Его заметно повело, как никогда не бывало даже от самого крепкого алкоголя. А тут – ударило в голову, та пошла кругом, и доблестному капитану пришлось даже схватиться за дверной косяк…

Пахло чайной розой, свежими яблоками и медом. Запах чистоты, домашнего уюта, тихих семейных радостей.

Три нежно-розовые розы стояли в обыкновенной банке. Но и в ней они выглядели более чем изысканно.

Грэй подошел к столу, снял перчатку и тронул атласные бутоны кончиками пальцев. Несколько лепестков упало на старенькую скатерть, добавляя общей картине миловидности и незатейливой красоты.

Рядом лежали румяные яблоки в вазочке и покоилась плошка с медовыми сотами. Словно угощение для случайного путника, который забредет на свет маяка.

Кстати, он, свет, теплый и мягкий, лился сверху, ласкал и обнимал. В железной печурке потрескивали дрова, а плед, брошенный в старенькое, с порванной обшивкой кресло, будто приглашал присесть, укутаться и забыть о тяготах и невзгодах, отдаться тишине, мечтательной полудреме и дурманящим запахам.

На какой-то миг сердце Грэя тронула черная лапа зависти. В роскоши замка, в котором прошло его детство, в холоде и чопорности университетских коридоров, и уж тем более потом, в бесконечных странствиях по морям и океанам, ему всегда не хватало одного – обычного человеческого тепла, ласковых ладошек на плечах и места, где ждут, где не гасят свет и выставляют на стол нехитрые угощения. Где всегда искренне улыбаются и по-настоящему рады возвращению и каждой минуте, проведенной вместе. Он мог выложить все те несметные богатства, которые успел скопить за свою жизнь, но даже их не хватило бы, чтобы купить подобную малость. Здесь, в крохотной комнатке, обставленной видавшей виды мебелью, с линялыми занавесками и потертой скатертью, Грэй вдруг остро ощутил, как сильно замерз, выстыл изнутри, словно брошенный дом. Сердце, заключенное в айсберги вечного одиночества, давно покрылось толстой коркой льда. Но там, под коркой, кипела и зрела настоянная, глубоководная и страшная в своей разрушительности злоба. На весь мир, лишивший его того, что доступно даже нищему смотрителю маяка. Мериться этой злостью он мог только с бушующим морем. Они оба умели злиться, разрушая привычное и ценное для кого-то, чтобы, успокаиваясь, отступая, возвращаясь в берега, утаскивать в свою темную пучину осколки чужого счастья, в тщетной попытке хоть ненадолго согреваться в тех искорках, что еще теплились в них.

Буря зрела на море и в душе Грэя. И он точно знал, на кого готов обрушить девятый вал своих обиды, злости и зависти. На девушку, застывшую сейчас на ступеньках лестницы.

Старейшина сказал, что дочь смотрителя маяка – дурнушка, но та, что явилась сейчас взору капитана Грэя, была прекрасна, как мечта. Невысокая, тоненькая, словно тростинка, в ореоле светло-русых волос, в которых путались серебро лунного света и медь отблесков свечного пламени. В огромных переливчатых, как морская вода в погожий день, глазах сейчас плескались неудовольствие и вопрос. Девушка была одета в простенькое светлое ситцевое платье чуть ниже колен, а узкие покатые плечи обнимала цветастая залатанная шаль. Бледная кожа девушки казалась такой нежной, что даже лепестки роз выглядели рядом с ней шершавыми и грубыми.

Сладостное видение, золотая греза, прекрасная нереида.

С первой секунды, как взгляд коснулся пленительных очертаний тонкой девичьей фигуры, Грэй почувствовал, что его заледеневшее сердце заколотилось, ладони вспотели, а голову наполнил гул, как при приближении шторма. Он уже давным-давно разучился мечтать. Как там сказал старейшина: мечты опасны! О да, кому, как не Грэю, было это знать. Губительны, разрушительны и очень болезненны. Поэтому Грэй не мечтал и не запоминал имена женщин, которые согревали иногда его постель. Кому нужно знать, как зовут портовых шлюх или лицемерных аристократок, выставляющих напоказ свое благочестие, но при этом норовящих прыгнуть в койку каждого более-менее симпатичного капитана?

Но одно имя он запомнил – его принес ветер, потом подхватили чайки, а им вторили волны, что ластились к борту галиота «Секрет».

Ассоль…

Нежное, звонкое, волшебное.

Оно могло принадлежать только самому необыкновенному созданию.

То имя вернуло глупую привычку мечтать, грезить, ждать несбыточного и – что совсем уж никуда не годилось – верить в чудо.

«Ассоль», – произнесла и старушка, купившая своей нарядной внучке большую книгу сказок, на обложке которой, Грэй отлично запомнил, красовался корабль с алыми парусами и силуэт девушки, вглядывающейся в морскую гладь. Так звали героиню одной из тех сказок.

Грэй тогда еще подумал, что эта Ассоль, наверное, одна из глупых сказочных принцесс, которые так нравятся девчушкам в шелковых платьях. Но… не вязалось имя с образом принцессы. А уж он-то их перевидал. Нет, принцессам подходили пафосные, вычурные имена. Имя Ассоль же шло скромной домашней девочке, верящей в чудеса и умеющей создавать чудо одним своим появлением, звуками чарующего голоса, теплом своего большого и нежного сердца. Он купил ту книгу и прочел ту сказку. Прочел и тотчас же возненавидел. За то, что там все заканчивалось хорошо. За то, что тамошний капитан Грэй увозил в закат свою Ассоль на белом корабле под алыми парусами, за то, что та Ассоль дождалась и сразу узнала. За то, что он сам, холодный, расчетливый, рациональный, начал мечтать о невозможном: любви, взаимопонимании, семье…

Но те мечты лишь сильнее травили, мучили, злили…

Так что прав старейшина, стократ прав.

Поток его размышлений и прервала своим появлением та девушка. Она спустилась вниз, поставила свечу на стол, поворошила дрова в печке и спросила – голос у нее, кстати, был именно такой, как он себе и представлял, – чарующий и мягкий:

– Кто вы и что здесь делаете?

Она стояла совсем рядом, благоухала розами и медом, дразнила шелком волос, зябко куталась в старенькую шаль.

Такая нереальная… такая живая… такая нужная ему…

– А кого вы желали увидеть? – спросил Грэй. – Ведь для кого-то вы приготовили этот легкий ужин?

Он указал на стол.

Девушка почему-то смутилась, будто тот, кого она ждала, был достоин куда более роскошных яств, но у нее других не было. И она очень переживала по этому поводу.

Она накрыла маленькой ладошкой яблоко, перекатила его с места на место и оставила в покое.

– Да, – тихо ответила она и снова закуталась в шаль, – несколько часов назад в Бухту Острого мыса вошел корабль. И я… мне подумалось, что, может, кому-то из матросов захочется перекусить или погреться… Вот… и оставила…

Грэй шагнул к ней, девушка попятилась, вжалась в стену, бросила на него снизу вверх испуганный взгляд.

Грэй уперся рукой в стену на уровне виска девушки, на котором завивалась в колечко тонкая золотистая прядка, снова втянул дурманящий аромат, окружавший юную смотрительницу маяка, и произнес, даже не пытаясь убрать из голоса ехидные нотки:

– Очень неосмотрительно с вашей стороны, моя нереида. – Он приподнял за подбородок ее личико, позволил себе утонуть в огромных глазах, провел по нежной щеке согнутым пальцем. – Вы ведь не знаете, что это были за люди. Они явились ночью, как воры или разбойники…

– Откуда мне знать, что вы не вор и не разбойник? – Она вынырнула из-под его руки и сейчас смотрела строго и недовольно. – Вы являетесь непрошеным ниоткуда, трогаете меня, зовете «моей»… А я не ваша.

– О да, это существенное упущение с моей стороны, но поправимое. – Грэй очертил рукой контуры ее соблазнительного тонкого молодого тела. Почти касаясь, но все же оставляя воздух под ладонью. – Вот именно об этом я и говорю, – продолжил он, – неосмотрительно. И бестактно к тому же. Сначала вы зажигаете свет, разводите огонь, оставляете еду на столе, а потом возмущаетесь, что на вашу наживку клюнула не та рыба…

– Ах, вот как?! – Щеки девушки вспыхнули, глаза потемнели, как небо перед грозой. – Значит, вы считаете это наживкой, приманкой?!

– А разве нет? – Он по-хозяйски обнял изящный стройный стан. Девушка снова вывернулась и ударила по дерзкой руке. Грэй лишь усмехнулся: с таким же успехом она могла бы колотить камень. – Знаете, – продолжил он, с удовольствием наблюдая, как девушка то краснеет, то бледнеет от его слов, – я всего несколько часов в Каперне, но и мне уже известно, что вы опытная рыбачка. Запрудили всю здешнюю акваторию своими сетями, все ловите принцев на сказочных кораблях… Ловись-ловись, принц, большой да маленький, хотя мне и самый завалящий сойдет, лишь бы красное любил… – Он постарался спародировать нежный голосок девушки, у него неплохо получилось. Но яд, которым сочились его слова, возымел действие – в глазах смотрительницы маяка задрожали слезы.

– Да кто вы такой, – в сердцах сказала она, сжимая маленькие кулаки, – чтобы являться в мой дом, хватать меня, говорить мне все эти гадкие вещи?!

Ее буквально трясло от гнева, и Грэй наслаждался полученным эффектом – то была его маленькая месть за несбыточные и горькие мечты, которые поселила в нем эта девушка одним звуком своего удивительного имени. Да, отыгрываться на ней малодушно, но Грэю сейчас было не до высоких душевных порывов, потому что в голове был туман, сердце колотилось, а глаза застила черная тина злости. Любому матросу, забреди он на маяк, тут были бы рады. Предлагали бы чай на травах с медом и яблоками, усаживали бы к огню, хлопотали вокруг и кутали в плед. Но появился он – и что же? Радушная хозяйка на глазах превращается в злобную фурию. И ей, такой великодушной, уже все равно, что он, возможно, голоден, замерз и устал.

Поэтому, собрав всю свою язвительность, Грэй произнес, картинно раскланявшись:

– Ах да, я забыл представиться. Артур Грэй, капитан галиота «Секрет», того самого, что пришвартовался в Бухте Острого мыса…

– Нет! – почти испуганно прошептала девушка, шарахаясь от него, как от чумного. – Вы не можете быть Грэем с «Секрета»! Это очередная ваша злая шутка.

Он самодовольно ухмыльнулся и полез в карман, извлекая оттуда гербовую бумагу:

– Разве я похож на шутника? – спросил, протягивая ей документ. – Но, если не верите, убедитесь сами. При условии, что вы, конечно, умеете читать.

Девушка рассерженно фыркнула, выхватила у него свиток и, поднеся его к свече, забегала глазами по строчкам. По мере чтения личико ее грустнело, в конце она и вовсе выронила дорожный паспорт Грэя, рухнула на колени и горько заплакала.

Он запаниковал, куда девались злость и бравада. Ему вовсе не хотелось, чтобы она отреагировала вот так, чтобы в мгновение ока превратилась из гордой обиженной красавицы в сломанную безвольную куклу…

Это вовсе не доставляло удовольствия. Но самое паршивое было в том, что Грэй не знал, как утешить ее.

Он никогда прежде не видел такую глубокую печаль и такую сильную боль, как те, что исказили сейчас прелестное лицо юной смотрительницы маяка.

Он опустился рядом, протянул было руку, чтобы… тронуть за плечо? Обнять? Но тут же отдернул. Он только что разрушил ее мечту, может быть, отнял сам смысл жизни, потушил огонь, которым полнилось ее сердце, что он способен предложить ей взамен?

Только неприглядную правду.

– Ну извините, – сказал он, чуть умерив язвительность, – что оказался не тем Грэем, что…

Он осекся на полуслове, потому что к горлу приставили нож:

– Мерзавец! – проговорил кто-то у него за спиной. – Как ты смеешь обижать мою девочку, мою Ассоль, мою…

Дальше Грэй действовал на рефлексах, когда натренированный годами организм срабатывает прежде, чем приходит осознание того, что именно делаешь. Разоружить пьяного старика, вывернуть ему руку, впечатать в пол оказалось делом пары секунд и нескольких несложных приемов. Лишь когда его ладони сомкнулись на шее старика, а пальцы удлинились, превращаясь в черные щупальца и поднимая того, хрипящего и дергающегося, вверх, за спиной раздался душераздирающий крик:

– Отец! Не-е-е-ет!