Ателье только открылось, и его работница распахнула большие ставни, за которыми стояли манекены. Платье, притянувшее взгляд сестры, было лимонно-жёлтым, отделанным кричаще-алыми кружевами и ядовито-зелёной тесьмой. Я лишь вздохнула. Лиоре нравилось всё… яркое. Вот чем ярче, тем лучше. Может, не так уж и плохо, что у нас нет денег на новые наряды. Иначе Лира ходила бы выряженная в клоунские платья, уместные разве что на ярмарочной плясунье, а уж никак не на благородной нобларине.

Что самое удивительное, Уна, словно наперекор идентичной внешне сестре-близняшке, предпочитала неброские пастельные или тёмные тона и максимально сдержанные, закрытые платья.

– Да… – уклончиво отозвалась я, не показывая, насколько нелепым считаю подобное сочетание цветов.

Всё равно купить его Лира не сможет, так зачем лишний раз её расстраивать?

– Представляешь, идёшь в таком по улице – и тебя издалека видно, – мечтательно протянула Лира.

– Да, это уж точно. А если маголёт пролетит, то и он с неба разглядит.

– И пусть, – кокетливо фыркнула сестрёнка. – Вдруг им управляет симпатичный пилот?

– Это да… И в лесу в таком платье не страшно потеряться, сразу найдут, – невинно заметила я.

Лиора обернулась ко мне, сощурилась, но так и не поняла, издеваюсь я или нет.

– Пойдём. Уна всю ночь одна работала, нужно её сменить, – поторопила я сестру, и она наконец отошла от витрины.

Вовремя! Работница как раз выставила рядом с жёлтым платьем ярко-салатовое с морковного цвета отделкой. Такие броские цвета предпочитали смуглые полуденницы, а любая полуночница в них выглядела бледной молью. Но Лиру разве этим смутишь?

Когда мы наконец дошли до клиники, солнце уже показалось из-за горизонта. Я открыла дверь, сразу поймав колокольчик над головой, чтобы он не звенел и не отвлекал сестру, если она принимала пациента. К сожалению, предусмотрительность оказалась напрасной.

Нас встретила уставшая Уна, изо всех сил старающаяся не зевать. Приёмная пустовала, как и касса по итогам ночи. Обидно.

– Лунара, как прошла смена? – спросила я.

– Тихо, – потёрла глаза Уна. – Я едва не уснула под утро.

– Иди домой, отдохни.

– Не хочу. Лучше тут лягу, в задней комнате. Разбудите меня, если понадоблюсь.

– Брен просил на рынок полуденников сходить, – сказала Лира.

– Вот ты и сходи, пока Адель дежурит, – распорядилась Уна. – А я лягу спать. Нельзя сонной на рынок ходить – эти полуденники обязательно обвесят или обсчитают.

В словах Уны был свой резон. Лира вопросительно посмотрела на меня и получила одобрительный кивок. Тогда близняшки разошлись в разные стороны, одна направилась вглубь небольшой клиники, вторая пересчитала деньги в кожаном кошелёчке, подхватила корзинку и зонтик от солнца, помахала мне рукой на прощание и исчезла за дверью.

– Только не задерживайся надолго, а то обгоришь! – крикнула напутствие ей в спину и огляделась в поисках того, чем бы заняться.

Но Уна все дела уже переделала: в шкафчике стояли протёртые от пыли флакончики с зельями, чемоданчик для вызовов на дом был заполнен под завязку, а в смотровой полы и стены сияли чистотой. Веяло мятой, настойку которой мы использовали, чтобы бороться с неприятными запахами.

Я прошлась по всем помещениям – приёмная, смотровая, операционная, две отдельные палаты и одна общая. Пусто, тихо, чисто. Ни одного пациента.

Пару лет назад недалеко от нас открылась новомодная «абонементная» клиника. Брен поначалу смеялся над этим новшеством, однако с каждым месяцем поток пациентов в нашей клинике скудел, и вскоре стало не до смеха. Оказалось, что если предложить людям ежемесячно платить небольшую сумму, покрывающую все возможные риски по здоровью, то им это понравится. Брен утверждал, что никто не захочет «отдавать деньги просто так, когда не болеет», но ошибся.

Люди восприняли предложение несколько иначе – они шли в свою клинику с малейшей проблемой, и это позволяло излечивать их быстрее и эффективнее. В то время как до нас пациенты добирались, только если «само не прошло и стало совсем плохо». Разумеется, в таком случае лечение было куда менее приятным и обходилось в разы дороже. Что произошло дальше? За абонементной клиникой закрепилась слава места, где «исцеляют быстро и эффективно», и даже постоянные очереди в приёмный покой не отпугивали пациентов, а, напротив, убеждали, что именно туда все и обращаются. Эти же очереди служили своеобразной защитой от тех, кто готов идти к целителю с любым заусенцем.

Вскоре соседняя клиника перестала принимать пациентов без абонемента, и туда тянулись уже две очереди – за лечением и за получением вожделенного абонемента, а к нам шли только приезжие, нищие или жадные. В прошлом месяце конкуренты приходили с предложением выкупить наше помещение и открыть здесь стоматологический кабинет, но нам пришлось отказать. Оно давно было заложено, так что продать его мы уже не могли.

К счастью, Брену предложили должность гарнизонного целителя в одной из частей у Разлома, вот только с уходом единственного хирурга мы потеряли и остатки пациентов.

Когда колокольчик возле двери зазвенел, сначала подумалось, что это лишь галлюцинация. Но вот хлопнула дверь, и я выбежала из общей палаты навстречу посетителю.

На меня смотрела полуденница с побелевшим от ужаса лицом, а на её руках спокойно сидела девочка лет двух.

Взгляд торопливо скользнул по маленькому тельцу – но ни следов крови, ни переломов, ни торчащих наружу предметов не обнаружил. Да и девочка молчала, как и её мать. Отчего-то это начало пугать настолько сильно, что я почувствовала, как сама бледнею. Этого ещё не хватало! Целитель всегда должен быть образцом спокойствия!

– Что у вас случилось? – кашлянув, спросила я, но оторопевшая мать так и смотрела на меня огромными, застывшими от страха глазами.

Я снова посмотрела на ребёнка – очевидно, что женщина так испугалась за своё дитя, которое принесла. Она в молчаливом ступоре замерла на пороге, а значит, столкнулась с чем-то, что не могла даже объяснить.

Я шагнула к девочке и мягко ей улыбнулась:

– Привет, красавица. Расскажешь мне, что с тобой произошло?

И только когда малышка попыталась ответить, до меня дошло, что именно я упустила из вида.

Личико маленькой девочки оказалось слегка перекошенным. Асимметрия не так сильно бросалась в глаза, пока она не двигалась, но стоило ей начать лепетать в ответ на мой вопрос, как стало понятно, что правая половина лица парализована.

– С утреца проснулись, а у неё улыбка перекошена да речь путаная какая-то, – запричитала мать, когда я осторожно взяла ребёнка на руки. Отмерла наконец, и слова из неё полились сплошным тревожным потоком: – Молоко как начала пить, так половину разлила. И на стол, и на себя, и на пол! Я вернулась – всё угваздано. Спросила, как она умудрилась, а она и говорить-то не может! Мямлит что-то непонятное, хотя ей уже почти три, ещё намедни балаболила внятно, а сегодня будто дракон какой сглазил!

Пока полуденница вспоминала всё новые и новые подробности и отвечала на мои вопросы, я провела диагностику. Поначалу подумала, что у девочки воспаление лицевого нерва – мало ли, продуло или подхватила инфекцию… Но ни температуры, ни других признаков болезни не обнаружилось. Зато выяснилось, что правая ручка практически не слушается, а правую ножку малышка подволакивает и толком не может на неё опираться.

Диагностика показала затруднение кровообращения в мозгу, но откуда оно у такой малышки? В чём причина?

Чем дольше я осматривала девочку, тем непонятнее становилось, что с ней не так. Если не брать во внимание правосторонний парез, она выглядела здоровой. Однако здоровые дети владеют обеими половинами тела одинаково!

Чувствуя, что мне отчаянно не хватает знаний и опыта, я напитала девочку силой и сказала матери:

– Мне необходимо проконсультироваться со старшим братом. Это не инфекция, не паразиты и не ушиб. Вам стоит подождать здесь. Скоро вернётся другая целительница, и она понаблюдает за вами, пока я схожу за помощью. Клинику покидать не стоит, состояние вашей дочери вызывает опасения, ей необходимо оставаться под присмотром. Пока ей ничего не угрожает, я облегчила симптомы, но ей требуется полноценное лечение.

Уголки губ женщины непроизвольно поползли вниз, а сама она приняла оборонительную позу:

– И почём будет такое лечение? Дайте какое-нибудь снадобье, да и дело с концом! Нету у нас денег по клиникам разлёживаться.

– Снадобье не поможет, потому что я пока не могу определить заболевание. Поймите, отказ руки и ноги – лишь симптомы, а не истинная причина. Скажите, она не ударялась последние дни головой? Не падала с качелей?

– Все дети падают! – огрызнулась мать, становясь всё более и более раздражённой.

– Да, это так, – миролюбиво ответила я. – И вы правильно сделали, что принесли малышку к нам. А сейчас успокойтесь, пожалуйста, и дождитесь моего возвращения. Я не буду брать с вас деньги за период ожидания.

Только теперь женщина немного расслабилась. Видимо, с деньгами у неё было совсем непросто, она была одета в чистое, но достаточно дешёвое платье, да и обута не по сезону – в тёплые башмаки.

Я оставила мать и дочь в смотровой, а сама ушла в приёмную и стала лихорадочно листать медицинский справочник в ожидании Лиоры. Странные симптомы никак не укладывались в стройную клиническую картину. Когда сестра наконец появилась на пороге, я быстро ввела её в курс дела и наказала:

– Можешь провести диагностику или подпитку, но ничего из снадобий не давай. Просто наблюдай. Возникнут какие-то догадки – обязательно поделишься. А я пойду за Бреном.

– Но он только спать лёг, – запротестовала Лира, – пусть хоть немного отдохнёт.

– Я боюсь, что мать не выдержит и сбежит от нас, слишком уж сильно напряжена и явно не особо доверяет нам. А девочке помощь нужна срочно, вдруг это тромб, который я не смогла обнаружить? Тогда счёт идёт на часы.

– Она слишком маленькая для инсульта, – возразила Лира, но мне удалось посеять в ней сомнения.

Взяв у сестры зонтик от солнца, выглянула наружу. Солар ещё стоял относительно невысоко, но его белый раскалённый диск уже ярко сиял на безмятежно синем небе. И как назло – ни облачка! Закрываясь от губительных лучей парасолем, я как яхта с парусом стремительно понеслась в сторону дома по тёмно-серой глади тротуара. Шальной ветер норовил забраться под подол или вырвать зонтик из рук, но так и не преуспел, оттого сердито трепал волосы и даже бросил в лицо горсть придорожной пыли.

Дорога до родного поместья заняла всего полчаса, а ноги загудели от быстрой ходьбы. Дом стоял тихим и закрытым от солнца, как в любой нормальный день. Внутри царили спокойствие, темнота и прохлада.

Покои Брена располагались на втором этаже, и я сначала постучала, а потом, не дождавшись ответа, толкнула тяжёлую створку старинной двери. Брат спал, широко раскинув руки, и я на секунду залюбовалась его умиротворённым лицом. Бодрствуя, он почти всегда напряжён или зол, и вот таким беззаботным я не видела его уже давно. Подошла к постели, присела на край и погладила брата по плечу.

– Брен, родной, прости, что я тебя бужу, но мне очень нужна твоя помощь…

– Что? – с трудом разлепил он глаза, но проснулся почти сразу. – Что случилось?

– Только не ругайся. Там в клинике маленькая девочка с правосторонним парезом, а я не могу поставить диагноз.

– И это не ждёт до вечера? – недовольно спросил брат, потирая глаза. – Я только пару часов назад лёг.

– Прости, Брен. Я не стала бы тебя будить просто так.

Он устало кивнул:

– Хорошо, жди, сейчас соберусь. Приготовь что-нибудь перекусить, пока я одеваюсь.

– Спасибо! – порывисто обняла брата, испытывая благодарность за то, что он всегда готов и вступиться, и прийти на помощь, и выслушать.

Брен обнял меня в ответ:

– Не волнуйся ты так, сейчас разберёмся.

Я кивнула и поднялась с кровати, окрылённая. С момента гибели родителей брат стал нашей с сёстрами опорой и поддержкой, ни единого раза не подвёл нас за все эти годы.