Но этого мало. Я много времени провожу в библиотеке психфака и буквально недавно прочитала об одном любопытном феномене – называется синестезией. Возникает, когда мозг по ошибке одновременно задействует те участки, которые не должны работать вместе.

Например, отделы, отвечающие за восприятие звука и цвета. Так появляются люди, которые утверждают, что нота фа – желтая, а ре – голубая, умеют «видеть музыку» или «слышать картины».

Есть отдельный подвид синестезии – аурическая. При ней образ человека сопровождается световыми ощущениями. Именно так ученые объясняют то, что эзотерики называют «ясновидением». А якобы дар считывать чужие эмоции может быть работой зеркальных нейронов.

Тривиальной эмпатией.

Для уверенности в том, что мой навык – не игра разума, нужно нечто большее, чем зрительный образ или субъективные ощущения. Взгляд цепляется за студента напротив.

Прежняя Алика, которая умела испытывать чувства, ни за что бы не решилась ни на что подобное. Но я – не она, поэтому мысленно плету невидимую веревку и привязываю мальчика к себе. Он вздрагивает и поднимает выразительные оленьи глаза.

Тихо. Эксперимент еще не окончен. Следующая станция метро – моя остановка. Выхожу из вагона, не отпуская из рук «поводок». У самого выхода из метро парень меня нагоняет.

– Простите, не знаю, что со мной, – скороговоркой бормочет студент. – Но вы мне так понравились, что я в последний миг выпрыгнул из вагона. Раньше своей остановки! – мальчик не понимает, что произошло, и его мозг подбирает самое удобное объяснение: внезапно возникшая симпатия. – Девушка, как вас зовут? Можете дать свой номер?

Не могу сдержать улыбку – надеюсь, парень не примет ее на свой счет.

Пусть это было немного жестоко, но как же приятно узнать: все, чему я училась, имеет под собой реальную подоплеку. Но для того чтобы окончательно доказать себе, что я не спятила, нужно провести еще один «магический опыт».

* * *

Этот «эксперимент» я задумывала очень давно. Но откладывала его до последнего – «опыт» казался слишком сложным и неприятным. Сегодня после университета я еду не домой, а в больницу.

Здесь сонастраиваться с людьми сложнее – энергетика тяжелее, и, диагностируя чужие болезни, можно испытать симптомы пациентов на себе.

Я пристраиваюсь в самый конец очереди и начинаю разглядывать больных. Ощущения – три из десяти. Худой, сутулый мужчина обхватывает живот – внутри у него черная дыра, которая жрет человека изнутри.

Старик, чья очередь почти подошла, шаркает к кабинету, тяжело опираясь на палку. Его ноги грызут черные крысы, невидимые обычному глазу.

В черепе пухлой опрятной женщины свила гнездо огненная птица. Временами птаха вспыхивает, заставляя бедняжку тихонько постанывать и массировать наливающиеся болью виски.

Не выдержав, я поднимаюсь и дожидаюсь «своих» пациентов снаружи – на свежем воздухе. К каждому подхожу, невзначай завожу разговор, спрашиваю, что с ним. Панкреатит, артрит, хронические мигрени…

Такое списать на простое совпадение не получится. Похоже, магия действительно существует, и некто пытается «достучаться» до нерадивой колдуньи-отступницы.

Но что ему нужно и кто это – духи? При чем здесь воспоминания из прошлых жизней и откуда появился двойник?

Глава 3. Рядовое убийство

Консультация взрослой ведьмы

– Помогите! Они убивают его! Убивают!

Перед ведьмой Аликой предстал немолодой импозантный мужчина. В его глазах плескался ужас.

– Кого убивают? Где? – всполошилась колдунья. – Вызывайте полицию!

– Я не могу! – Казалось, еще секунда – и гость плюхнется перед ней на колени. – В этом обличье я не в состоянии помочь своему другу-человеку!

Другу-человеку? Только сейчас ворожея начала догадываться, что перед ней не обычный клиент – дух. Только какой? На беса или уж тем более демона не похож. Может, защитник рода? Тоже вряд ли. Переживал бы за правнучку или правнучка, не за друга.

– Конечно, вы не обязаны мне верить и уж тем более помогать. Мы даже не записаны к вам на прием. Но если так продолжится, мой друг погибнет! – голос собеседника звучал странно: то грохотал, то захлебывался от отчаяния, то становился умоляюще-тонким.

– Так. Где живет твой друг?

Дух не смог сразу ответить и по этому поводу вновь рассыпался в эмоциональных руладах. Затем с горем пополам вспомнил, как «его человек» диктовал адрес таксисту перед поездкой в театр.

– Вы нам поможете?

«Попробую», – успела подумать Алика, прежде чем очнулась в собственной кровати. Чаще всего сны – это просто сны, мозг из-за отсутствия активности развлекается, придумывая причудливые образы. В глубине души ведьмы еще жила надежда, что в этот раз на сюжет повлиял просмотренный на ночь детективный сериал.

Разложила Таро.

Нет, к сожалению, к ней в сон действительно пробрался дух. Еще хуже: все, что он говорил, правда. Призраки могут лукавить или вводить в заблуждение, но ни один из них не способен врать.

А значит, нравится ей это или нет, прямо сейчас убивают человека.

Ведьма не знает, что там происходит: если жертву медленно травят ядом, возможно, у нее еще есть время; если приятеля духа ударили ножом, Алика могла уже опоздать.

Колдунья с сожалением покосилась на турку. Привычные утренние радости – чашку ароматного кофе, полчаса чтения перед первым клиентом – придется отложить.

Пойти в полицию? И что она скажет? «Добрый день, мне приснилось, что происходит убийство!» Алика поморщилась.

Но притвориться, будто ничего не случилось, и раскладывать Таро, разбираясь, любит ли клиентку очередной Васька, колдунья тоже не могла. Ведьма сделала то, что всегда помогало в экстремальных случаях.

Позвонила другу – демонологу Никите. Они были знакомы еще со школы и вместе начинали магический путь. Друг всегда выручал ее в непредвиденных ситуациях. Будь то встреча с демоном или…

– Кажется, я знаю, где происходит убийство. Приезжай, пожалуйста.

– И тебе с добрым утром. – Ведьма не видела демонолога, но знала, что тот мрачновато ухмыльнулся. – Всегда приятно с тобой поговорить! Сейчас приеду.

* * *

Всю дорогу ведьма выслушивала мнение Никиты о своей необыкновенной страсти находить приключения на… нижнюю чакру.

С чего Алика вообще взяла, что произошло преступление? Во сне привиделось? Ему вот недавно снилось, что власть на земле захватили говорящие котики. И что, теперь стоит опасаться всех хвостатых?

Однако чем ближе они подходили к предполагаемому месту преступления, тем тревожнее становилось на сердце. Колдунья переживала, что они не смогут попасть в квартиру. Но из соседней двери высунулась любопытная старушечья головка:

– Вы к Пал Санычу? Внучка? – Алике даже не пришлось врать. Собеседница, как обычно, все додумала за нее. – И как вам не стыдно, про старика-то забыли совсем, – запричитала соседка. – Опомнились, когда дед в больницу угодил! Вы ему вещи, что ли, привезти хотите?

То, что пациент скорее жив, чем мертв, и находится в относительной безопасности, не могло не радовать. Под нескончаемые упреки соседка выдала им ключи, наказав «собрать Пал Санычу все самое теплое и хорошее»!

«Мы могли быть мошенниками, – подумала ведьма, переступая порог. – Надо передать неведомому Пал Санычу, чтобы не оставлял ключи болтливым старушкам».

– Ну что, будем искать улики? – с иронией спросил демонолог.

Дело в том, что никаких улик в квартире не было и быть не могло. Это оказалась ничем не примечательная, захламленная однушка. От тысячи похожих квартир ее отличал лишь гордо разместившейся посреди комнаты рояль.

Из всех пьес Алика умела исполнять только собачий вальс. В детстве мама пыталась отдать будущую ворожею в школу искусств, но ведьма так настойчиво бойкотировала занятия, что из нее не вышло ни талантливой пианистки, ни хорошей певицы.

Сейчас, повинуясь то ли внезапному порыву, то ли легкой ностальгии, Алика положила руки на инструмент и выдала первые аккорды. В ее ушах вместе с незамысловатой мелодией зазвучала история.

* * *

Сколько рояль себя помнил, он принадлежал этому пианисту.

Инструмент знал руки хозяина и чувствовал, как они менялись. Вначале рояль ощущал неуклюжие пальчики мальчика, который даже не мог взять октаву, затем по-ученически выверенные прикосновения студента училища и, наконец, чувственные кисти молодого виртуоза.

Сперва Павлуша занимался, потому что родители заставляли, но чем больше времени он проводил с инструментом, тем сильнее к нему привязывался.

Во время игры Павел рассказывал пальцами, что у него произошло за день, делился с роялем, как с живым другом, первыми влюбленностями, победами и поражениями, и тот на самом деле начал по чуть-чуть оживать.

Пусть тело его было деревянным – душа инструмента, рожденная из чувств музыканта и композиторов, чьи пьесы пианист исполнял, приняла тот облик, которым ее наделила фантазия хозяина – старомодного интеллигентного мужчины, голос которого, как у гениального актера, мог то громыхать грозным басом, то звенеть переливами сказочных колокольчиков.

Но какую бы роль рояль ни исполнял, он неизменно сохранял достоинство и элегантность. Годы шли, Павел Александрович не молодел, и выступать приглашали все реже. Однажды прямо посреди концерта пианист не смог вспомнить концовку произведения. Старость пришла. Память начала подводить.

После этого музыкант отказался от всех выступлений, попрощался с учениками и ушел из школы искусств на заслуженную пенсию. Он был убежден: удаляться из зала так же, как и начинать выступление, нужно вовремя.

Первую неделю Пал Саныч пытался жить как обычный пенсионер. Но смотреть телевизор было мучительно скучно, болтать с давними приятелями и подавно. Привыкшие к большим нагрузкам руки постоянно ныли.

Он стал рассыпаться, как большинство музыкантов, оставшихся без выступлений и учеников. Однажды Пал Саныч проснулся и почувствовал, что не хочет открывать глаза.

«Покидать сцену, пока не сыграна последняя нота, непростительно», – решил музыкант. Пал Саныч еще пианист, а значит, всегда должен быть в форме.

С того дня он продолжил заниматься. Повторял старые пьесы, разучивал новые – те, что давно хотел сыграть, но не хватало времени или сил. Пал Саныч вновь сливался душой с серьезным Бахом, игривым Моцартом, пылким Бетховеном, Шопеном, Шостаковичем, Брамсом…

Когда звучала музыка, дом будто погружался в прошлое, и, если закрыть глаза, можно было представить, что находишься не в ободранном подъезде, а в бальной зале, где под старинные мелодии кружатся дамы в пышных платьях и галантные кавалеры.

Кого-то из жильцов раздражала музыка, кому-то нравились импровизированные концерты, а соседская девочка Машенька и вовсе любила засиживаться у дверей музыканта, несмотря на грозные оклики мамы.

Для кого пианист играл? Пал Саныч сам толком не знал. Не для Маши же, в самом деле! Вначале музыкант был уверен, что занимается для себя: он всю жизнь посвятил игре для других и впервые мог исполнять то, что хотелось, и так, как хотелось.

Но в то же время чего-то не хватало. В груди появилась непонятная Пал Санычу пустота. Пианист был одинок. Его жена давно умерла. Дочка с внучкой забегали нечасто, приносили продукты и, чмокнув в щечку, убегали прочь – вечно куда-то спешили. Старик не хотел навязываться и обременять близких.

Временами, особенно по вечерам, тоска подкрадывалась сзади и клала руки на его сутулые плечи. Из глаз текли слезы, для которых, на первый взгляд, не было ни единой причины. Пал Саныч стыдился их, ругал себя, но ничего не мог поделать с «нелепыми приступами сентиментальности».

Сам того не осознавая, старый пианист надеялся на то, что на склоне лет к нему придет Чудо. И оно постучалось в двери Пал Саныча. Как-то одиноким вечером, когда пианист старался отогнать грусть беззаботными регтаймами Джоплина, он услышал, как за стеной тоже кто-то играет.