– Господин пограничник, мне очень срочно, – пытался я объяснить, но тот лишь молча указывал мне рукой в белой перчатке в конец очереди. Я пытался уговаривать, даже повысил голос, но от стены отделился сотрудник службы безопасности и что-то сказал в рацию. Не хватало еще, чтобы меня забрали в полицию.

Я уныло побрел в конец очереди…

5. Важные дела

Сяо Гу сидел на асфальте, на твердом ребристом канализационном люке, и мучился главным вопросом бытия. Солнце слепило глаза, футболка стала мокрой от пота, из люка нестерпимо воняло канализацией, стухшими очистками и вонючим доуфу ^[8], но Сяо Гу не замечал всего этого – он решал неразрешимую задачу.

«Почему иностранцы называют нас макаками, притом что сами официально ведут свое происхождение от обезьян?» – так думал Сяо Гу, сидя на канализационном люке.

Упомянутых обезьян он видел в зоопарке, их держали в клетке, потому что где же еще держать обезьян, пусть даже от них произошли все на свете иностранцы? Так вот, обезьяны эти назывались шимпань-цзу или, в переводе с английского, «народ шампанского».

Звучит, конечно, красиво, звучит неплохо, пока не приглядишься к этому хвостатому народу поближе. Волосатые, кривоногие, с подозрительным прищуром свинячьих глазок, с крупными мохнатыми мордами и мускулистыми ручищами, наглые, шумные, покрикивают они на чистую публику с той стороны решетки. Прикрой им голые задницы пиджаком – не отличишь от крестьян из южных провинций, приехавших в столицу на заработки. И вот от такого, с позволения сказать, народа ведут свое происхождение иностранцы…

Неизвестно, каких еще высот достигла бы мысль Сяо Гу, но тут, на беду, приковыляла беленькая кудрявая собачка с розовой мордочкой – гнусная тварь из разряда тех, на которых сейчас открылась особая мода. Она приковыляла и стала пристраиваться рядом, чтобы сделать свое маленькое дело прямо на люк.

Проклятые собаки, все заполонили, плюнуть некуда – попадешь или в собаку, или в ее хозяина! Сегодня Сяо Гу видел уже трех или четырех собак – точно он не помнил, с математикой у него всегда были сложности. Одно было ясно: их стало страшно много. Особенно много развелось их в центре города, в тихих старых хутунах, застроенных каменными домиками в один этаж, с плоскими крышами, на которых так удобно по утрам делать тайцзицюань ^[9], а не хочешь делать тайцзи – просто лежи на обжигающей кровле, смотри в небо и отхлебывай из самой большой бутылки свежее с прозрачным вкусом пиво «Яньцзин».

Справедливости ради, собаки пока на крыши не лезли и до пива тоже не добрались. Трезвый образ жизни, однако, не мешал им всюду совать свой нос, в частности и туда, куда их вообще не звали. Сяо Гу сравнил бы их с чертями, зубастыми и хвостатыми, только бегали они в горизонтальном положении, отчего казались еще противнее. Белые, черные, рыжие и пестрые, заросшие волосом до самых глаз или почти совсем лысые, эти горизонтальные черти поодиночке патрулировали городские территории, не пуская туда чужаков. В жару они свешивали изо рта красные влажные языки и рыскали в поисках кучи мусора, чтобы покопаться в ней вволю. В холод устраивались на тех же самых кучах, встречая злобным тявканьем всякого встречного и поперечного.

Раньше было не так. Раньше, бывало, год ходишь, и хорошо, если встретишь одну завалященькую собачонку, сбежавшую из ресторана, где из нее готовили блюдо дня, а поваренок, разиня, упустил ее, и вот теперь она спряталась в канаве и даже перхать оттуда не смеет, потому что знает: чуть вякнешь, тут же тебя и съедят. Не по злобе, конечно, а из чисто медицинских соображений: известное дело, собака очень полезна для здоровья. Еще в Каноне Желтого императора сказано: «Благородный муж, поймай собаку, вымочи ее в уксусе и съешь целиком, с костями и хвостом, ибо нет в мире блюда, более полезного для больных почек».

Сам-то Сяо Гу Канон Желтого императора не читал, с книгами у него еще со школы было неважно; но один его приятель, Жэнь Тун, он арбузами торгует на соседней улице, там, где угольная контора и всегда стоит множество запыленных железных тачек на велосипедной тяге, так вот этот Жэнь Тун большой любитель всякого чтения. Бывало, даже в уборную идет не с пустыми руками, а захватит с собой какой-нибудь клочок газеты с завлекательной статьей и все читает его, читает, и так зачитается, что потом даже забудет им подтереться, а с ним же в руках и выйдет на белый свет.

А по мнению Сяо Гу, толку от этого чтения не было никакого. Понятно было бы, если бы Жэнь Тун после этого арбузы продавал дешевле, чем остальные, так нет: цена была та же самая.

Так вот, именно Жэнь Тун, торговец арбузами, и сообщил, что собаки страшно полезны для здоровья, оттого их всех и выловили, и много лет подряд собака была таким же редким животным в наших краях, как какая-нибудь свиноносая выхухоль. Можно было пронестись по всей стране на велосипеде и не встретить ни одной собаки и даже кошки. А все потому, что, говорят, еще пятьдесят лет назад Мао Цзэдун повелел истребить шесть зол: мышей, воробьев, мух, собак, кошек и ренегатов, идущих капиталистическим путем. Труднее всего пришлось с ренегатами, уж больно те были живучими: прятались по подвалам и не признавали божественной власти Мао. Но в конце концов все шесть зол были истреблены, и на долгие годы в стране воцарилось спокойствие.

А потом приезжие иностранцы снова завели моду на собак, и не так, чтобы есть их в уксусе, а совсем наоборот: водить на поводках, чтобы они мочились и гадили всюду, где присел приличный человек. Иностранцы были неграмотными – ну, то есть иероглифов не читали – и, конечно, не знали, что собаки изобретены верховным владыкой Шан-ди для того, чтобы лечить ими почки. Они называли собак противным словом «пусси», чесали их, мыли и даже – всемилостивый Будда! – водили в специальные парикмахерские.

Глядя на это иностранное беснование, китайцы и сами, забыв заветы Желтого императора, стали понемногу разводить собак, в виде эксперимента.

Правительство, которое желало выглядеть перед иностранцами прогрессивным и гуманным, не стало запрещать собак, только немного ограничило их права. Собакам строжайшим образом было воспрещено кусаться и гадить где ни попадя. Кто нарушал эти правила, на того накладывался большой штраф. Не на собак, конечно, – на тех хоть три раза накладывай, они даже не почешутся – а на хозяев, которые в глазах Сяо Гу были даже ничем не лучше своих волосатых друзей. Известно ведь, да и старая пословица тоже гласит: «С кем поведешься, от того и наберешься!»

Сяо Гу был уверен, что те, кто заводил себе собак и кошек, со временем тоже становились мохнатыми, блохастыми и только что не выли по ночам на луну. Будь его воля, Сяо Гу брал бы таких собаколюбов да и сажал вместе с их любимцами в специальные клетки, а клетки вывозил бы за город, в поля, чтобы они там выли и брехали круглые сутки, распугивая воров и вредителей, идущих капиталистическим путем.

Но правительство не прислушалось к мнению Сяо Гу и других благородных мужей. Теперь только штрафы отделяли древнюю культуру от волосатой иностранной дикости.

Некоторые особо хитрые собаковладельцы, чтобы избежать штрафов, старались держать своих зверей впроголодь, заменяя еду водой. В результате такой мудрой политики собаки совершенно разучивались ходить в туалет по-большому, зато беспрестанно писались. Но этот вопрос решить было проще: хозяева выучили собак ходить на крышку канализации, чтобы все стекало под землю. И вот теперь такая ученая псина подошла прямо к Сяо Гу и готовилась совершить предназначенное ей небесами, невзирая на то, что рядом сидел венец творения.

Если бы Сяо Гу и собака встретились в честном бою за место, нет сомнений, что победил бы Сяо Гу. Он научил бы ее вежливости и тонкому обращению: схватил бы псину за куцый хвост, раскрутил и метнул на ближайшее дерево, где она сидела бы до тех пор, пока ее не приберет Будда, чтобы в следующем воплощении стать ей сойкой или вороной. Но к собаке уже подошел ее хозяин, бритый, лоснящийся и, видно, очень состоятельный – на груди его висела толстая золотая цепь весом не менее килограмма. Такого не метнешь, милосердная Гуаньинь! Такой, пожалуй, и сам метнет кого захочет.

Сяо Гу отодвинулся в сторону, а затем изобразил на своем лице почтительную улыбку и потряс немного пальцами в воздухе, изображая поглаживание мерзкого животного.

– Какая у вас хорошая собака, – сказал Сяо Гу. – Белая, жирная. Как ее зовут?

Насчет «зовут» он, правда, немного сомневался. Как могут звать собаку, это же не человек. Собака и собака, что тут еще? Но память подсказала Сяо Гу, что собаководы дают своим животным отдельные имена и даже как будто могут отличать их по внешнему виду.

Хозяин смерил Сяо Гу презрительным взглядом, видно, решая, достоин ли тот вообще какого-нибудь ответа, однако затем все-таки сменил гнев на милость.

– Это называется пу-дель, – сказал он важно, и цепь его вспыхнула, салютуя.

Всемилостивый Будда, пу-дель! Да в человеческом языке и звуков-то таких не существует. Правда, это язык не человеческий, а иностранный, а в нем, говорят знающие люди, всё по-другому и даже нет иероглифов… Но пу-дель – это уж чересчур! Это и не выговоришь, и похоже на самую черную брань… С другой стороны, по заслугам: как же еще называть этих мерзких писающих собачонок?

Но ничего этого Сяо Гу, конечно, не сказал хозяину собаки, напротив, понимающе кивнул головой, как будто эту пу-дель он встречал каждый день по три раза, после чего поднялся и со значительным видом устремился прочь. На лице его было написано, что идет он не просто так – у него важные дела.

В действительности же никаких дел у Сяо Гу не было: последнее дело случилось у него неделю назад, когда его выгнали с работы. А работал он, конечно, в ресторане господином директором по обслуживанию клиентов, или, говоря проще, официантом. Какое же еще может быть место работы у бедного молодого человека без образования? Разве что таксистом, но тут надо иметь права и водительское удостоверение, а кто же даст его бесплатно скромному юноше? Вот и работал Сяо Гу до последнего времени в ресторане «Дабао», пока его оттуда не выгнали по чистому недоразумению.

Хозяин обвинил его в том, что он ленивый и целыми днями сидит в туалете, вместо того чтобы обслуживать клиентов. Милосердная Гуаньинь, да кто же поверит в такую клевету?! Разве Сяо Гу виноват, что у него хрупкое здоровье, и всякий раз, когда он съест что-нибудь острое, желудок у него расстраивается? Но хозяин был человек грубый, неделикатный, он не стал слушать объяснений и просто выбросил Сяо Гу на улицу.

Ну, а уж после того как его выгнали, жизнь повернулась к нему самой черной своей стороной. За неделю Сяо Гу дошел до того, что обрадовался бы плошке с рисом, но, к несчастью, бесплатно в Китае никто рис не раздавал, не те были времена. А заработать тоже не получалось, потому что из работников выстраивались длинные очереди, и Сяо Гу был в самом конце этих бесконечных очередей.

Дело дошло уже до того, что Сяо Гу готов был душу-хунь продать черту за миску лапши. Однако у чертей, видно, тоже были важные дела, а никому другому такая завалящая душонка и даром была не нужна.

Вспоминая все свои злоключения, Сяо Гу едва не заплакал от обиды. Ему даже пришлось остановиться на минуточку и немного передохнуть. В последний раз он ел, кажется, вчера утром, из-за чего чувствовал в ногах необыкновенную слабость и дрожание. Пил он в общественных туалетах, где вода была некипяченая, поэтому дополнительную слабость чувствовал еще и в животе. Но все было бы поправимо, если бы съесть кусочек колбасы, миску риса или хотя бы луковую лепешку – цунхуабин. Однако никто не собирался бесплатно угощать Сяо Гу разносолами, таковы уж были современные люди.

«Если никто не дает мне еды, – внезапно с озлоблением подумал Сяо Гу, – так я возьму ее сам силой!»