– Случайность?

– Она самая.

– Ну-ну, – Еремей глядел с насмешкой. Правда, чуялось, что господину Светлому от этой насмешки было совсем даже не смешно.

– То есть, хозяин готов? А хозяйка?

– Даже близко чтоб не совались.

– Для девушек работы как раз больше… и не обязательно рискованной. Мы можем устроить её, скажем, машинисткой или гувернанткой. У женщин вообще возможностей в некоторых делах куда больше.

– Не лезь. Моим это не понравится. Они Танечку любят.

– А ты?

– А тебе на кой? Всё с камушком не успокоишься. Брось, видел я такие игрушки. Их обойти не так и сложно.

– Какие ещё видел?

– Разные.

– С артефактами ты знаком. Руки замарать не стесняешься. Опыт имеется и боевой… что ещё?

– На той стороне бывать доводилось.

– Даже так? – а вот теперь гражданин Светлый точно заинтересовался.

– Пару лет хаживал. Добытчиком. Потом подцепил заразу. Пришлось уходить. Вылечился, – Еремей говорил кратко и правду. Прав он. Примитивный артефакт. Опытный человек справился бы лучше. Вот только Светлый при всём своём опыте с артефактом давно. Привык. Приспособился. И теперь всецело на него полагается.

На наше счастье.

– Потом место вот нашёл… в роду одном. Правда, теперь и рода не осталось, только детишки одни. За ними и приглядываю. Мальцов учу… всякому-тразному.

– А на фабрику на кой полезли? Не за заработком же?

И всё-таки Светлов не дурак.

– Может, и за ним?

– Не дури. Твой хозяин мог бы и в автомастерскую пристроить. Его уважают. А условия там получше и перспективы имеются. Мальчишки грамотные, толковые. Чего таких на фабрике гробить?

– А вот для того, чтоб ты спросил…

Револьвер шелохнулся, но Еремей погрозил пальцем:

– Не спеши. Ты нас искал. Мы тебя.

– Меня?

– Кого-нибудь навроде тебя… вот и нашли друг друга. Самое время порадоваться.

Ага. Только вот физия у Светлова какая-то совсем не радостная.

Глава 8

16 апреля проживающая в доме Кукуева, в Спасском тупике, мещ. Сусанна Верина обнаружила, что у нее из гардероба похитители унесли плюшевую ротонду, шинель и разное платье, а также золотые вещи, всего на 430 рублей, а вчера Верина по городской почте получила письмо, в котором оказались квитанции на заложенные в городском ломбарде вещи, которые у нее были похищены.^[16]

Новости

– Ой, что это с ним? – голос Светланы слегка выбивает из равновесия. Кажется, я увлёкся.

– Ничего. Спит. Притомился крепко, – Метелька чуется рядом, что успокаивает. – Не трогай. Пускай отдохнёт. Знаешь, до чего это непросто, когда целый день мешки тягать. Он ещё и болел долго.

– Да?

Так и тянет ответить в рифму, но тут же на меня падает что-то тяжёлое и пахнущее дамскими духами.

– Так теплее… – вздыхает Светлана. – А ты не устал?

– Я покрепче буду.

– Вы разные.

Поэтому мы всё ж отбросили идею записаться родичами. Потому как и вправду разные. Во-первых, чем дальше, тем более заметным становится моё с Тимофеем сходство, спрятать которое не получится при всём желании. Во-вторых, так же заметна разница между мной и Метелькой.

– Ага. А ты тоже из благородных…

– Мы не выбираем, где рождаться! – а вот теперь Светлана недовольна. – И моей вины нет…

– Так кто ж виноватит, – Метелькин голос спокоен. – Сбежала из дому?

– С чего ты взял?

– Ну, вряд ли б тебя маменька с папенькою сами отпустили бы, – резонно заметил Метелька.

– Мама умерла. Отец снова женился. Нашёл себе молоденькую… такая дура!

Кто бы сомневался.

Ладно, пока не трогают, возвращаюсь, очень надеясь, что Еремея не подстрелили, а Светлого не сожрали. Не то, чтобы он мне сильно приятен, но как показал опыт, найти революционеров не так и просто.

– …вам нужны люди, нам – возможности, – голос Еремея звучит спокойно. А вот Светлов напряжён. Не верит? Правильно. Я бы на его месте тоже не поверил. – Можем объединиться ко взаимной выгоде.

– Зачем?

– Вам? Я боец и неплохой. Могу и участвовать. Могу и учить. К вам же приходят большею частью идейные, но безрукие. Так что грамотный наставник пригодится.

– А ты грамотный?

– Рекомендации предоставить? – теперь в голосе насмешка.

– Если есть, что ж с ними в приличный дом не устроишься?

– Так… не возьмут. Во-первых, старый я уже для приличных домов. Там предпочитают помоложе, позлее, поздоровей. И чтоб рожа была приятная глазу. Во-вторых… снова же старый я с мальцами возиться и капризы хозяйские терпеть. Там не сдержусь, тут отвечу. Так надо ли оно?

– Правдоподобно.

И на артефакт пялится.

А Еремею что. Он вообще у нас человек весьма себе правдивый.

– Да и проверять станут в приличном доме… на мне ж всякое есть. Случалось в жизни попадать в ситуации. Разные.

– Покойник числится?

– Покойник… это у тебя, может, покойник. У меня уж и кладбище наберется среднее руки, – прозвучало хвастливо. Еремей ещё улыбнулся так, от души. Чтоб проняло. Светлова проняло, хотя он старательно виду не показывал.

– С тобой понятно. А хозяин твой?

– А что хозяин? Думаешь, ему жить весело? Вон, имение продать пришлось, земли тоже. Долги едва-едва прикрыл и остался с голой жопой. Дворянским чином, чай, не прокормишься. На службу? Так на службу рекомендации надобны, людишки, которые за тебя похлопочут, если в приличное-то место. И с той службы ещё поди-ка прокормись. У него ж на руках двое, почитай, немощных. Один блажной, другая – девка. Так бы, может, на военную пошёл, да где ж их оставишь? Не гляди, Светлов, что дворянского роду. Парень хороший. Крепкий. И решительности хватит…

– Ты прям сватаешь.

– Скорее уж это… как там… обрисовываю точки соприкосновения и взаимного интересу! Во! – Еремей поднял палец. – Кстати, тоже дарник. Тебе ведь дарники нужны.

– Это как-то…

Нужны.

Вот только предложение больно неожиданное.

– Хорошо, – Светлов руку от револьвера чуть отодвигает. – И какая вам выгода? В революцию, как понимаю, ни ты, ни твой… хозяин, – он выделил это слово, показывая, что нисколько не верит, будто у Еремея хозяева могут быть, – не верите. Денег ради?

– Куда ж без них. Вот знающие люди бают, что намедни с купцом первой гильдии Весенниковым неприятность случилась. Вёз деньги с фабрики в банк, а нехорошие люди машину-то остановили. И деньги отняли, а самого Весенникова так побили, что целители не берутся предсказать, выживет ли.

– Полагаете, мы имеем какое-то отношение…

– А на той неделе банк ограбили, – перебил Еремей. – Главное, у всех, кто в зале был, изъяли и деньги, и драгоценности, а взамен роздали прокламации с уверениями, что всё-то изъятое пойдёт народу. Ещё можно несколько мелких налётов вспомнить. Или вот…

– Хватит. То есть вы хотите денег?

– Я – да. Точнее не просто денег, но постоянных. Так сказать, регулярного дохода, который позволит закрыть основные жизненные интересы. А вот хозяин полагает, что надобно искать не деньги, но возможности. И что в любом деле можно возвысится. Но в вашем как раз это сделать проще.

– С чего бы?

– С того, что грамотных и сильных среди вас мало. Это… как его… конкуренция невелика.

– Он самоуверен.

– Есть такое. Но скажи, что не прав?

– Надеюсь, он понимает, что обратной дороги…

– А давай ты вот встретишься и сам спросишь, чего он там понимает, а чего не понимает. Я что? Я человек простой. Чего сказали, то и делаю.

– И чего делаешь?

– За хозяйством приглядываю. За Татьяной Ивановной, чтоб никто не обидел. За Тимошкою нашим… за мальчишками вон. И за тобою буду, если финтить вздумаешь.

На револьвер Светлов посмотрел, но руки убрал под стол, а после поинтересовался:

– А что за дар у него?

– У кого?

– У твоего хозяина? Чтоб мне понимать… насколько мы можем соответствовать его чаяниям. Так сказать. Или тоже промолчишь?

– Отчего же. Тут тайны нет. Охотник он.

– Даже так? Из чьих?

– Из своих. Собственных. Чего? Бискуповский он.

– Не слыхал.

– А то ты обо всех слыхал, – фыркнул Еремей. – Это тут, в Петербурге, бояре сидят, важные да именитые. На границе ж народец попроще. И Охотников там есть.

Тонкое место.

Самое, пожалуй, шаткое в нашей такой чудесной и почти правдоподобной легенде.

– Из ляхов?

– Когда-то давно, если так-то. Уж не одну сотню лет тут живут. Имечко осталось. Родовые грамоты тоже… были.

– Были?

– Были, – подтвердил Еремей. – Сгинули. С поместьем.

– Как так?

– Обыкновенно. Охотники не только тебе нужны. И Мишкин род не сам собою измельчал.

И снова Светлов на артефакт косится, убеждаясь, что слышит он правду и только правду. А как уж эту правду истолкует, тут не наша головная боль.

– Большие бояре мелких не больно жалуют. Ныне и вовсе подминать стали. Особенно некоторые.

– Воротынцевы?

– Они… у старика руки были длинные. Всё гребли да гребли…

– Новый не лучше.

– Может, и так. Нам с того дела нет.

– Если охотник, что ж артель не собрал? Или не пошёл служить?

– К кому? К тем, кто род до краю довёл? Или к другому кому, кто тоже жилы вытянет, а потом выплюнет и забудет, как звали? Да и Охотник из него не то, чтоб сильный. Так… чует тварей. Видеть учится. На той стороне бывал пару раз, но по краюшку. А это не то, что надобно. Тем паче не та у него натура, чтоб там выжить. Он скорее делец. Или артефактор…

А вот последнее слово заставило Светлова вздрогнуть.

– Ну да об этом ты с ним потолкуй… если желание будет.

Еремей поднялся.

– Ну… спасибо за чай. Что-то засиделся я… мальчишки, если захотят, пусть остаются. Послушают. Глядишь, вправду проникнуться.

Взгляд Светлова сверлил спину.

Нехорошо.

Будто примеряясь.

И уверен, что Еремей тоже этот взгляд чуял, хотя и шёл будто бы расслабленно.

– Передай там, чтоб потом не шлялились, где попадя. И на фабрику, если что, могут не идти.

– Нет. На фабрику пусть пока ещё походят. Пару дней всего… для дела, – Светлов принял решение. – А как сделаем, так и поглядим, что дальше будет со всеми вами…

Дальше было, честно говоря, скучно.

Полутёмная комната, некогда бывшая библиотекой. От библиотеки сохранились книжные шкафы, плотни придвинутые один к другому, и запылённые книги в ближайшем. Ковёр тоже убрали, но светлое пятно паркета выдавало, что когда-то он был.

Зато появились лавки.

И стулья.

И даже кафедра, с которой гражданин Светлов ярко и эмоционально рассказывал о тяжёлой жизни рабочих. Рассказывал рабочим же, потому у некоторых нашёл живейший отклик. Пришли немногие. Несколько бледных женщин, державшихся вместе. И они-то, судя по перешёптываниям, явились не ради идей, а за вещами, которые Светлана обещала отдать после собрания. Пухлый пьяноватый мужчинка, явно не понимавший, где находится. Пара подростков нашего с Метелькой возраста. И к нашему удивлению – Анчеев. Его мы даже сперва не узнали. А он, глянув на нас с Метелькой, отвернулся и сплюнул под ноги. Сел в самом тёмном углу, себя обнявши, да и замер так.

Были ещё какие-то люди, незнакомые да и желания познакомиться не вызывающие. Кто-то тихо перешёптывался, но в целом хлебали чаёк, грызли розданные баранки и внимали лекторам. Те же, явно чуя настроение аудитории, с просвещением не затягивали, высказывались кратко и в целом по делу.

После всем предложили подписать воззвание к Думе от имени Союза Петербуржских рабочих с требованиями сократить трудовой день, отменить штрафы и запретить телесные наказания. Кто-то даже к бумаге подошёл.

Как ни странно, задерживать нас не стали, только у самого выхода поджидал Симеон.