Татьяна Грачева: Сандалики

© Грачёва Т., 2025

© Оформление. ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2025 Издательство АЗБУКА®

* * *

Глава 1. Кукла

Снег не был белым, да и не выглядел как задуманное природой явление: мокрая грязно-серая жижа пополам с песком. Небо опустилось на город, придавив мутно-серым брюхом крыши домов и заслонив молочные облака, сулившие буран. Огни гирлянд утратили игривость и нарядность, светились истощенно, блекло, будто зимние каникулы выжали из них последние силы.

Прошла всего неделя после Нового года, а праздники уже перестали быть желанными, каждый третий прохожий напоминал уставшего зомби, под завязку набитого оливье и мандаринами. Как же быстро ожидание волшебства сменилось усталостью и подавляемым раздражением.

Лёля торопилась, бежала вприпрыжку, набирая разгон перед очередной лужей, ловко перескакивала ее и чуть замедлялась. По отведенной до автоматизма привычке она улыбалась тем, кто встречался с ней взглядом, одаривая их ничего не значащей отрешенной улыбкой, которую мама называла «данью вежливости». Лёля не задумывалась, почему улыбается, ведь веселости она не ощущала абсолютно, но мамины уроки въелись в подкорку, помогая успешно создавать образ воспитанной уравновешенной девушки. Именно такой Лёля себя и считала: может быть, немного скучной, предсказуемой, зато совершенно адекватной и надежной. Вот и Герман постоянно говорит: «Лёшка, ты настоящий друг». Тут она не выдержала и поморщилась. Уж кем-кем, а другом ей точно быть не хотелось.

Вечер сгустился и намеревался перейти в ночь. За то время, что Лёля шла от места работы до квартиры Германа, день окончательно погас и из-за дома показалась наглая откормленная луна. Летом в это же время она боязливо пряталась, ожидая долгих зимних ночей. Дождалась.

С неба повалили крупные мокрые хлопья, январь изо всех сил притворялся зимой, но на мороз его не хватило: вот и снег получился ущербный, напополам с дождем. Тяжелые снежинки таяли еще до соприкосновения с кожей, оседая сыростью на щеках. Лёля опустила голову и надвинула капюшон. Перед выходом она обновила макияж, который теперь грозил превратиться в грим унылого клоуна. Влажные снежинки на секунду прилипали к ресницам и тут же стекали на щеки мутными ручейками, прихватывая с собой тушь и подводку.

Не сбавляя шага, Лёля достала из сумочки зеркальце, опасаясь увидеть, что сделала с ее лицом поплывшая косметика. Щелкнула кнопкой, откидывая верхнюю половинку, и… споткнулась.

На секунду в отражении показались чужие глаза с белесыми ресницами, без грамма макияжа. Она не сразу сообразила, что в зеркальце мелькнули голубые радужки, – при том что саму Лёлю природа наградила зеленовато-карими глазами, – к тому же, кажется, принадлежащие мужчине. Она моргнула, прогоняя галлюцинацию, и попыталась улыбнуться. Сердце уже зачастило, разгоняя адреналин в крови и звеняще натягивая нервы. Дохнув на стекло, Лёля протерла гладкую поверхность перчаткой и с деланой веселостью прошептала, глядя уже в свои, знакомые глаза:

– Чертовы сандалики.

Вытерев темные дорожки на щеках, Лёля ожесточенно захлопнула крышку зеркальца и тряхнула головой, скособочив объемную меховую шапку. Она не любила краситься, но в магазине, куда устроилась полгода назад, требовалось не только соблюдать дресс-код, но и во всем выглядеть безупречно: пришлось записаться на маникюр и освоить азы искусства рисовать на веках.

Будучи юристом по образованию, Лёля ни дня не проработала по специальности. Какое-то время привыкала к взрослой жизни под крылом матери – завуча в школе, – выполняя обязанности секретаря, а попросту – личной прислуги. Получала крохи, но, живя с родителями, тратила не так уж и много, больше откладывала, рассчитывая в будущем откатиться подальше от генеалогической яблони.

Накопить Лёля так и не успела – решение выпорхнуть из родительского гнезда приняла не она. Мама авторитетно заявила, что в двадцать семь лет пора бы жить отдельно, полностью себя обеспечивать и завести хотя бы кактусы. Нина Валерьевна сама в этом возрасте уже дважды побывала в браке, воспитывала дочку и мужа, работала в двух местах, на одном для авторитета, на другом за деньги.

Лёля, как обычно, согласилась с матерью и переехала жить в однокомнатную съемную квартирку на другом конце города. Нина Валерьевна не так уж далеко отпустила непутевую дочь, продолжая ее контролировать посредством сотовой связи и дергая за поводок каждые выходные.

Уже три года Лёля жила отдельно. Не сразу, но научилась выделять необходимую сумму для оплаты коммунальных услуг и распределять бюджет так, чтобы оставались деньги на проезд в общественном транспорте и булочку в кафе.

Нина Валерьевна подыскала для дочки непыльную работу в недрах организации, торгующей одноразовой пластиковой посудой и упаковочным материалом, и опять не по специальности. Лёля выполняла обязанности менеджера по продажам, вполне успешно втюхивая вездесущий пластик неразборчивым покупателям в течение двух с половиной лет, пока организация не обанкротилась. В этот раз мама не успела подыскать для нее теплое местечко – ее опередила подруга Ира.

Ира трудилась продавцом-консультантом в магазине женской одежды с претенциозным названием New look ^[1] и затащила подругу на освободившееся место. Лёля не успела побездельничать: побыла безработной два дня и окунулась в непривычную, пропахшую дорогими духами обстановку. Нина Валерьевна только снисходительно кивнула, позволяя дочке работать в далекой от карьерного роста сфере. Она поклонялась двум богам: Деньгам и Авторитету. А должность консультанта в фешенебельном магазине вполне устраивала адептку первого божества.

Несмотря на приличную зарплату, Лёля тратила мало, только по необходимости, старалась не делать крупных покупок без одобрения мамы. А подарки для Германа вообще скрывала, заслуженно ожидая порицания из-за импульсивных, неоправданных трат.

Купив в магазине радостно-розовый батон докторской колбасы и вырезку для стейков, Лёля удовлетворенно взвесила в руке тяжелый пакет. Герман ни дня не мог прожить без мяса, а котлеты и тефтели не попадали под это определение. Хищник в нем признавал только цельный кусок, без лишних добавок в виде риса и хлеба.

У пятиэтажки, где жил Герман, Лёля вскинула голову и нашла взглядом окно его квартиры. Свет горел везде, позволяя следить за перемещениями хозяина из одной комнаты в другую. Сколько раз она говорила другу задергивать шторы и не развлекать случайных прохожих демонстрацией успехов в тренажерке? Герман поначалу ссылался на забывчивость и рассеянность, но однажды, задержавшись под его окном подольше, Лёля обнаружила еще одну причину – позерство. Герман стоял за стеклом с романтично-задумчивым видом, замерев в неестественном и, скорее всего, неудобном положении, позволяющем оценить округлый бицепс и вздымающуюся грудь. В широкой ладони он бережно баюкал кофейную чашку, но напряженность мышц свидетельствовала о нагрузке совсем другой интенсивности: перед тем как показаться зрителям, он не забыл отжаться и потягать гантели.

Лёля печально вздохнула: хорош, зараза. В такого видного мужчину легко влюбиться. Даже не нужно уговаривать себя испытать симпатию: она сама возникает, поражая стремительней ветрянки. Высокий, ухоженный, с трехдневной щетиной в любой день недели. За пшеничную шевелюру Герман еще в школе получил прозвище Лев. Преподносил себя соответствующе и не страдал от заниженной самооценки. Зато от его любвеобильности мучилась Лёля, уставшая запоминать имена восхищенных поклонниц.

Внешность Германа легко описывалась одним словом – основательность. Гибкость и плавность были не про него, скорее мощность и устойчивость. Своими размерами Герман подавлял ровно до того момента, пока на его лице не расцветала улыбка. Ею он пользовался как оружием массового поражения, с легкостью влюбляя в себя трепещущие сердца одиноких барышень. Очень уж напоминал оголенного страстного лорда или босса с обложки любовного романа, в ладони которого даже самая широкая огрубевшая женская рука выглядит как птичья лапка.

Почти пять лет Герман пестовал юных волейболистов, тренируя юношескую сборную края. В этом году набрал очередных ребят: зеленых и пугливых. Квохтал над ними, как наседка, выполняя роль скорее старшего брата, чем тренера. Несмотря на плотный график, не забывал регулярно наведываться в тренажерный зал для поддержания горы мышц в устрашающей форме.

Не успела Лёля нажать на кнопку звонка, как дверь приветливо распахнулась: Герман увидел подругу в окно еще на подходе к своему логову одинокого развратника и встретил с широкой искренней улыбкой.

– Лёшка, я тебя заждался, чуть с голоду не сдох. Что там у тебя?

Лёля едва заметно поморщилась, услышав привычное прозвище, которое так и не стало приятным, несмотря на мягкость звучания. Герман всем раздавал клички, одаривая новыми именами знакомых еще со времен ученичества. Благодаря ему уважаемый строгий директор школы, которую они закончили двенадцать лет назад, превратился в Выхухоля, а мама Лёли, работающая завучем там же, – в Лономию ^[2].

Иногда Герман проявлял изобретательность и фантазию в выборе прозвищ и настойчиво насаждал их среди сверстников, укрепляя свое лидерство даже в этом.

Лёля прошла в прихожую и, сняв шапку, отряхнула с нее мокрый налипший снег.

– Кровавый кусок коровы, естественно.

Ее волосы, вырвавшись на свободу, приподнялись плотной рыжеватой массой. От влажности закурчавились, сводя ежедневные старания выпрямить их к нулю.

Герман открыл пакет и плотоядно облизнул губы.

– Лёшка, ты моя спасительница. – Он притянул Лёлю за шею и крепко прижал к себе, заставляя уткнуться носом в открытый ворот рубашки.

Она судорожно вздохнула, наслаждаясь теплом его кожи.

– Задушишь, – слабо запротестовала Лёля.

Герман чмокнул подругу в макушку и отпустил. Он словно не заметил, как она потянулась за ним, желая продлить объятия.

Пока Лёля кашеварила на кухне, Герман громко подбадривал игроков любимой волейбольной команды, сильно расстраивающих его своей косолапостью. Он порывисто вскакивал с дивана, хватался за голову, приводя в беспорядок пшеничную шевелюру, и страдальчески восклицал:

– Ну кто так играет? Руки оторвать нужно!

На его крики Лёля выглянула из кухни и осуждающе покачала головой.

– Без рук они лучше играть не будут.

– Они и так играют, будто у них клешни!

Лёля вытерла руки о фартук и замерла в проеме дверей.

– Ужин уже готов. Там еще на завтра останется, только нужно будет разогреть.

Герман рассеянно кивнул, не отрывая взгляда от экрана. Направился на кухню он только после окончания игры. Вдохнув дразнящий аромат поджаренного с приправами мяса, восторженно произнес:

– Ммм, божественный запах! – Встав за спиной подруги, Герман опустил тяжелые ладони на ее плечи и слегка погладил пальцами. – Я тебя люблю, Лёшка. Что бы я делал без тебя?

Лёля вымученно улыбнулась, сосредоточившись на его руках, придавивших ее к сиденью так, что согнулась спина.

– Естественно, сдох бы с голоду, – сказала она словами Германа и склонила голову, касаясь щекой тыльной стороны его кисти.

После ужина Лёля вымыла посуду и упаковала в пластиковые контейнеры оставшиеся стейки. После этого получила легкий благодарственный поцелуй в губы от сытого хозяина – еще одно признание в любви – и натянула влажное пальто.

Герман не предложил остаться, хотя за окном вечер уже переродился в ночь, а погода всё все так же оплакивала заканчивающиеся праздничные каникулы. Лёля застопорилась у порога, давая возможность остановить ее, но Герман уже вернулся к телевизору и выкрикнул из комнаты:

– Пока, малыш! Я уезжаю в Ставрополь с младшей группой на несколько дней. Уже по тебе скучаю.