– Пошли.

Она кивает, затем повелительно поводит головой. Я следую за ней, пока она ведет меня к выходу с кладбища, к своей машине.

С каждым шагом чувствую, как растет расстояние между мной и парнями. Я могу сказать, что они не сдвинулись ни на дюйм, все еще стоят на тех же местах, где я их оставила, и смотрят, как я удаляюсь все дальше и дальше.

И по мере того, как дистанция между нами увеличивается, внутри меня растет страх.

Страх того, что грядет.

2. Уиллоу

Мы подходим к элегантной дорогой машине Оливии и забираемся назад.

Я скольжу по сиденью, почти прижимаясь к двери с противоположной стороны машины, лишь бы оказаться подальше от нее. Я никогда раньше не чувствовала себя так скованно и неуютно рядом с Оливией. Даже от того, что я нахожусь с ней в одном пространстве, у меня мурашки бегут по коже.

В отличие от меня, бабушка выглядит расслабленной и уверенной в себе, излучая удовлетворение, которое обычно появляется, когда добиваешься своего.

Ненавижу это. Хотела бы я сделать что-нибудь, встряхнуть ее, заставить понять, что она не победила, как ей кажется, но это невозможно. Потому что сейчас весь контроль в ее руках.

Как только мы устраиваемся на заднем сиденье, Оливия что-то говорит своему водителю, и он заводит машину, увозя нас с кладбища.

Пока мы катим по улице, я мимолетом гляжу на бабушку, поражаясь самой себе, ведь как, черт подери, я не смогла разглядеть ее настоящую натуру, скрытую за идеальным фасадом. Она играла свою роль доброй старушки, желавшей мне помочь, а я велась на эту чушь снова и снова.

Это не дурная ложь, как мне кажется. Но все равно это ложь, как и многое в мире власть имущих. В ее вселенной все сводится к публичному облику, люди лгут о том, кто они на самом деле, и продают нам образы за сверкающими масками, которые они вечно носят.

Мои мысли возвращаются к трем братьям Ворониным, и я крепко сжимаю пальцы на коленях.

Ни один из них никогда не предпринимал попыток скрыть, кто они такие. Сначала это меня в них пугало. Мэлис посмотрел мне прямо в лицо и сказал, что он и его братья с самого начала не были героями, и никто из них никогда не пытался убедить меня в обратном.

Но, в отличие от Оливии, я, по крайней мере, могу принимать их слова за чистую монету. Я точно знала, кто они такие, когда начала испытывать к ним чувства, и поэтому я доверяю своим ощущениям по отношению к парням. Это делает мои чувства более реальными, поскольку они основаны на том, что, как я знаю, является правдой.

Черт, возможно, это единственное, что я сейчас считаю правдой.

Водитель не произносит ни слова, пока везет нас по улицам Детройта, и я благодарна за тишину в машине. Не могу представить, как можно вести светскую беседу, когда меня так сильно переполняют эмоции.

Я откидываюсь на спинку сиденья, смотрю в окно, наблюдая за проплывающими мимо деревьями, и гадаю, что случится дальше. В какой-то момент я чувствую на себе взгляд Оливии, критикующий и оценивающий, но игнорирую ее.

– Сядь прямо, – в итоге произносит она. – Сутулость не к лицу человеку твоего статуса.

Я хочу сказать, что не могу поверить, что она беспокоится о внешнем виде в такой момент, но, думаю, в этом и есть смысл. Она шантажировала меня, чтобы заставить стать своей марионеткой, и теперь дергает за ниточки, вынуждая меня быть такой, какой она хочет меня видеть. Эта мысль вызывает во мне ярость и отвращение, но я не хочу знать, что произойдет, если я ослушаюсь ее.

Поэтому я сажусь прямо, стиснув зубы и кипя от ненависти к собственной бабушке.

К счастью – а может и нет, – мы подъезжаем к дому Оливии всего через несколько минут.

Монументальное поместье выглядит таким знакомым, ведь я бывала здесь много раз, однако теперь все в нем кажется неправильным. Я содрогаюсь, когда мы входим в вестибюль, вспоминая, каким величественным и впечатляющим он мне показался, когда я увидела его в первый раз. Отныне все кажется гнетущим: люстры, произведения искусства на стенах и вазы с цветами. Вместе они образуют нечто вроде позолоченной клетки.

– Идем, Уиллоу, – решительно говорит Оливия. Затем щелкает пальцами, ее низкие каблучки стучат по мраморному полу, пока она ведет нас вглубь дома.

В конце концов мы оказываемся в одной из гостиных, и мое сердце начинает бешено колотиться в груди. Не знаю, что она собирается со мной делать. В этом доме множество комнат, и бабушка запросто могла бы выбрать одну из них и превратить ее в настоящую клетку, заперев меня там до тех пор, пока Трой Коупленд не заявится за своим призом и не потащит меня в церковь, чтобы насильно сделать своей женой.

Когда я обхватываю себя руками, настороженно оглядываясь по сторонам, через другую дверь в комнату входит мужчина, которого я никогда раньше не видела. Он высокий и широкоплечий, с осанкой, которая заставляет меня подумать, что он бывший военный или что-то в этом роде. Его густые брови едва заметно приподнимаются, когда он смотрит на Оливию. Она кивает, слегка наклоняя голову в мою сторону. Мужчина подходит прямо ко мне, и я тут же отшатываюсь от него. Оливия что-то бормочет себе под нос, бросая на меня острый взгляд.

– Что я говорила о твоей осанке? – вопрошает она.

Мне приходится прикусить язык, чтобы не огрызнуться в ответ. Не хочу злить ее. Не тогда, когда я не знаю, что произойдет дальше.

Мужчина медленно кружит вокруг меня, и все во мне хочет убежать от него. Он протягивает руку и хватает меня за запястье, поворачивая его так, чтобы гладкая нижняя сторона была обращена вверх. Затем достает из кармана что-то похожее на большой шприц, и мое сердце учащает свой бег, по венам разливается адреналин.

Я инстинктивно пытаюсь отпрянуть от него. Понятия не имею, что в шприце, но ничего хорошего это не предвещает. Я слышу, как в ушах отдается стук пульса, и меня охватывает страх, мощный, леденящий.

И вдруг меня за плечи сзади хватают сильные руки, и, когда я делаю глубокий вдох, ноздри наполняются ароматом духов Оливии. Она удерживает меня на месте, чтобы я не смогла убежать.

– Веди себя хорошо, – огрызается она. – Процедура не обязательно должна быть болезненной, но может стать довольно неприятной, если ты станешь ерепениться.

Мужчина даже не реагирует на ее слова. Он берет шприц и прикладывает его к моему запястью, нажимая на поршень до тех пор, пока острый кончик не вонзается в чувствительную кожу. Я вздрагиваю от приступа боли, разум затуманивается, а кожа становится липкой, пока я пытаюсь понять, что, черт возьми, он со мной делает.

– Введи поглубже, чтобы нельзя было вытащить, – говорит Оливия. – Девчонка может быть удивительно сообразительной при наличии стимула. За ней нужен глаз да глаз.

– Да, мэм, – отвечает мужчина, его низкий голос звучит отрывисто и профессионально. – Если только она не захочет поковыряться в собственной руке ножом, то он не выйдет.

Они говорят обо мне так, словно меня вообще нет в комнате, и у меня на мгновение кружится голова, прежде чем я улавливаю смысл слов.

Когда мужчина вытаскивает шприц обратно, в том месте, куда был введен кончик шприца, остается небольшой порез, из которого сочатся капельки крови, а когда я вытягиваю запястье, то чувствую сильную боль в мышце. Я моргаю, глядя на ранку, и у меня перехватывает дыхание, когда я понимаю, что только что произошло.

Оливия попросила его воткнуть в меня маячок. Под кожу.

Я содрогаюсь, не в силах сдержать переполняющее меня отвращение. Мне ненавистна мысль о том, чтобы быть помеченной. Помеченной, как домашний скот, не имеющий возможности уйти куда-либо по собственной воле. У меня такое чувство, будто Оливия даже не видит во мне человека, и я задаюсь вопросом – а хоть когда-то вообще видела? Когда эта женщина пришла навестить меня в больницу после того, как я сбежала от Ильи, она выглядела такой довольной, что воссоединилась со мной, такой обеспокоенной за мое благополучие. Но даже тогда бабушка точно знала, для чего хочет меня использовать.

Тогда на кладбище, когда я не позволила ей манипулировать собой и не стала делать все «по-хорошему», она решила принудить меня и шантажировать, чтобы я сделала то, чего хочет она.

Я выбрала «по-плохому», и теперь у меня такое чувство, словно вот это лишь слабый отголосок того, каким ужасным будет это «по-плохому».

Запястье тупо пульсирует, из раны проступает кровь. Я изо всех сил стараюсь скрывать свои эмоции, не желая показывать, как сильно сейчас страдаю физически и эмоционально. Не хочу доставлять ей удовольствие.

Крупный мужчина отходит, и Оливия отпускает мои плечи, протягивая мне носовой платок, чтобы остановить кровотечение. Я беру его, но не прижимаю к руке, проявляя маленький акт неповиновения. Надеюсь, я запачкаю кровью всю ее роскошную мебель.

Но Оливия, кажется, даже не замечает этого.

– Дистанция такая, как мы обсуждали? – спрашивает она мужчину.

Он кивает.

– Да. С таким маячком ей не спрятаться. Вы будете получать оповещения о важных событиях и сможете определить ее местоположение с точностью до полумили или около того.

Оливия кивает.

– Очень хорошо. Это именно то, что мне нужно.

Она говорит это небрежно, как будто постоянно нанимает людей для засовывания маячков в людей. Хотя, возможно, так оно и есть. Может, она и ее муж – мой дедушка, о котором теперь я вспоминаю с легким содроганием – часто занимались подобными вещами: шантажом и вымогательством. Разбрасывались деньгами, пока не получали то, что хотели.

Я потираю руку и наконец вытираю кровь шелковым платком, который держу в руке, просто потому что больше не могу на это смотреть. Меня тошнит, в животе все переворачивается. Мужчина собирает свои вещи и уходит, еще раз кивнув Оливии.

– Это просто дополнительная страховка, – говорит мне бабушка, когда мы остаемся вдвоем. – Я знаю, ты не убежишь и не попытаешься скрыться. Ведь ты прекрасно понимаешь, что у меня достаточно ресурсов, чтобы выследить тебя и твоих мальчишек, если вы попытаетесь покинуть Детройт. – Она одаривает меня язвительной улыбкой, которая делает ее похожей на гадюку, обвешанную жемчугом. – Приятного будет мало для всех, замешанных в этом деле. Знаю, ты понимаешь, насколько я серьезна. Так что будь умнее, не пытайся сбежать от меня. Уяснила?

В ее голосе слышится явное предупреждение, и я с трудом сглатываю, отрывисто кивая.

– Отлично. – Она хлопает в ладоши, и ее улыбка становится шире. – Теперь я сообщу Трою, что ваша помолвка подтверждена, а после возьмем небольшой перерыв, чтобы мы все могли подготовиться к свадьбе, которой вы оба заслуживаете. Это будет грандиозное мероприятие, достойное союза двух таких выдающихся семей.

Я знаю, она говорит это искренне, но для меня это звучит как шутка. Трой – отвратительный пошляк, и с тех пор, как Оливия показала свое истинное лицо, я не могу отделаться от мысли, что семья Стэнтонов не намного лучше. Но, возможно, она права. Нечто изысканное и роскошное снаружи, но поверхностное и натянутое внутри – вот на что должна быть похожа эта свадьба. Такой она и заслуживает быть.

– Вы поженитесь, – продолжает она, кивая, будто я что-то сказала в ответ. – И я наконец-то смогу приступить к восстановлению наследия Стэнтонов, как всегда и хотела.

Совершенно очевидно, что для Оливии это всего лишь деловое соглашение. Ей нет дела ни до меня, ни до моих чувств. Она объединит свою империю с империей Троя, приобретя больше денег и власти благодаря этому союзу, что поможет ей укрепить свое положение и разбогатеть после того, как ее мужа предали партнеры по бизнесу, и он, по-видимому, потерял значительную часть своих денег.