Случалось ею заниматься, потому что в определённый момент это стало и модно, и для репутации полезно. Но большею частью та моя благотворительность ограничивалась выписыванием чеков и организацией вечеров в поддержку чего-то там или спасения кого-то там. А теперь приходится копаться в пыльном и пованивающем чужом тряпье.

С другой стороны, пока я копаюсь, тени осматриваются.

Глава 7

Поэт-безумец, мистический анархист, ходящий над безднами, призывает из далей ту, что дерзнёт с ним рука об руку пройти житейский путь и познать всё. Предложение серьёзно.^[15]

Брачная газета

– Вы немногословны, – Эльжбета выгибается, одаривая Еремея многообещающим взглядом. – Люблю серьёзных мужчин. Они меня буквально завораживают…

И наклоняется.

Длинные пальцы поглаживают длинный же мундштук, из полусмокнутых губ вырывается ниточка дыма, которая повисает над кружевною скатертью.

В комнате сумрак, который стирает морщины, а вот накрашенные алым губы выделяются особенно ярко.

– Бывает, – Еремей устроился в креслице, низеньком и ажурном, прикрытом вязаною шалью.

В руке его кружечка.

В кружке чай.

На столе – самовар и больше ничего.

– Военный?

– В прошлом.

– Это чувствуется, – ноздри Эльжбеты дрогнули, а ещё я глазами Призрака увидел, как в дым этот, сигаретно-романтишный, вплетается тончайшая ниточка силы. – Военная служба всегда оставляет отпечаток. А полиция?

– В полиции не служил.

Она вытягивает руку, словно желая дотянуться до гостя, и камень на перстне вспыхивает. Артефакт, стало быть.

– Это хорошо. Не люблю полицейских. А сейчас чем занимаешься?

– Всем.

– Почему ты не хочешь говорить? Я тебе не нравлюсь?

– Не особо.

– Почему? – а вот теперь она поджимает губы и откровенно косится на камень.

– Не люблю таких.

– Каких?

– Таких, к которым нельзя повернуться спиной, – Еремей чай пить не спешит. – Что тебе от мальчишки надо?

– Мне?

– Вам, – поправляется он.

– Это вы сюда пришли.

– Можем и уйти, – он отставляет чашку.

– Какая… невежливость.

– Я человек простой. Военный, как сказала. Этим выкрутасам не обученный, – Еремей не сводит взгляда с Эльжбеты, ну и мы с Призраком тоже смотрим.

– Выпьешь?

– Нет.

– Может… что-то иное? У меня есть разные напитки. И не только напитки… на любой вкус.

– Дрянью балуешься.

– Я? Нет. Разве что иногда. Для настроения.

– Детишек подсаживаешь?

– Только тех, кто сам захочет.

– Зачем?

– Разные люди, разные желания… я лишь смотрю за домом.

Занятным домом. Вот прям даже интересно, кто её покрывает, если этим самым домом до сих пор полиция не заинтересовалась. На втором этаже протянулась череда пыльных полупустых комнат с весьма характерным содержимым. Пара печатных машинок. Станок какой-то. Листы бумаги, разбросанные по полу. И связки то ли листовок, то ли прокламаций, то ли ещё чего. Главное, плотные, обёрнутые той самой вощёной бумагой, которую на почте используют. И явно не тут, не на машинке это добро печаталось.

В другой – ящики длинные специфического виду. И оружейной смазкой несёт так, что в носу засвербело. В третьей пара типов самой разбойной наружности дрыхнут. Один на изысканном некогда диванчике, перевесивши ноги через подлокотник, и двое – прямо на полу. Причём один из парочки – полуголая девица.

Кабинет.

И стопки банкнот на столе. А неплохо так защитники народного блага живут. Тетрадочки. Книги. И решётки на окнах.

Тьма обходит дом без спешки. Она, в отличие от Призрака, осторожна. И это хорошо. Артефакты на ручках хозяйки намекают, что и в доме могут быть сюрпризы.

– Сколько ты хочешь? – Эльжбете надоедает играть в роковую соблазнительницу. Понимаю, что тяжко, когда соблазняемый интересу не проявляет. – За мальчика?

Офигеть постановка вопроса.

– Не продаю.

– А не столько за него, сколько за твоё… скажем так, невмешательство. Юные люди склонны слушаться старших. Надо лишь правильно подобрать этих старших.

Она снова затягивается и так, от души, и голову запрокидывает, выставляя белое длинное горло. Пальцы касаются уже его, скользят к вырезу.

– И на кой он вам сдался?

– Интересный…

– Таких интересных в округе пучок по рублю.

– Не скажи. Он ведь дарник… и ты это знаешь.

От удивления я выронил комок зелёного бархата. Откуда…

– И как поняла? – Еремей озвучивает вопрос, которые весьма и меня интересует.

– Есть способы… какая у него стихия?

– А тебе зачем?

– Двести рублей. За информацию.

Экий я ценный, оказывается. Хоть иди и сдавайся. На заводе нам платили по десять рублей в месяц. Взрослые, конечно, получали больше, мастера и подавно, но двести рублей и для управляющего сумма.

– Он ведь бастард, верно?

– Может, и так.

– Ты не хочешь мне помогать.

– Не хочу.

– Почему?

– А на кой мне? Появились. Баламутите. Задурите мальцу мозги, втянете в свои игры, а потом чего? – Еремей сцепил руки перед животом.

– Не боишься?

– Тебя?

– Так, жизни… сложная ведь. Вот сегодня ты жив, а завтра уже и нет… подрежут в какой подворотне и всё.

– Пускай попробуют, – а вот скалиться Еремей умел по-волчьи. Эту дуру тоже проняло.

И меня.

Не от улыбкеи. От понимания. Ладно Еремей. Его убить – это постараться надо. И Мишка себя защитить сумеет, даром что с виду чистоплюй редкостный. А вот Татьянка – дело другое.

И Тимофей.

И как-то… если кто-то хоть близко сунется.

– Тише, Беточка… не нужно бросаться словами. Их ведь могут неправильно понять.

А вот и новый гость. Господин Светлый. Или правильнее говорить «товарищ»? Хотя гусь свинье… ладно, в этом случае я даже свиньёй быть готов. Ныне он сменил обличье и теперь походит на чиновника средней руки и средних же возможностей. Пиджак неплох, но рукава уже лоснятся, на ботинках, пусть и старательно вычищенных, давние заломы. Зато шляпа новая, по моде.

И часы на запястье серебряные.

– Доброго вечера… Еремей, верно?

– Ну.

Протянутую руку Еремей проигнорировал, что, впрочем, Светлого не смутило.

– Светлов. Юрий Венедиктович.

Светлов, значится. Интересно, правда или нет. Думаю, что нет.

– И не стоит воспринимать Эльжбету всерьёз. Женщины тяжело переживают отказы, особенно, когда так уверены в своей неотразимости, как наша Эльжбета.

Та фыркнула и отвернулась.

– Обычно у неё получается договориться, но раз уж такое дело… со мной выпьете?

– Нет.

– Отчего же? Тоже не нравлюсь?

– Так не баба…

– Так и баба вам не особо.

– Юра!

– Так смотря какая баба, – Еремей явно издевался, причём позволяя понять, что издевается. И Эльжбета аж пятнами пошла. – Вопрос повторю. Чего вам от мальца надо?

– Сила его. И способности. Которые, прошу заметить, без нашей помощи просто сгинут. Как и он сам. Долго ли он протянет на фабрике? Год-два? А потом что? Чахотка, вылечить которую вполне возможно, если у вас есть деньги. Но у тех, кто работает на фабрике денег, как правило, нет. Выбиться в мастера? Это под силу единицам. Да, юноша целеустремлённый, но одной целеустремлённости недостаточно. Нужно образование. И удача. А ещё, при наличии дара, хороший наставник, который покажет, как с этим даром совладать.

Эк человек за меня переживает.

Я прямо расчувствовался.

– И ты наставишь?

– Я? Нет. Боюсь, это не моя сфера. Я могу лишь определить наличие одарённого и только.

Радует.

Несказанно. Хотя… если есть и такие определяльщики, то найдутся и другие. Говорить, что им показалось и на самом деле я дара не имею, бесполезно. Не поверят.

– С его слов я понял, что мальчик в курсе своего происхождения. Возможно, он начал учиться, – Светлов делал большие паузы, предлагая Еремею продолжить беседу. – Но затем всё изменилось. И путь дарника для него закрылся. Кстати, вполне обычное дело… нам постоянно твердят, что дарники – редкость. Что каждый подобен жемчужине, найти которую сложно. На деле же дарников довольно много. Просто одним везёт. Их талант начинают развивать едва ли не от первого вздоха. Занятия. Наставники. Родовые секреты, которые по сути знание, сокрытое от других. И мы получаем очередного одарённого аристократа, свято уверенного в собственной исключительности. Другие же вынуждены жить, как живётся. И дар их, не получая поддержки, потихоньку чахнет.

– Сейчас расплачусь.

Главное, чтоб они прямо тут не решили устранить преграду к такому нужному мне. Призрак на всякий случай подбирается поближе. И Еремей, явно почуявший его присутствие, качает головой.

– Что вы предлагаете?

– Обучить мальчика. Открыть ему новые пути…

– На каторгу и на виселицу? – Еремей откидывается на спинку кресла. – Давайте без этого вашего… словоблудия. Конкретно.

– Деловой человек?

– Вроде того.

– Что ж, как деловой человек вы можете назвать свою цену.

– А потянете?

– У нас большие возможность.

– У «вас» – это у кого? Хотелось бы знать.

– Зачем?

– Мало ли… вдруг да не только для байстрюков у вас большие возможности, – Еремей выразительно смотрит на Эльжбету, которая забилась в угол и там с мрачным видом давится дымом. А дымок непростой. Вот точно ширяется.

– А вам они нужны?

– Отчего бы и нет… жизнь – она такая. Деньги – что? Сегодня они есть, а завтра, что те пташки, фьють и улетели. Возможности – это другое. Совсем другое… вот была б возможность присоединиться к хорошим людям, которые и за народ болеют, и себя не забывают. Которые вроде за новый мир, но так, чтоб в этом новом мире им хорошее место досталось…

– А вам оно на кой?

– Мне? Говорю же. Сложности у меня. С деньгами. Не умею я с ними. А потому продать мальчонку я могу, но это… как мой хозяин говорит? Одиночная сделка. Бизнеса она не делает.

– Этот тот занятный молодой человек с характерной внешностью? – выказал свою осведомлённость Светлов. Вот всё-таки надеюсь, что он не из провокаторов, потому как в ином разе полиции точно доложит. А внешность Мишкина и вправду приметная.

Нет, в Петербурге всякого народу хватает. Китайцев вон целая слобода, негры тоже встречаются, и Мишку принимают то за калмыка, то за полукровку китайского. Но это если так, мимоходом. А вот полиция… тут поди пойми, чем оно обернётся.

Полезут разбираться. А там и выползет чего не того.

– Он.

– Вы с ним давно знакомы?

– Знаком, – Еремей голову склоняет, впивается взглядом. – Ты мне тут не финти… на полицию я не работаю. А вот ты – тут вопрос другой.

– Да что он себе позволяет?! – Эльжбета очнулась.

– Тихо, – рявкнул Светлый. – Позволяет… за вами чуется… прошлое.

– У всех есть прошлое. Разное. И вот что я тебе скажу, гражданин революционер, – Еремей наклонился и выкинул руку, вцепившись в галстук, да так, что Светлый даже глазом моргнуть не успел. – Сунешься к моим без разрешения, я тебя прямо тут и похороню.

Эльжбета взвизгнула.

– Цыц, – Светлый не испугался, но пальцы Еремея убрал. – Беточка… иди, проверь, там уже люди должны собираться. Вспомни, что ты у нас хозяйка этого чудесного дома. Встреть там… а мы побеседуем. Убивать приходилось?

– Приходилось.

– И как?

– Кровавые мальчики в глазах не пляшут. А у тебя?

Отвечать Светлый не стал. Но отодвинулся на всякий случай, и револьвер достал, вроде как на колено положил, но ствол в Еремея смотрит. Намёком.

Ну-ну. Призрак, если что, его сожрёт раньше, чем он выстрелить успеет.

Да и Еремей не из тех, кто будет сидеть и глазами хлопать.

– Убрал бы ты пукалку от греха подальше. Ещё вон, стенку попортишь… в общем так. Если хотите дело иметь, то ищите для всех.

– И для твоего… хозяина?

– И для него.

– А он согласится?

– Смотря сколько предложите.

– То есть, никакой идейности?

– Идейность вон дурочкам скармливай, вроде той, которую ты под Савку подпихнуть пытаешься.

– Это…