Самое отвратительное, что, судя по увиденному мной, Оливия все еще очень богата. Ей даже не нужно этого делать. Но она хочет быть такой же неприлично богатой, какой была раньше, хочет пробиться обратно на вершину высшего общества Детройта и готова сделать все возможное, чтобы достичь этой цели. Даже если это означает, что ей, по сути, придется продать собственную внучку тому, кто предложит самую высокую цену за этот вынужденный брак.

Я проглатываю комок в горле, желудок сжимается, а на языке появляется горечь.

– Что же Трой с этого получит? – спрашиваю я ее, комкая окровавленный платок в руке. – Я знаю, что он делает это не по доброте душевной.

– Имя нашей семьи по-прежнему имеет большой вес в Детройте. И у меня есть деловые связи, которые могут помочь ему и его семье. Это разумная партия. – Она смотрит на меня, и ее губы слегка изгибаются, как будто она попробовала что-то кислое. – Кроме того, Трой всегда был… увлечен тобой. Я надеялась заполучить внучку-девственницу для продажи на аукционе и была крайне разочарована тем, что братья Воронины разрушили этот план. Но оказывается, Трой несколько более снисходителен к этому недостатку, нежели другие мужчины. Его больше привлекает тот факт, что твоя приемная мать была проституткой, и ты была взращена отбросом общества.

По ее тону понятно, что ей это неприятно, но легкая улыбка на ее лице говорит о том, что она все же довольна сложившейся ситуацией. Что бы ни заставило его согласиться на эту сделку, с ее точки зрения, это, по-видимому, хорошо, но то, как Оливия говорит о его увлечении мной, вызывает у меня тошноту.

Я знала, что Трой извращенец и подонок с того самого момента, как встретила его, и бабушкины слова только подтверждают это. Я помню, как он смотрел на меня в загородном клубе, когда я пыталась там научиться играть в гольф. Помню его конфронтацию со мной и Джошуа, как он высказал некоторые странные намеки о том, каким человеком я, должно быть, стала после того, как меня вырастила Мисти.

Я думала, он просто богатенький придурок, который считает, что ему сойдет с рук говорить гадости, но оказалось, что все еще хуже, чем я могла себе представить.

Оливия, кажется, даже не замечает, какой эффект произвели на меня ее слова. Она продолжает говорить, возвращаясь к теме, которая волнует ее больше всего, и добавляет:

– Я очень надеюсь, что этот брак поможет вернуть моему поместью былую славу.

– Безумно рада за тебя, – не могу удержаться я, раздраженная тоном ее голоса.

Бабушкины глаза встречаются с моими и на мгновение сужаются, а затем она качает головой. Ее седые волосы зачесаны назад в классическом стиле, она проводит по ним рукой, хотя ни одна прядь не выбилась из прически.

– Так не должно было случиться, – напоминает она мне холодным тоном. – И я, честно говоря, не понимаю, почему ты так сопротивляешься. Это ведь твоя семья, Уиллоу. Поместье принадлежит тебе по праву рождения. Это у тебя в крови, но ты сделала неправильный выбор. Я думала, что учу тебя видеть картину в целом, понимать важность нашего наследия и идти на необходимые жертвы ради этого. Именно ты вынудила меня поступить именно таким образом.

Гнев поднимается во мне горячей волной, и я смотрю на нее, не отводя взгляда.

– Мне на это насрать, – огрызаюсь я. – Меня не волнуют ни деньги, ни наследство Стэнтонов, ни твое положение среди других богатых семей Детройта. Для меня это ничего не значит.

А почему вообще должно? Большую часть своей жизни я считалась отбросом общества. Меня вырастила проститутка, я работала сверхурочно, чтобы как-то сводить концы с концами, столько раз пропускала школу, что даже аттестат зрелости получила только через несколько лет после того, как должна была ее закончить. Таким людям, как моя бабушка, все преподносили на блюдечке с голубой каемочкой, но им все равно этого было недостаточно.

Лицо Оливии застывает, и любой намек на мягкость исчезает из ее черт.

– Ты слишком похожа на своего отца, – говорит она. – Чересчур охотно следуешь за своим сердцем, думаешь только о себе. Его никогда не интересовало, что требуется для сохранения наследия нашей семьи.

Я моргаю, застигнутая врасплох.

– О чем ты?

– Я подыскала ему в жены вполне приемлемую женщину. Ту, которая подняла бы нашу семью на более высокий уровень и принесла бы пользу обеим семьям в процессе. Но ему этого было недостаточно, – усмехается она. – Нет, он влюбился в женщину, которая была намного ниже его по положению. В ту, с которой у него не было никакого будущего, брак с которой очень плохо отразился бы на нашей репутации. Поэтому, когда я узнала о ней и о том, что у них появился общий ребенок, то обо всем позаботилась.

– Ты… позаботилась, – шепотом повторяю я, даже не зная, что делать с этой информацией.

Еще недавно я подумала бы, что бабушка имеет в виду помощь в виде денег, благодаря которым им бы не пришлось выживать. Но после того, что я увидела… Я знаю, что все было не так.

– Что ты имеешь в виду? – надавливаю я, и мои губы немеют, когда слова еле-еле покидают мой рот. Я даже не уверена, что хочу знать ответ, но не могу удержаться от вопроса.

Оливия вздергивает подбородок, выдерживая мой взгляд, ее лицо остается бесстрастным.

– Я убила ее в том пожаре, – говорит она мне. – Женщину, в которую он был так влюблен. И тешила себя надеждой, что это решит и проблему с ребенком. Что мы все начнем с чистого листа, так сказать.

Ее слова бьют меня, словно пощечина. Решит проблему с ребенком. Со мной.

Я была тем ребенком.

Когда я впервые встретила Оливию, она сказала мне, что моя мать погибла в пожаре, который устроила она сама. Предположительно, у нее были психические и эмоциональные проблемы, и это она виновата в том, что я так сильно обгорела.

Но это была ложь.

Оливия явно перестала притворяться, что она хороший человек или что я ей вообще когда-либо была небезразлична, ведь она только что призналась, что убила мою мать. Что пыталась убить меня.

Я стою, застыв на месте, и ошеломленно смотрю на нее. Грудь переполняет целый калейдоскоп эмоций. Их так много, что не разобраться. На первом плане обида и гнев, но все остальное – просто сбивающая с толку мешанина.

Прежде чем я успеваю придумать, что сказать, в комнату входит еще один мужчина. Я подпрыгиваю, пораженная его внезапным появлением. Его я тоже не узнаю, но он такой же высокий и мускулистый, одет в черный костюм и темные перчатки.

Оливия машет мне рукой, выглядя раздраженной моей нервозностью.

– Джером отвезет тебя домой, – говорит она. – И не наделай глупостей. – Она улыбается, но улыбка эта холодная и колкая. Я начинаю понимать, что это ее настоящая улыбка. – Я скоро свяжусь с тобой. Предстоит многое сделать, чтобы подготовиться к свадьбе, нельзя терять ни минуты.

Меня выводят из гостиной, а затем и из дома. Джером открывает дверцу неприметной черной машины, и я без возражений сажусь в нее. Голова словно в тумане. Часть сознания противится мысли о незнакомце и какой-либо поездке с ним, но, по правде говоря, моя ситуация едва ли может стать хуже, чем она есть сейчас. И неважно, куда он в конечном итоге меня отвезет, по крайней мере, я больше не буду торчать в доме Оливии.

Как и другой водитель Оливии, мужчина, которого она назвала Джеромом, тоже не разговаривает. Я сижу на заднем сиденье машины, обхватив пальцами одной руки все еще ноющее запястье, и слепо смотрю в окно, едва замечая проплывающий мимо пейзаж.

Кажется, проходит целая вечность, прежде чем мы подъезжаем к роскошному комплексу, где Оливия помогла мне снять квартиру.

– Выметайся, – говорит мне Джером, вырывая меня из моих мыслей.

Я вяло подчиняюсь, но когда выскальзываю из машины и направляюсь к входной двери дома, замечаю, что автомобиль продолжает стоять на месте. Джером просто сидит внутри, и мне приходит в голову, что ему, скорее всего, было приказано наблюдать за этим местом, чтобы убедиться, что я под охраной. Благодаря этому и маячку, который она в меня запихнула, Оливия не позволит мне легко ускользнуть.

Ноги сами несут меня к квартире, и как только я вхожу внутрь и закрываю за собой дверь, тяжесть всего произошедшего обрушивается на меня со страшной силой.

Я делаю резкий вдох, потом еще один, но мне кажется, будто в легких застряло стекло, которое пронзает меня снова и снова. Я продолжаю видеть перед глазами жестокую улыбку Оливии, слышать ее угрозы и тон. Кроме того, я думаю о своей родной матери, погибшей в пожаре за грех любви к мужчине, матерью которого была злобная гарпия.

Оливия хотела моей смерти. Она назвала меня проблемой, которую ей нужно было решить. Но теперь, когда я выросла и вернулась живой и невредимой, она хочет использовать меня. Эта женщина никогда не заботилась обо мне и моем счастье. Никогда не хотела быть моей семьей. Не в прямом смысле этого слова. Ей просто нужна была еще одна пешка. Кто-то, кого она могла бы использовать на своем пути к еще большим деньгам и власти.

Она никогда не любила меня.

Первое рыдание пронзает меня насквозь, и я закрываю лицо руками, чувствуя, как по щекам текут слезы, а плечи трясутся. Тело дрожит от испытываемого горя, я рыдаю снова и снова, а когда делаю наконец прерывистый вдох, внимание привлекает тихий звук справа от меня. Я вскидываю голову, паника тут же берет надо мной верх. Я почти ожидаю, что это Джером или какой-нибудь другой наемник моей дорогой бабули, посланный сюда, чтобы затащить меня обратно в ее дом.

Но вместо этого я оглядываюсь и вижу Мэлиса, пролезающего в окно, а за ним – Рэнсома и Виктора.

3. Уиллоу

Я потрясенно смотрю на трех братьев, в глазах все еще стоят слезы.

– Что вы здесь делаете? – спрашиваю я, голос звучит хрипло и болезненно.

Все трое – это шквал движений. Вик закрывает окно, Мэлис кивает Рэнсому, а тот ему в ответ, направляясь в мою спальню.

– Мы заберем тебя отсюда, – мрачно говорит Мэлис. – Не позволим тебе этого сделать. Увезем тебя прочь, и ты сможешь избежать этого брака.

– Я…

Прежде чем я успеваю произнести хоть слово, Рэнсом кричит из спальни:

– Модные шмотки тут оставлю. Знаю, они классные, но не думаю, что тебе захочется носить то, что купила эта старая тварь, верно?

– Путешествовать налегке – хорошая идея, – вмешивается Виктор, заходя в ванную. – Возьми только самое необходимое.

– Подождите, – заикаюсь я. – Вы не можете этого сделать.

– Солнышко, я знаю, ты считаешь, что должна защитить нас, но…

– Остановитесь! – практически кричу я. Мой голос эхом разносится вокруг нас, и Мэлис с Виктором удивленно моргают, глядя на меня. – Я никуда не пойду. Не могу уйти.

Лицо Мэлиса каменеет, в его темно-серых глазах светится гнев. Вик тоже выглядит раздраженным. Из спальни выходит Рэнсом, ероша свои растрепанные каштановые волосы.

– У нас сейчас нет времени спорить об этом, – говорит он, и колечко в его брови поблескивает на свету, когда он качает головой. – Займемся этим, как только вытащим тебя отсюда, ладно?

– Вы не понимаете, – говорю я ему, отходя от двери. – Уходите. Сейчас же.

Это, кажется, еще больше бесит Мэлиса. Он, как и раньше, смотрит на меня со злостью, с которой не в силах совладать.

– Нет, это ты не понимаешь, – огрызается он. – Ты должна пойти с нами. Я знаю, ты пытаешься быть благородной или что ты там себе напридумывала, но мы не позволим тебе выйти замуж за этого сраного козла только ради нашей безопасности. Мы не позволим тебе пожертвовать собой ради нас!

– Послушай его, мотылек, – тихо шепчет Вик. – Пожалуйста. Никто из нас не хочет, чтобы с тобой подобное случилось.

– Я тоже этого не хочу, – в отчаянии говорю я. – Но у меня нет выбора.

– Еще как есть, мать твою! – взрывается Мэлис. Он держит меня, вжимая в угол комнаты, пока моя спина не упирается в стену. – Не тебе за нас решать, солнышко. – В его голосе слышится низкое рычание, гнев и разочарование берут верх. – Мы ни за что, черт возьми, не позволим тебе этого сделать. Я убью любого, кто попытается прикоснуться к тебе.