Слуга поднес корзинку, в которой лежали скрученные бумажки. Первым вытянул рифму Юджин.

– Бочка-кочка!

После него в корзинку запустила руку Варежкина.

– Кресло-тесто…

Глядя на ее лицо, мне даже предположить, было страшно, что она насочиняет.

Даме в шляпе досталась рифма: «коза-гроза», а девушке «цветы-мечты».

– Ваша очередь, – лорд Юджин взял корзинку из рук слуги и протянул мне. – Прошу.

Он, наверное, сейчас вспоминает, как я приставала к нему за столом. Вот же невезение!

Мне попалась рифма: «взяла-отняла».

Несколько минут, за которые мы должны были придумать стихи прошли. И первой в центр круга вышла дама в шляпе с перьями.

– У пастуха ушла коза!

Его печаль была глубокой.

Гремела близкая гроза.

Шумел платан высокий!

Все захлопали. В толпе послышались смешки и веселый шепот.

Лорд Юджин вышел после женщины и продекламировал:

– В сарае темном стояла бочка,

Никто не знал, что в ней за диво.

И тайну выдала лишь кочка

Когда с телеги заструилось пиво!

– Браво! – крикнул кто-то из дам. – Лорд Трауэл, вы новый Ландшнифт!

Юджин шутливо раскланялся, а я подумала, что Ландшнифт, наверное, какой-то знаменитый поэт в этом мире. Только вряд ли он писал о пивных бочках.

В круг выпорхнула томная девица. Она закатила глаза и практически «простонала», прижимая руки к груди:

– В парке моем, распустились цветы!

Сердце девичье разбито!

Ах, прочь идите страстные мечты!

Всё уж мною давно позабыто!

Я покосилась на Варежкину. На ее лице отпечатался весь процесс тяжелых раздумий. Гробовщица сочиняла.

Тем временем малахольную девицу проводили аплодисментами, и все взгляды устремились на меня.

Вместо стиха я решила использовать песню Аллегровой. Нет, ну, правда, грех было не воспользоваться. Мне хотелось смеяться, но я подавила веселье. Рано. Еще рано!

Перед тем как прочесть свое четверостишие, я театрально подняла руки, а потом сделала зверское лицо. Если бы Ирина Аллегрова слышала эти интонации Маяковского…

– Если спросят меня, где взяла?!

Я такого милорда сладкого!

Я отвечу, что отняла,

Как чужую карету с запятками!

Толпа смотрела так, будто у меня на голове выросли рога, а вокруг распространялось облако серы.

Наверное, чтобы впечатление от моего выступления не рассеялось, Варежкина шагнула ко мне и замогильным голосом с подвыванием продекламировала:

– Ночь! Кладбище! Луна!

И призрак бродит забубённый…

А я одна-а-а! А я одна-а-а!

Кричит язык мой обреченный…

И словно гроб, большое кресло!

Несет по облакам к Морфею

И снится тесто, тесто, тесто!

А я ведь просто за Спартак болею…

После такого надрыва Лида поклонилась в пол, а потом расставила руки в ожидании оваций. Ё-маё…

Вот это Ландшнифт… Какие там бочки-кочки…

Не дождавшись аплодисментов, Варежкина направилась к столам, плечами расталкивая обалдевшую толпу. Она взяла бокал вина, вылила в себя, а потом с размаху швырнула его об камень. Сорвала капор и завертела им над головой.

– Где музыканты?! Девочка хочет праздника!

Уже через час мы тряслись в экипаже, который увозил нас в «Коготь дьявола». За окошками лил дождь, но так спокойно нам не было еще ни разу после перемещения…

Глава 10

С нами в «Коготь дьявола» отправили Марису, которая всю дорогу тихо причитала, утирая слезы. Ей казалось, что жизнь закончилась, и теперь она непременно умрет, запертая в ужасном месте, населенном призраками. А еще конюха Грэйса, исполняющего роль нашего возницы. Это был невысокий, сморщенный старик с красным носом. Он постоянно прикладывался к фляжке, которую прятал во внутреннем кармане старого пальто, громко крякая после каждого глотка. Мачеха избавилась и от нас, и от пожилых слуг, чтобы те не объедали ее.

– Вот посмотрите, не даст нам жизни душа загубленная! Вслед за ней отправимся! – нянюшка громко высморкалась в большой платок. – Чует мое сердце! Беда будет!

Нам все это казалось детскими сказками. Особенно скептически ко всему этому относилась Варежкина. Она закатывала глаза, качала головой и «цокала» языком. Похоже, Лида считала себя знатоком во всех загробных делах.

Ехали мы около часа. От твердых сидений уже болела пятая точка, да и к вечеру становилось все прохладнее. Я уже готова была остановиться где угодно, лишь бы только размять ноги. А еще хотелось погреться у огня с кружечкой чая.

– Ну, вот и приехали… – всхлипнула Мариса, глядя в окно. – Ох… Святые угодники…

Я тоже отодвинула шторку, высунула голову в открытое окошко и громко ахнула, увидев нечто совершенно потрясающее. Мы въезжали на узкий перешеек, соединяющий «большую землю» с островом. Море и полное тяжелой влаги небо слились в единое целое, превращаясь в плотную стену.

Ветер гнал волны, которые с каждым накатом становились все шире, хлеща многострадальный берег.

Они щетинились пеной, рычали, будто вырвавшийся из клетки зверь, и вдалеке я увидела маяк, одиноко возвышающийся над морем. Он был обшарпанным, но крепким, будто кряжистый старик, в котором еще теплилась жизненная сила.

– Вот это да-а-а-а… – Варежкина пребывала в восторге. – Ничего себе место! Шикарное!

– Место, может, и шикарное, вот только жить здесь, наверное, не очень… – я всегда старалась быть рассудительной, и романтики в этом месте уж не видела. Лишь неприкрытую мощь стихии, которая по-всему, обрушивалась на остров довольно часто.

Наш экипаж завернул за скалы, и я снова испытала восхищение от видов полуострова. Маяк окружал густой хвойник, среди которого кое-где проглядывали красные либо желтые кроны лиственных деревьев. Все это было так первобытно и мощно, что даже становилось страшно.

Конюх остановил экипаж у маяка, и, открыв дверцы, я услышала все звуки, которые царили здесь.

Шум моря, легкий протяжный свист ветра в высоких елях, а еще что-то тоскливо поскрипывало в самом маяке.

– А что это за ворота? – вдруг спросила Варежкина, глядя куда-то в сторону хвойника.

– Что… что… Кладбище! – снова всхлипнула Мариса. – Ох, какое соседство… Страсти! Страсти вавилонские!

– Почему же вавилонские сразу? – возмущенно поинтересовалась Лида. – Вавилон это город грехов и антихриста, а кладбище – это место упокоения. И ничего в нем страшного нет!

– Как вы запели после того, как вас чуть не похоронили! – Мариса испуганно покосилась на нас. – Раньше как огня боялись кладбищ!

– То было раньше, – отмахнулась Варежкина, а я спросила:

– А кого здесь хоронят?

– Из города сюда богатых да именитых везут. Считается, что быть похороненным на острове «Седых бурь» очень респектабельно. Ведь он окутан мистическими тайнами! – нянюшка уже так натерла нос, что он стал похож на нос Грэйса. – Вы-то теперь и за ним присматривать станете… Маяк да кладбище – теперь ваше будущее.

Я не удержалась и взглянула на Варежкину. Ее лицо стало задумчивым, а в глазах можно было разглядеть доллары как у Дональда Дака. Господи… а вшивый о бане…

Грэйс пошел осматривать конюшню, а Мариса сказала, стягивая узлы с нашим тряпьем с крыши экипажа:

– Завтра нотариус приедет. Так заведено. Зачитает вам завещание. Помогайте, леди! Старая Мариса уже не такая ловкая, как десять лет назад!

– Какое еще завещание? – я машинально нащупала конверт с завещанием леди Гилмор, которое прихватила с собой. – У нас есть еще что-то?

– Ничего у вас нет, – горько вздохнула нянюшка. – Он расскажет, сколько вам причитается годового дохода, вручит первую выплату, а еще обнародует батюшкину волю, если она имеется, конечно. Воля лорда Гилмора была одна: замуж вас выдать за близнецов Трауэл… Никто и подумать не мог, что вы такое выкинете… Ох, какой позор…

– Никогда не сдавайся, позорься до конца, – глубокомысленно изрекла Лида, подхватывая один из узлов. – Куда идти?

– Так вот же двери, леди Гвин! – Мариса указала на толстую деревянную дверь, обитую позеленевшей медью. – Ключ возьмите!

Башня маяка словно росла из двухэтажного здания, из крыши которого торчали каминные трубы.

Сначала мы вошли в небольшой «предбанник», заваленный каким-то хламом, а уже из него попали в квадратный зал с дубовым паркетом. В некоторых местах он вздулся, где-то не хватало плашек, и все это лишь усиливало ощущение запустения, царившего здесь. В зале был камин, несколько окон, выходящих на море, и дверь, ведущая на винтовую лестницу. Она висела на одной петле, поскрипывая от сквозняка.

– М-да… – протянула я, рассматривая ажурную паутину, висящую по углам. – Замок Дракулы…

– Да ладно… Может, Замок Берри Поумрой? В нашей ситуации он больше подходит… – Варежкина как-то

подленько усмехнулась, и я моментально напряглась.

– Это почему?

– Там живут Белая Дама и Синяя Дама. Синяя Дама любит убивать тех, кто последует за ней. А Белая

Дама – это и есть леди Поумрой, которую родная сестра заточила в темницу, позавидовав ее красоте.

– Лида повела плечиком. – Ну, как-то так…

– Ты на что намекаешь? – я нахмурилась.

– Вообще ни на что, – «Белая Дама» швырнула узел на пол и пошла, заглядывать в каждую комнату.

Какая язва! Красавица!

В домике смотрителя было пять комнат, не считая кухни и находящейся рядом с ней ванной. В каждой из них был камин, но вряд ли мы сможем отапливать их все. Некоторые придется закрыть.

– Сегодня придется спать на одеялах. Матрасы приедут с остальными вещами завтра. От этих осталась одна труха, – к нам заглянула Мариса. Нянюшка подошла к кровати и сбросила с нее матрас.

Женщина уже не всхлипывала, но на ее лице застыло выражение вселенской скорби. – Все это нужно сжечь. Грэйс сейчас растопит печь и камин в одной из комнат, мы поужинаем, а уже завтра начнем обживаться.

Перекусив сыром и хлебом, мы выпили горячего чая и устроились у камина. Варежкина прижалась ко мне. Мариса, завернутая в плед, покачивалась в старом кресле-качалке, а Грэйс похрапывал с трубкой во рту.

Но падать духом я не собиралась. Все можно решить, было бы желание. По углам попискивали мыши, в каминной трубе гудел ветер, но сон все равно сморил нас, погружая в красочные видения.

Утро началось с холодных умываний. На территории маяка был жутковатый колодец с тяжелой, покрытой мхом крышкой и странной надписью на ней: «Кто осмелился прикоснуться к тьме, ушли в нее навсегда. Оставь бездну в покое, иначе она повернется к тебе лицом».

Это нам рассказал Грэйс, когда принес несколько ведер воды. Их конюх нашел в «предбаннике» вместе со старым медным чайником, сковородой. Пока он растапливал печь, а Мариса думала, что бы приготовить на завтрак, мы с Лидой взялись за дело.

– Тебе ничего не напоминает надпись на крышке колодца? – спросила Варежкина во время уборки.

– Напоминает. «Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя». Фридрих Ницше.

«По ту сторону добра и зла», – ответила я. – Действительно странное место…

Мы сняли паутину, истлевшие шторы, вымели мусор из двух комнат и небольшой комнатушки ближе к выходу. Там захотел расположиться наш конюх. Он решил разобрать весь хлам в пристройке, чтобы наносить туда дров. Так ему будет удобнее поддерживать тепло.

Потом вымыли пол, и сразу стало легче дышать. В печи весело плясал огонь, на кухне было тепло, пахло овсяными блинчиками, а в окно заглядывали робкие лучи осеннего солнца.

– Все будет хорошо… – прошептала Лида. Ее щеки раскраснелись, а глаза блестели от той энергии, которая охватила ее. – Ничего здесь страшного нет.

– К нам гости, – сказала Мариса, глядя в окно. – Леди Дивелла привезла нотариуса.