Ассоль обрадовалась. Вот, он все-таки хороший! И от тех людей ее защитил…

Она радостно кивнула и сказала:

– Конечно… Конечно… Я для того и пришла.

Отступив в сторону, он пропустил ее вперед и обратился к своему секретарю – длинному, как жердь, в очках и с недовольным выражением лица:

– Смит, проводите барышню в мой кабинет и принесите чаю. Того, что мне недавно привезли в подарок.

Смит, одетый в серо-коричневое и похожий на высохший стручок фасоли, кивнул с таким видом, будто делал большое одолжение, и указал Ассоль в сторону лестницы.

Девушка послушно направилась туда.

Секретарь Смит открыл перед ней дверь и сказал, словно процедив каждое слово:

– Ждите здесь, барышня.

Сам же развернулся и вышел. Ассоль осталась мерить шагами комнату, заставленную массивной и некрасивой мебелью.

«Неуютно», – подумалось девушке.

Ей не хотелось здесь находиться. Она зябко обняла себя руками за плечи и так и не решилась сесть ни в одно из кресел. Заметила свое отражение в большой стеклянной двери одного из шкафов и вспыхнула от стыда. Пожалуй, ее платье слишком короткое. Приличная девушка не должна выставлять лодыжки напоказ. Но что поделать, ситец быстро изнашивался и легко рвался. Вот и приходилось обрезать обтрепанный подол и подшивать. А на новое платье денег не было. Впрочем, Ассоль это прежде совсем не беспокоило. Но сейчас стало неловко, что вот-вот войдет мужчина, будет говорить с ней и видеть ее ноги.

Вик Броди действительно скоро появился: довольный, разрумянившийся. За ним в кабинет вплыл Смит с подносом, на котором красовался изящный чайный набор с синим узором и золотой каймой.

– Прошу к столу, – гостеприимно предложил старейшина, – что же вы там топчетесь у двери, дитя мое!

Ассоль смущенно улыбнулась и поспешила сесть, чтобы спрятать под столом ноги.

Смит тактично оставил их, прикрыв за собой дверь.

– Итак, моя дорогая, вам, должно быть, интересно, зачем я позвал вас? – начал Вик Броди, беря чашку и наливая в нее ароматный чай. Отщипнул кусочек сахара, опустил в чай и протянул чашку Ассоль: – Угощайтесь. Бьюсь об заклад, вы давненько не пили такого славного чаю.

Она даже спорить не стала. Что там славного, она даже приличного не пила с тех пор, как ушла мама. Только травяные отвары из чабреца да мяты, которые пышно росли вокруг маяка. Поэтому сейчас, отхлебнув глоток, даже глаза прикрыла от удовольствия: до чего же вкусно!

Старейшина молчал и постукивал пальцами по столу.

Ассоль поставила чашку на стол и… растерялась. Кажется, ее о чем-то спросили, но, увлеченная чаепитием, она не сосредоточилась на вопросе и упустила его, как нерадивый рыбак рыбешку.

Сильнее закутавшись в шаль и опустив глаза, чтобы не выдать свою озадаченность, она стала быстро говорить о том, что ее волновало. При этом Ассоль отодвинула чашку подальше, не решаясь больше сделать и глотка:

– Лонгрен…^[1] Он не виноват. Осветительные камни украли. Я сама видела вора. Он и вправду появился из зеленой вспышки.

Вик Броди расхохотался:

– Послушали бы вы себя, моя дорогая. Ну, кто же может в это поверить? Зеленая вспышка! Вот умора!

– Ничего не умора! – Ассоль вскочила и сжала кулаки. – Именно в такую вспышку ушла мама! – серьезно и с горечью возразила она.

– Это Лонгрен тебе наплел? – Вик Броди даже слезы вытер – так, должно быть, забавлял его этот разговор.

– Да, – произнесла Ассоль, вскидывая голову, – он мне все рассказал, как было.

– А вот у меня, – Вик Броди тоже поднялся, обошел стол и остановился перед девушкой, – другая версия. Твоя маманя просто сбежала от нищего и вечно пьяного муженька. Я помню Мэри. Редкой красоты женщина. Что ей ловить в нашей глуши? Думаю, твоя маманя живет припеваючи где-нибудь в Лиссе или и того дальше…

– Неправда! – Ассоль решительно мотнула головой: – Маму похитили!

Ей пришлось собрать все силы, чтобы не расплакаться при нем. Подумать только: всего каких-то десять минут назад она считала этого человека хорошим и благородным! Немыслимо! Как он может так оскорблять ее мать!

Заметив ее состояние, Вик Броди смягчился. Вновь приобнял за плечи, подвел к креслу и проворковал:

– Ну, полно-полно. Я верю вам, дитя. Вы чисты и невинны душой. Вряд ли стали бы лгать. Садитесь, продолжим наш разговор.

Ассоль села на самый краешек – долго она здесь задерживаться не собирается.

– Как мы уже выяснили, вы пришли сюда, чтобы освободить отца?

Ассоль кивнула.

– Я готов поверить вам, допустить и ту странную зеленую вспышку, и неведомого вора, но в любом случае Лонгрен виновен. Ведь он упустил казенное имущество. Вы хоть знаете, моя дорогая, сколько стоят осветительные камни?

Она помотала головой: не знала, но догадывалась. И цифра пугала ее.

– То-то же! – важно произнес старейшина. – Даже если он маяк продаст, не расплатится. Хотя… Лонгрен не может продать маяк, он тоже принадлежит Их Королевским Величествам. Так что, как ни крути, светит ему тюрьма, а то и вовсе виселица.

Ассоль не на шутку испугалась:

– И что же делать? Как мне спасти моего бедного Лонгрена?

– У меня есть один способ. – Старейшина подался к ней, глаза его блестели странно, их блеск совсем не нравился Ассоль. – Вы поможете мне, я помогу вам.

– И чем же я могу вам помочь? – выпалила девушка, ухватившись за надежду.

Но Вик Броди не торопился отвечать прямо:

– Я уже не молод и поэтому решил отойти от дел. Скопил достаточно, хватит на безбедную старость. Только вот передать-то это богатство некому: я, видите ли, холост и одинок. И детей у меня нет. Но зато сил еще предостаточно. А как уйду на покой, и вовсе духом воспряну. Вот и решил я завести семью. Думаю жениться.

– Это замечательно! – Ассоль была искренна в своей радости. – Только вот… – проговорила непонимающе, – при чем здесь я?

– Так именно вам, моя дорогая, я и хочу предложить провести это время со мной. Разделить покой и благополучие.

– И… – все еще не могла понять она, – каким образом?

– Став моей супругой, разумеется.

Вот теперь Ассоль было впору рассмеяться.

– Вы наверняка шутите! – с грустью от того, что такой взрослый и такой умный человек не понимает простых вещей, проговорила она. – Вся Каперна знает, что я выйду замуж за принца, который явится за мной на корабле с алыми парусами. Он, и только он, мне предначертанный!

– Это Эгль тебе голову забил своими глупыми сказками?

– Нет, – возразила она, – еще в детстве я встретила настоящего Сказочника. И он поведал мне… А Эгль подтвердил! Всегда подтверждал!

– То есть ты веришь какому-то Сказочнику и выжившему из ума старику-библиотекарю?!

– Да, верю, потому что в Библиотеке есть книга обо мне и капитане Грэе! Я сама ее видела!

– Кажется, – пробормотал Вик Броди, – я поторопился, когда предложил брак такой идиотке. Чего доброго, еще порченых детей мне родит! – И грозно прикрикнул на нее: – Уходи! И не смей больше приближаться к ратуше!

– Но как же… Лонгрен…

– Смит! – заорал Вик Броди, и секретарь тут же появился в дверях. – Проводи юную леди. Она уже уходит.

Ассоль выскочила из кабинета раньше, чем секретарь произнес свое: «Прошу за мной».

Выбежала на улицу, глотая слезы… Не заметила, как врезалась в мальчишку лет десяти. Тот держал в руке маленький букетик диких маков. От столкновения цветы вздрогнули, и легкие лепестки облетели. Ветер тут же подхватил их, похожие на клочки смятого алого шелка, и швырнул в Ассоль…

Это показалось ей дурным знаком.

Глава 2
Серая

«Их судно вошло в акваторию Каперны ночью. Слышала, как часы на ратуше пробили первый час. Паруса были подняты. Корабль скользил по воде, будто с берега их зацепили тросом и теперь спешно сматывали лебедку. Это показалось мне подозрительным. Пришвартовались в Бухте Острого мыса, ее уже сотню лет обходят стороной все здравомыслящие моряки. Не успела заметить, как они сошли на землю, – настолько бесшумно двигались. Лишь когда луна выхватила несколько фигур, я поняла, что они высадились. Но они тут же растворились в темноте, будто были ее частью. Самый высокий, замыкавший шествие, на мгновение остановился и посмотрел в сторону маяка. Я невольно отпрянула вглубь, но, кажется, он меня все-таки заметил Г. лаза незнакомца, как раз попавшего в полосу света, падавшего с маяка, полыхнули в ночи зловещим фосфорическим отблеском. Мне даже почудилось, что он презрительно усмехнулся, прежде чем вслед за товарищами нырнул в непроглядный мрак. Кто они? Зачем явились в такой час? Дурное предчувствие не оставляет меня. Особенно страшно теперь, когда отца нет дома».

Ассоль Лонгрен,Запись № 235 от ** августа 1*** годаЖурнал смотрителя маяка Каперны

Когда заколотили в дверь, старейшина трижды выругался самыми грязными словами, какие только знал, спустил ноги, вставив их в мягкие комнатные тапки, поправил ночной колпак, зажег огарок свечи и, все еще костеря ночных пришельцев на чем свет стоит, пошел открывать.

– Кого принесла нелегкая в такой час? – недовольно буркнул он, приоткрыв дверь на длину цепочки.

В образовавшуюся щель тут же просунулась рука в черной перчатке и ткнула старейшине под нос свиток.

Он поднес огарок поближе, едва не опаляя бумагу, и пробубнил: «Подателю сего оказывать…» Чем дальше он читал, тем больше становились его и без того круглые, как плошки, глаза, а во взгляде все явственнее проступали страх и раболепие.

Наконец он, спешно откинув все цепочки и открыв щеколды, распахнул дверь и, беспрестанно кланяясь, проговорил:

– Простите, великодушно простите меня, милостивый государь, что заставил ждать. Староват уже, слуг будить не стал, а сам медлителен. Не обессудьте.

Голос его был полон самого сладчайшего елея. Сейчас старейшина был готов под ноги стелиться своему позднему визитеру.

Он отступил в комнату, давая тому проход и поднимая как можно выше огарок свечи. Неровный свет выхватил темную фигуру в проеме двери. Незнакомец касался головой высокой притолоки, а за спиной его струился черный, черней самой ночи, плащ, будто осыпанный серебристой пыльцой. На правом плече, скрепляя складки, красовалась серебряная фибула в виде осьминога, хищно взметнувшего щупальца и злобно сверкавшего зелеными бусинами глаз.

Плащ из кожи звездного ската и осьминог на правом плече могли означать только одно – этой ночью к старейшине пожаловал сам глава королевского сыскного подразделения «Серые осьминоги». А стало быть, в Каперну пришла большая беда.

По-бабьи запричитав и отступив еще на шаг, старейшина зашелся в тихом вое, умоляя стоявшего на пороге простить и помиловать неизвестно за что, а может, за все сразу.

Гость переступил через порог и вошел. Щелкнул пальцами, и комнату залил призрачный зеленоватый свет, словно солнечные лучи пробивались сквозь толщу воды.

В неровных отблесках стало заметно, что визитер еще довольно молод, наверное, ему не было и тридцати, а черты его лица отличались правильностью, утонченностью и запредельной холодностью. Сам же он, несмотря на высокий рост и ширину плеч, был изящен и легок. А та вежливая властность, с которой он велел «прекратить ритуал чинопочитания», говорила о том, что человек этот находился на самой верхушке иерархической лестницы и привык к беспрекословному подчинению.

Однако старейшина умудрился поклониться еще три раза, пока предлагал гостю расположиться в кресле и суетливо разжигал камин.

Ночной визитер вальяжно уселся, стянул с узкой ладони черную перчатку, под которой блеснуло кольцо все с тем же осьминогом, и, закинув ноги в потертых сапогах на низенький столик, потребовал:

– Принесите-ка чего-нибудь выпить. Желательно покрепче. И пошевеливайтесь там, у нас будет длинный и не совсем приятный разговор.

– Сей же час, Ваше Высо…