Благо, моим солдатам безостановочно летящие оскорбления были до одного места. Пацаны привыкли работать в такой атмосфере. Обычно матом их крыл я или Адам, но тогда нас заменила разъярённая Адалин.

Такие дела.

Блондиночка хоть и запретная территория, но мне ещё в прошлом почему-то конкретно захотелось её пометить.

Дьявол, как же сильно она раздражает и одновременно задевает.

Каждый её взгляд наполнен жгучим презрением, типа я не человек, а дерьмо собачье. А эти до жути профессиональные движения. Чопорные. Холодные.

Но есть в ней что-то такое… Как бы это поприличнее сказать? Хотя, где Джон Грей, и где приличия?

Притягательное. Манящее.

Если б блондиночка не была сестрой Князева, я бы не прочь хорошенько с ней позабавиться. Может, хоть тогда бы она расслабила свои вечно напряжённые плечи и идеально ровную осанку?

Сука, так хочется её схватить и встряхнуть, заорав:

– Будь проще, мать твою!

По правде говоря, так было до того, пока Адалин не сорвалась на моих глазах.

Впервые я видел, чтобы женщина плакала по-настоящему, без этой современной наигранности. Как будто у неё внутри что-то сломалось.

– Адалин, – звал рыдающую на полу светловолосую девчонку, но она не слышала. – Ада!

Сраное чувство вины прожигало и без того чёрную душу. Её хрупкие плечики сотрясались от всхлипов, в то время как тонкие пальцы отчаянно пытались оттереть разлитую жидкость.

– Ада, оставь! – сбросив грёбаный плед, пытался придвинуться к краю кровати, но эти сраные инвалидные ноги отказывались подчиняться.

Позорные капли пота стекали по спине, от напряжения, образовавшегося в застоявшихся мышцах.

– Дерьмо! – выругавшись под нос, я схватился рукой за край кровати, но завалился набок, едва ли не свалившись на пол. Какой позор.

– Ну хочешь, дай мне в нос? – предложил сквозь лютую одышку.

Не знаю, что конкретно произошло в тот момент в её голове. Но, по ощущениям, девчонка оказалась доведена до ручки.

Из-за меня. Как будто своим стандартным поведением и доёбками подвёл Деллу к краю.

Знаю, нужно вести себя иначе и быть благодарным, но если я не срусь с ней, то срусь сам с собой, мысленно самоуничтожаясь внутри.

– Адалин? – голос помощничка Ноя в тот день донёсся из коридора нихера не вовремя. Только его не хватало для полного счастья в этой весёлой картине. – Делла, что случилось?

– Я… я… хотела… – из девчонки вырывались нечленораздельные звуки и обрывки слов.

Зашибись, то есть меня она в ноль поставила, а ему объяснялась.

– Разбилось…

Собрав силу воли в кулак, сквозь сжатую челюсть, я оттолкнулся, откидываясь спиной на изголовье кровати.

– Подними её! – тяжело дыша, рявкнул на идиота, что тупо завис, пялясь на сидящую Аду. – Тебе особое приглашение, бля, нужно? – добавил, не увидев моментальной реакции.

Отмерев, парнишка торопливо подошёл к Делле, подхватил её подмышки и поставил блондиночку на ноги.

– Извини… – продолжая плакать, бормотала наша сорвавшаяся госпожа доктор. – Я… уберу… – заикаясь, она слабо сопротивлялась, без конца оборачиваясь в сторону перевёрнутого подноса, когда Ной выводил её из помещения.

Парочка твикс ушла, а я остался с дерьмовым чувством внутри, разъедающим душу. И ни один обезбол не был в состоянии помочь.

Проскочила грешная мысль, что если бы мог откатиться во времени назад, то начал бы наше общение иначе.

Но я же Грей, мать его. Ни черта не умею исправлять. Я жёстко ломаю. Даже тех, с кем не хочу этого делать.

Итак, давайте по порядку. Походу стоит познакомиться поближе и разложить всё по полочкам. Ну, или хотя бы в двух словах обрисовать ситуацию, чтоб вы лучше вошли в курс дела.

Мой не особо весёлый путь начался с того, что мать-наркоманка, залетевшая в пьяном угаре, решила, мол, ей нужен ещё и ребёнок. Правда, после рождения сына, то есть меня, она не прекратила прожигать свою никчёмную жизнь, а продолжила это делать день изо дня. С тех пор я и начал выживать.

Постоянные кенты-торчки, непонятные тусовки и вечно прокуренная хата. Кутёж продолжался до того дня, пока она не откинулась от передоза на моих глазах. Так, в пять лет я остался сиротой. Сложно сказать, что у нас была семья, а потом я резко осиротел. Не-а. Всё к тому шло, и будучи малым, я это понимал.

Дальше началось турне по приёмным семьям. Но, как известно, чужие дети нахер никому не нужны. Особенно такие озлобленные, каким был я. Нас было дохера малолеток, которых использовали как бесплатную рабочую силу за еду и жильё на ферме.

В тот период я рос пиздец насколько агрессивным и колючим пацаном. Как говорили приёмные родаки, они пытались сделать из нас нормальных людей. Но гены взяли своё, и лет в тринадцать я уже пошёл кривой дорожкой. Плохие компании, побеги из дома, бунт против эксплуатации труда. Брошенная школа и, как итог, жизнь на улице.

Улица-то и свела нас с Адамом Коулманом, по итогу оказавшимся самым близким другом. Стоп. Каким другом? Братом!

Твою ж мать… Адам.

Не знаю, кто в происходящей заварушке является большим мудаком – я, Князь или сраная судьба.

Склоняюсь к Князеву.

Сначала этот тип подкупил врачей в Чикаго, подстроив мою липовую смерть. Потом спас и спрятал в снегах, как какого-то долбаного супергероя.

Благодаря ему, теперь я лежу тут и сутки напролёт думаю об одном: как сказать Адаму, что его лучший друг оказался не трупом, а живым гандоном, устроившим цирк со смертью?

Ахуенная ситуация, правда?

Брат похоронил меня. Оплакивал и мстил. А я тут валяюсь, как немощное чмо, со сбитыми в кучу внутренностями и подбираю слова, будто робкая тёлочка.

«Здарова, братан! Знаю, ты развязал кровавую войну, но сюрприз! Я жив!»

Сука, дерьмо. Я ж, именно так и скажу.

И проблема вовсе не в том, что Коулман запросто может грохнуть нас с Князевым за предательство.

Нет.

Проблема в том, что на его месте я поступил бы именно так же.

Если там кто-то существует, то он подтвердит, что я ощущаю себя конченным гандоном, загасившимся, как крыса хер пойми где и выжидающим непойми чего.

Князев уверяет, мол, это был единственный шанс помочь Адаму и подтолкнуть его к радикальным действиям. В какой-то степени я с этим согласен. Моя смерть замотивировала близкого начать действовать и сдвинуться с мёртвой точки в многолетней войне против враждующего клана. Перерезать глотки мразям, что отняли у Адама брата и мать.

Без понятия, сука, каким образом заставить себя набрать номер Коулмана. Как сообщить, что живой? Чё говорить? Как он воспримет звонок «с того света»?

Может, стоит появиться с пиццей в руках и фразой:

«Доставочку с преисподней заказывали?»

Хуже всего, что чем дольше я тяну, тем сложнее. По идее с Князевым мы сошлись на том, что Коулман должен узнать правду лично. Мужик должен смотреть в глаза, когда признаёт, что подвёл, а не трепаться по телефону. Не через экран, не по громкой связи, а лицом к лицу.

И я всё больше начинаю догонять, что этим своим «воскрешением» сделал только хуже. По-хорошему, лучше было сдохнуть в ту ночь в Чикаго от пуль и облегчить всем существование. В первую очередь белобрысой занозе, что на дух мою рожу не переваривает.

Глядя на то, как Ной утаскивал залитую слезами Адалин, я осознал, что впервые нихера не мог сделать. Немощный чмошник, что не в силах встать и успокоить рыдающую девку.

Скрипнув зубами, провожу ладонью по лицу, чувствуя, как пальцы трясёт от злости.

Не на Деллу. На себя.

Какого хера вообще происходит? Почему меня волнует её состояние и душевное равновесие? После того срыва Адалин, произошедшего пару дней назад, она занимает все мои грешные мысли.

Понимаю, что она сорвалась, оказавшись загнанной в ловушку. Если быть откровенным, мы в одной лодке. Не хотел её втягивать, но, видимо, у вселенной и на этот счёт были свои ёбнутые планы.

Развалившись на долбанной койке, пялюсь в потолок и размышляю над тем, чё там делает Ада. Нравится это сокращение, ничё поделать не могу. Слышал, как Артём называл так сестру, а она с этого жёстко бесилась.

Госпожа доктор не появлялась с самого обеда, и это слегонца настораживает. Дотошная блонди контролирует всё, а тут забила болт и не заходит с проверкой. Ни Деллы, ни даже вечно дёрганного Ноя. Этот персонаж заслуживает отдельного монолога, но он настолько вымораживает, что думать не хочу.

Не то чтобы я соскучился, но из башки девчонка не вылазит.

Странная тишина в комнате раздражает, а уж про эти тренажёры так вообще молчу. Ощущаю себя конченным инвалидом, в реабилитационном центре для недееспособных.

Пытаюсь приподняться из лежачего положения, ибо в этом теле уже невыносимо находиться. Всё болит, мышцы ноют от долгого бездействия. Ещё чутка, и я свихнусь в этом доме. Слишком долго без секса и нормальной еды. Без курева и разгульных будней. Щас бы опрокинуть бокальчик вискаря и забыться.

– Готов к вечерней разминке? – появившийся в проёме Ной давит добродушную лыбу, от чего хочется проехаться по его челюсти. Нарисовался, можно подумать, мысли услышал.

Тусуется около Адалин, как пёс возле хозяина. А та и не замечает, что этот чмошник слюни на неё пускает. Кладу голову на отсечение, он и лысого гоняет, фантазируя о ней.

От представления, как на светлый образ девчонки этот мудень дрочит, сжимаю кулаки, невзирая на боль в костяшках.

– Делла где? – не скрываю, что не разделяю хорошего настроя.

– У себя, – вздохнув, помощничек двигается пружинистым походоном к валяющимся на полке эспандерам, поправляя их. Педант херов.

– Зови, – рычу, без капли любезности. – Она пусть мной занимается.

Адалин

– Приезжай и убей меня, – простонав, запрокидываю голову назад, прикрывая усталые веки.

В ответ из динамика доносится весёлый и весьма заразительный, звонкий хохот Лилит.

– Представляю, как он знатно офигел с твоей истерики, – задыхаясь, кое-как выдавливает подруга.

Мы болтаем по видеозвонку вот уже добрый час и мусолим одну особо важную тему – мой позорный срыв перед Джоном, который произошёл несколько дней назад.

– Думаю, теперь Грей считает меня психически неуравновешенной, – озвучиваю мысли вслух, оперевшись плечом об изголовье кровати.

– Так ты и есть психически неуравновешенная, – без капли такта Лил разражается ещё более громким смехом.

С Лилит мы знакомы с четырёх лет. Крепкая дружба зародилась ещё в далёком детстве, когда ни одна из нас читать и писать не умела. Двух мелких девчушек объединило одно: любовь ко льду и фигурное катание.

– Эй, вообще-то ты моя подруга! – возмущённо уставляюсь на экран смартфона, на что в ответ получаю высунутый язык. – И должна поддерживать, а не закапывать сильнее. Как насчёт сказать: «Делла, малышка! Не грузись, в жизни всякое бывает. Уверена, Грей не посчитал тебя психопаткой». А? – нарочно наигранно передразниваю её утончённую манеру речи.

– И только лучшая подруга скажет тебе правду в лицо, – отражает атаку, кокетливо поиграв бровями вверх-вниз. – Я могу соврать, что твой пациент посчитал такое поведение весьма нормальным, но это будет голимая ложь.

– Ненавижу тебя, – цокаю, поморщившись от того, что эта гадина права.

– И я-я-я тебя-я-я! – пропевает, жутко фальшивя.

Лилит сидит на верхнем ряду трибун ледовой арены. Её локти упираются в колени – подруга выглядит вымотанной после четырёхчасовой тренировки.

Раньше и я проводила каждый Божий день, всё свободное время на том катке. Лёд был моим миром, моей вселенной и самой большой любовью всей жизни.

Особенно именно в это время года я буквально жила на льду – часами отрабатывала прыжки, поддержки, спирали, доводя до автоматизма каждое движение.

На сегодняшний день эти воспоминания – не больше чем болезненное отражение прошлого. Персональный ад и камень на душе.

«И верёвка на шее», – добавляет внутренняя язва.