– Удачи. Порвите там всех! – искренне пожелала Лёля, зная, как трясется Герман над своими подопечными и сколько сил вкладывает в подрастающих волейболистов.

Она натянула шапку и, вставив в уши бусины наушников, покинула квартиру.

Домой шла другой дорогой, нарочно сделала крюк, чтобы прогуляться вдоль железнодорожных путей. Дождь прекратился, но теплее от этого не стало. Воротник кололся мокрой шерстью, в сапогах ощутимо хлюпало, но Лёля не замечала этого, потому что погрузилась в размышления о мелькнувшем в зеркальце взгляде. Больше месяца «сандалики» не проявляли себя, и она почти поверила в собственную нормальность. И вот опять увидела в отражении то, чего нет и быть не может.

Лёля бросила в сторону блестящих рельсов угрюмый взгляд. Металл сверкал в темноте хищно и насыщенно, словно лезвие ножа, отражая неясной тенью силуэт самой Лёли. Песня в наушниках закончилась, и случайный выбор выдал очередное творение корейской мальчуковой группы. Послышалось непривычное звучание незнакомых, рваных слов, будто солисты задыхались и торопились пропеть как можно больше предложений в установленный отрезок времени. Пристрастие к молодежной группе Лёля считала постыдным: плейлист в ее телефоне охранялся, как завещание миллионера. Даже близкие подруги не знали, что, помимо серьезной, подобающей ее возрасту музыки, Лёля слушает корейскую попсу.

Прибавив громкость, она ускорилась, намеренно шагом попадая в такт песне. Мыслями овладело странное оцепенение. Они ворочались неохотно и медленно, будто каменные валуны, а сквозь прорехи между ними ручейками просачивалась горьковатая обида на Германа. Сверху подсыхающими лужицами поблескивали раздумья о завтрашнем рабочем дне, но довлеющими, грозящими словно цунами накрыть сознание Лёли, были картинки из детства и «чертовы сандалики».

* * *

Первое детское воспоминание, оставившее ощущение начавшейся шизофрении и одновременно пробудившее в Лёле буйную фантазию, относилось к седьмому дню рождения, точнее ко дню после него. На праздник тетя подарила имениннице шикарную куклу ростом с саму Лёлю. Это чудо звали Зоей. У куклы была копна блондинистых кудрей и белое платье с рюшами и горохом по всей ткани. Нина Валерьевна сразу же окрестила ее «пустой тратой денег и пылесборником», а Лёля влюбилась в нее и назначила старшей сестрой, которую ей всегда хотелось иметь.

Лёля не играла с Зоей – она включила ее в свою жизнь на правах живого существа, делилась идеями для игр и спрашивала советов.

Мама целый день наблюдала за их общением, мрачнея с каждой минутой всё больше. Вечером Нина Валерьевна заглянула в комнату дочери, чтобы позвать на ужин. Но увидев странную картину, замерла у порога: Лёля сидела на кровати, а куклу устроила рядом, прикрыв ее ноги пледом и подложив под спину единственную в комнате подушку. Она читала Зое книгу. Спотыкалась, длинные слова не заканчивала, заменяла другими, начинающимися на те же буквы, и смеялась, якобы получая от куклы остроумные и крайне веселые комментарии.

Нина Валерьевна качнула туго стянутым на затылке узлом волос и пригладила вырвавшуюся на свободу прядь.

– Тебе семь лет. В этом году ты идешь в первый класс.

Лёля оторвала вдохновенно-рассеянный взгляд от книги и перевела его на хмурое лицо мамы. Она еще не поняла, к чему клонит родительница, но по тону догадалась, что мама чем-то недовольна.

– Да-а, – протянула Лёля.

– Об учебе думать нужно, а не в куклы играть.

– Я и не играю. Зоя – моя подруга.

Лёля не заметила, как это произошло: Нина Валерьевна впадала в ярость без перехода, разгораясь, как бенгальский огонь, за считанные секунды. В два шага она пересекла комнату, стянула Зою за ногу с кровати и небрежно отбросила в угол к другим игрушкам.

– Это кукла. – Нина Валерьевна не повысила голос, но теперь в нем звучала едва сдерживаемая злоба, отразившаяся в глазах и порывистых движениях. – Хочешь, чтобы в школе тебя дразнили сумасшедшей? Чтобы тыкали в тебя пальцем и задирали все кому не лень?

Лёля хотела отрицательно покачать головой, но случайно кивнула и тут же, испугавшись своей ошибки, так энергично замотала ей, что в глазах зарябило.

– Не хочу.

– Будут, – уверенно заключила Нина Валерьевна. – Если ты не прекратишь вести себя как сумасшедшая, обязательно будут. Пора немного повзрослеть. Тебе уже не пять лет, ты будущая школьница, и ответственность у тебя будет большая. И по тебе будут оценивать мои успехи как педагога. Будь добра соответствовать статусу дочери завуча.

Эти требования, только в разных вариациях, Лёля еще не раз слышала от мамы, некоторые фразы даже заучила наизусть, но в тот момент она только кивала, сдерживая слезы и поглядывая на одинокую Зою, неудобно присевшую у стены.

– Я буду хорошо учиться! – с жаром пообещала Лёля.

– Приводи себя в порядок, и за стол, – шумно выдохнула Нина Валерьевна, одернула кофту и удалилась.

Лёля стянула непослушные кудри в хвост, из него сплела тугую косу, поменяла измятую футболку и ринулась к дверям. У порога оглянулась на несчастную покинутую Зою: ее голова склонилась, а кукольный взгляд выражал укор и обиду. Лёля переборола в себе желание вернуться и усадить куклу поудобнее. Она лишь бросила взгляд в зеркало на двери шкафа, желая убедиться, что пышные волосы не выбрались на свободу. В отражении за плечом она увидела свою подругу: на пластиковых ногах красовались ярко-оранжевые сандалики. Лёля тихо вскрикнула и резко развернулась. Зоя сидела в той же позе, вытянув босые ноги, и буравила ее неподвижным взглядом.

Лёля снова кинулась к зеркалу, внимательно всмотрелась в него в попытках разыскать странные сандалики в отражающейся комнате, но их и след простыл. Лёля подышала на гладкую поверхность, протерла ее ладонью и на долю секунды снова обнаружила их, но уже не на ногах Зои, а на книжной полке. Стоило ей моргнуть, как видение исчезло, оставив после себя оранжевые пятна в глазах.

С тех пор «чертовы сандалики» появлялись регулярно, правда, помимо обувной пары, имелись и другие необычные видения, преследовавшие Лёлю настойчиво и, как ей казалось, совершенно бессистемно.

* * *

В свою квартирку Лёля вернулась в насквозь промокших сапогах и в дурном расположении духа. Не включая свет, она разделась и прошла в комнату, освещенную разноцветными огнями елочной гирлянды. Как ни странно, праздничное убранство и мерцание огоньков не навевали веселое настроение, а скорее вызывали тревогу, словно полицейская мигалка или беспокойный сигнал «Скорой помощи», торопящейся на вызов.

Приняв душ, Лёля укуталась в теплую фланелевую пижаму, выбранную мамой из-за комфорта и выгодной цены, и опустилась на пол напротив зеркальной стенки шкафа. Огни елки хаотично скользили по ее лицу, расцвечивая кожу причудливым узором, загадочно углубляли взгляд.

– Я ему нужна, – печально пробормотала она, разглядывая свое отражение. – Он уже это чувствует, просто… я сама виновата.

Лёля пригладила волосы. После уличной сырости они вновь закурчавились, скручиваясь в крупные локоны. По привычке она стянула их в тугую косу и отбросила за плечо. Утром снова выпрямит или соберет в пучок, иначе будет выглядеть как пугало. Непослушные волосы, видимо, достались ей от родного отца, которого она никогда не видела. Набредя на неприятное воспоминание, Лёля скривилась и включила плеер на телефоне. Тонкие голоса вновь заполнили комнату, выпихивая из головы непрошеные раздумья. Лёля чуть убавила звук, чтобы песня не пересекала порог комнаты, и прикрыла глаза. Завтра будет новый день, и его тоже нужно пережить.

Глава 2. Поговорить

Лёля поправила лацканы пиджака на мужчине и отступила на шаг назад, чтобы удостовериться, что все элементы дорогостоящего экстерьера хорошо сочетаются и подходят самому носителю.

Клиент выглядел довольным, хотя всего десять минут назад шумно и некрасиво ругался из-за рубашки недостаточно лилового оттенка. Василий Николаевич уже три года являлся постоянным клиентом магазина, отличался буйным темпераментом, высокими запросами и толстым кошельком. Любил, когда его не просто обслуживали, а угождали, лебезили и чуть-чуть флиртовали. Такие тонкости не каждому работнику магазина были по плечу, а Лёля справилась и даже ни разу не поморщилась, услышав пренебрежительное обращение «девица».

Кроме Лёли, в магазине, именуемом «салоном» и никак иначе, трудились еще два консультанта: Ира и Денис. Ирина одевала женщин в возрасте и семейные пары, ибо умела подать себя как деталь интерьера, ревновать к которой просто смешно. Денис специализировался на молодых дамах, активно снабжающих его номерами телефонов. А Лёле чаще всего доставались одинокие мужчины. Она умела принимать заигрывания, но не переходить черту дозволенности, и всегда выглядела достаточно несчастной, чтобы вызвать у клиентов желание потратить сумму покрупнее.

New look не отличался такой большой площадью и посещаемостью, как магазины, расположившиеся на первом этаже торгового центра. Не зазывал прохожих красными ценниками, выставляя напоказ завалы вещей из тонкого, быстро линяющего трикотажа и вездесущих джинсов. В салоне никогда не проходили распродажи и акции, круг клиентов пополнялся медленно: чаще за счет устных рекомендаций и мелькания в телевизоре постоянных посетителей магазина. Это был другой уровень. Сюда шли за полным преображением, желая получить комплект вещей на весь сезон и угоститься шампанским во время примерки.

Никто из троицы консультантов не мог себе позволить пахнуть чипсами или сигаретами после перерыва, да и сам обед откладывался в угоду клиентам, приходящим в любое удобное для них время. Лёля быстро привыкла к новым правилам, приняла требования руководства и, с блеском выдержав испытательный срок, влилась в коллектив.

Василий Николаевич покинул салон, довольный не столько хорошим обслуживанием, сколько выпавшей возможностью от души на кого-нибудь наорать.

Лёля проводила его рассеянным взглядом и сразу же отошла от зеркала. Заметила край синего платья, мелькнувшего в отражении, но ничего необычного не увидела. С последнего появления чертовщины прошло уже больше недели, и это успокаивало.

Привычным жестом она заправила вьющиеся пряди за уши, возвращая прическе строгость, и замерла у панорамного окна. Яркое освещение в салоне контрастировало с серой хмарью на улице. Люди выглядели как больные нахохлившиеся голуби: прятали подбородки в шарфы, поджимая плечи. Плотная туча заволокла небо, опустилась туманом, стирая детали. Ни ярких цветов, ни улыбок: всё серое.

Лёля собрала вешалки с пиджаками, оставшимися после примерки, и принялась разносить их по местам, тихо напевая мотив услышанной утром песни. В голове вертелись интересные рецепты кексов, которые порадуют Германа. Особенно если в начинку засунуть побольше мяса. Все ее кулинарные изыски он воспринимал как должное, почти равнодушно. Глаза загорались только при виде блюд, компоненты которых раньше бегали, прыгали и желательно мычали.

Торт «Панчо», отнявший у Лёли полдня, был съеден фоном к очередному волейбольному матчу и остался незамеченным, в отличие от успехов Михайлова ^[3] на площадке. Лёля уже не ждала благодарности: ей нравился сам процесс создания чего-то необычного и оригинального из знакомых и, казалось бы, несочетающихся ингредиентов.

Из примерочной вышла Ирина. Прислушалась к пению Лёли и картинно отбросила бархатную завесу в сторону.

– Аллигатор ушел?

Лёля слегка кивнула: фамильярность, с которой Ирина отзывалась о некоторых клиентах, ее коробила и заставляла встревоженно оглядываться.

– Только что. От ремня отказался. Хотел более крупный рисунок крокодиловой кожи.

Василий Николаевич отличался маниакальной тягой ко всему, что сделано из крокодила, и, если бы Лёля не занималась его гардеробом, ограничивая количество кожаных изделий, он бы натянул на себя бедное животное целиком, с макушки до пяток, и щеголял бы в таком виде.