.

Мы минуем узкий проход, на потолке которого тускло светятся растущие среди водорослей цветы, и попадаем в комнату с куполом – тем самым, из мозгового коралла, который я видела по пути сюда. Узнать его достаточно легко. Однако все остальное в комнате выглядит по меньшей мере странно.

Свет, проникая через круглое отверстие в потолке, создает внутри неясный, дымчатый полумрак, который кажется почти… волшебным. И чуть жутковатым, учитывая, что хранится внутри.

К потолку подвешены рыбацкие сети, заполненные всяческими диковинами и безделушками. Монеты с полыми серединками, нанизанные на шпагат в виде гирлянд, покачиваются в потоках воды, будто колокольчики под порывами ветра. Сотни крон развешаны по комнате, словно бумажные украшения для праздника.

Здесь есть крючки всех размеров, от самых больших, используемых на рыбацких лодках, до мелких, соединяющих сети между собой. К стенам на манер гобеленов прикреплены паруса знакомых мне кораблей – тех, о чьей гибели я скорбела в доках после того, как становилось известно, что они не сумели пройти Серый проток.

Здесь есть якорь; к стене прислонена часть мачты, служащей обрамлением для носовой фигуры полуобнаженного мужчины, нашедшей свое место в углу. Корабельные снасти связывают сети друг с другом. На полу примостились астрономические навигационные приборы и солнечные часы. А еще тут бессчетное количество сундуков, с которых кто-то сорвал тяжелые замки.

Добравшись до середины комнаты, неуверенно замираю, разглядывая песчаный пол, на котором в беспорядке валяются кастрюли и сковородки, бесполезные здесь трутницы и бутылки с ромом, по-прежнему закупоренные и запечатанные воском.

– Что это за место?

Плыву по комнате, и везде, насколько хватает глаз, сложены груды случайных предметов вроде кружек и ботинок, которые напоминают мне – даже больше, чем сами сирены, жизнь под водой и противостояние духам, проникшим в воспоминания герцога – что я очень далеко от дома, там, где все вокруг странно и непривычно.

– Моя сокровищница, – после долгого молчания поясняет Ильрит, когда я поворачиваюсь в его сторону.

– Сокровищница? – недоверчиво уточняю я.

Мысль так быстро рождается в голове, что я не успеваю немного сгладить тон, и вопрос получается не слишком вежливым. Здесь, конечно, есть немного ценностей, те же связанные кроны или навигационные приборы, не испортившиеся от морской воды – если найти правильного покупателя, можно выручить за них неплохие деньги. Однако в большинстве своем все это… разнообразный хлам.

– Да, сокровищница, – бросает он, слегка раздраженный моим тоном. – Я потратил много лет, чтобы заполнить эту комнату драгоценными предметами.

– Обувь для тебя драгоценность? – Указываю на поношенный ботинок.

– Я привел тебя сюда не для того, чтобы ты высказывала свое мнение. – Он отводит глаза, явно испытывая неловкость. Судя по позе, Ильрит всеми силами старается держать лицо.

– Тогда зачем ты меня привел?

Больше ничего не сказав, герцог скрывается в коралловом туннеле в другой части комнаты – не в том, через который мы сюда попали. Я же остаюсь на месте, сомневаясь, что Ильрит жаждет видеть меня там. Он не окликает, лишь подтверждая мои подозрения, поэтому я, предоставленная самой себе, вновь оглядываюсь по сторонам.

«Сокровища Ильрита», – мысленно повторяю я, снова неторопливо плывя вдоль стен комнаты. Внимание притягивает стоящая на полке кружка. Осторожно беру ее в руки, обращаясь с ней с гораздо большим трепетом, чем когда-то с посудой в «Опрокинутом столике». Сколько раз я бездумно пила из таких вот глиняных кружек? Теперь это всего лишь реликвия из ставшего невыносимо далеким мира, в который невозможно вернуться.

Может, жители портового городка позаботятся о моих родных? Представляю на миг, как все люди, с которыми я работала в Денноу, объединяются и собирают деньги, чтобы помочь им избежать долговой тюрьмы, воздавая должное за то, с какой самоотдачей все эти годы трудились мы четверо. Горожане, знавшие меня не только по слухам, первыми протянут руку помощи, а после их поддержат те, кто судачил за моей спиной – из жалости, чтобы моей семье не пришлось столкнуться с последствиями нарушенного обещания.

И пусть я всегда надеялась, что немногие друзья, которых удалось завести, не бросят моих родных на произвол судьбы, к примеру, помогут пережить горе после того, как меня поглотит морская пучина, или проследят, чтобы родители вовремя платили налоги, даже при самом лучшем раскладе жители Денноу не настолько щедры, чтобы собрать двадцать тысяч крон.

«Отец вечно в порыве щедрости угощал членов моей команды бесплатным элем».

Возвращаю кружку на полку, где та стояла, и замечаю небольшой скол у нижнего края. Тут же вспоминается вечер – год, а может, два назад, когда мы с Эмили, пошатываясь, брели к моему кораблю. Я опиралась на ее руку. На мгновение растягиваю губы в горькой, печальной улыбке. В тот вечер сестра упорно сводила разговор к одной теме.

– А он довольно красив.

– Не знаю, о ком ты.

– Все ты знаешь. О втором капитане «Успешного торговца». Ты его явно заинтересовала.

– Я замужем, Эми.

– Только на бумаге.

– Сейчас не время… – начала я, хотя сказать хотелось совсем другое. «Я нарушила клятву, и люди ясно дали понять, что они обо мне думают. Так что вряд ли я кого-то заинтересую, по крайней мере, в романтическом плане».

– А когда освободишься от этого гада, снова найдешь любовь? Ты заслуживаешь счастья, Виктория.

– Посмотрим.

Я так и не нашла для нее подходящего ответа, по большей части потому, что знала: даже если я когда-нибудь освобожусь от Чарльза, жить мне останется недолго. В конце концов сестра просто перестала спрашивать.

Вот и ладно. Ведь от моего несчастного сердца мало что осталось. Разжеванное и выплюнутое, оно сгнило от пренебрежения и перестало биться в холодном море. Даже в молодости, когда его переполняли надежды, я не слишком ему доверяла. А уж теперь и подавно.

В тот вечер следовало бы сказать сестре, что все, чья любовь мне нужна, уже рядом: Эми, мама и папа, члены команды и лорд Кевхан Эпплгейт. И пусть временами мне казалось, что их привязанность ко мне возникла не иначе как по велению магии, никто другой мне был не нужен. Любовь, о которой говорила Эми, уже давно не имела для меня значения.

Так вот, в тот вечер я прихватила из таверны кружку, которую пообещала отцу на следующий день вернуть в «Опрокинутый столик», но, пока поднималась на борт корабля, она выскользнула у меня из рук и упала в воду. Учитывая глубокие илистые отложения возле пристани Денноу, с ней пришлось попрощаться.

Неужели Ильрит находился там?

Да нет, это совсем другая кружка. Просто меня снедает тоска по дому.

Покачав головой, плыву дальше.

Здесь попадаются и другие причудливые вещицы, к примеру, серебряная трость. Мой взгляд вдруг притягивает витраж, на котором двое кружатся в танце. Провожу пальцами по переплетам между осколками цветного стекла.

– Это одно из моих любимых сокровищ, – замечает Ильрит.

Я и не слышала, как он вернулся. Однако герцог здесь, с сундучком в руках. С каждой минутой этот сирен кажется мне все более необычным. Трудно предугадать, что уже в следующий момент может прийти ему на ум. Или каковы его мотивы.

– Полагаю, эта вещица проделала очень долгий путь, чтобы оказаться в ваших водах.

– Правда? – уточняет он с искренним любопытством, и я решаю ему подыграть.

– Подобные стекла изготавливают к юго-западу от Денноу, очень далеко от того места, где ты меня забрал. Это искусство появилось еще в давние времена, но в наши дни по большей части утрачено. Есть лишь несколько мастеров, еще занимающихся этим ремеслом. – Слегка постукиваю пальцем по стеклу. – У меня в каюте была одна из таких картин. – На корабле, который теперь покоится на дне Серого протока.

– Изначально искусство создания картин из стекла зародилось в землях фейри. Вполне логично, учитывая их стеклянную корону, – сообщает Ильрит таким тоном, будто рассказывает общеизвестные факты. – Я немного представляю карту вашего мира. Кажется, те земли, о которых ты говоришь, как раз примыкают к территориям фейри.

Ну да, я плыла по реке через таинственные леса, в которых, по слухам, обитали фейри.

– Шил сказал, что люди когда-то жили в…

– Срединном Мире, – заканчивает он. – Людей создали дриады, любимые дети леди Леллии, больше всех походившие на нее. Она лично присматривала за их работой и направляла по необходимости. Невзирая на магическое происхождение, люди не обладали собственными способностями – возможно, потому что стали творением смертных, а не бессмертной, как все прочие народы Срединного Мира.

– Леди Леллия создала всех прочих, кто здесь живет?

– Похоже, тебя это удивляет. Она ведь, в конце концов, богиня жизни. – Ильрит изгибает губы в легкой усмешке. – Если верить легендам, фейри пытались научить ваших предков ритуальной магии, а некоторые люди отправились на запад, к вампирам, надеясь, что те помогут им пробудить живущую в крови силу. Но, полагаю, из этого ничего не вышло. Как бы то ни было, вскоре после этого создали Грань, и люди навсегда потеряли возможность овладеть магией.

– А для чего создали Грань?

– Ее установил король эльфов – прямой потомок первого эльфийского правителя, воздвигшего Завесу между нашим миром и Запредельем, – чтобы защитить людей от тех, кто из-за отсутствия магии захотел бы ими воспользоваться. В те времена в нашем мире было очень неспокойно.