А на детской площадке живет мой давний друг Взлетун. Он помогает раскачивать качели и подпитывается восторгом каждого, кто на них сядет.

Взлетун никого не обижает, поэтому мы и ладим. Я не стала прогонять его, как ту злобную тень, что повадилась пробираться к людям в сны и превращать их в кошмары.

– Давай качаться, давай смеяться! – пристает ко мне маленький дух, стоит подойти к качелям.

Каждому, кто смотрит, но не видит, кажется, будто он слышит собственные мысли.

Но меня не проведешь! Я разглядываю очертания старого товарища по играм в едва заметном трепетании воздуха и чувствую аромат конфет. Каждый почуял бы что-то свое: на свете нет людей, для которых бы одинаково пахло веселье.

– Давай качаться, давай смеяться! – кажется, Взлетун действительно рад меня видеть.

Я присаживаюсь на качели. Рассказываю ему о тете Гале, которая ненавидит нас с мамой, и о том, как здорово оказаться в деревне после шумного города.

Но мои слова не помещаются в крохотную головку духа. Друг умеет только играть, качаться и смеяться.

Его цель – создавать радость, а не выслушивать девочку Таню, и вскоре глуповатый щебет Взлетуна надоедает. Уже смеркается, пора возвращаться домой.

Едва переступив порог, я чувствую дразнящий запах пирожков и невольно ускоряю шаг. На столе ждет тарелка наваристого бульона. Мы с папой уминаем суп.

Мама говорит, что у нас трещит за ушами. Я не слышу никакого треска, о чем и сообщаю родителям. Папочка смеется, а мамочка целует меня в нос. Впервые с момента переезда в доме царит беззаботное, тихое счастье.

– Давай-ка посмотрим на наших птиц! – предлагает мама, когда с супом и пирожками покончено. – Наверное, уже застыли. А это что? – она указывает на фигурку тети Гали. – Ты слепила мамочку, да?

– Нет, тетю Галя.

Судя по выражению лица, маме не нравится мой ответ, но они с папой всегда учили говорить только правду. Ночью, вместо того чтобы спать, я подслушиваю родителей. Хотя дверь в их комнату заперта и мама с папой говорят тихо-тихо, мне ничего не стоит «увеличить громкость» у себя в голове.

– Сашка, меня это пугает, – хмурит брови мамочка. – Зачем ей понадобилось лепить Галину? Мне кажется, история повторяется…

– Брось! Танюша – ребенок. Она всего лишь играет, – отмахивается папа. С ним проще – папочка всего боится, поэтому ничего не замечает.

Вопреки слухам, он не пошел по стопам деда и прадеда. В день, когда папочка впервые увидел духов, он убежал в церковь и молился там до тех пор, пока второе зрение со страху не закрылось и осталось только одно – обычное, человеческое.

Несмотря на то что мой папа большой бородатый и сильный, он еще слабее мамочки. На счастье, у них есть Танечка, чтобы всех защищать!

Когда наступает утро, я собираю учебники – сегодня в школе будет математика, русский язык и труд. Ем кашку и перед самым выходом «нечаянно» скидываю застывшую фигурку тети Гали с печки.

Куколка со звоном ударяется об пол, ее ножка отламывается. Можно подумать, что происходящее всего лишь игра, но разве в основе самого сильного чародейства – не детские игры?

Я даже не удивляюсь, когда по дороге из школы узнаю, что тетя Галя сломала ногу, – об этом болтает вся деревня. Шла-шла в магазин, и ножка сама подвернулась. Галина говорит: ее сглазили, но кто поверит в такие глупости во времена просвещенного марксизма-ленинизма?

Меня не мучают ни муки совести, ни раскаяние. Я сделала все правильно.

Я защищала маму.

* * *

– Татьяна, нам нужно серьезно поговорить, – грохочет мамин голос, стоит переступить порог. Ее руки сердито скрещены на груди, лоб нахмурен – дурной знак.

Я не люблю «серьезные разговоры», прошлый такой был у нас полгода назад. Тогда классная руководительница – властная женщина с крашенными хной волосами – позвонила маме и попросила ее подойти в среду после уроков.

Любимая мамочка побледнела, словно предчувствовала: нам могут навредить чем-то большим, чем простой выговор, в ее глазах появились растерянность и вина.

Мама хотела умилостивить учительницу как суровое божество – принесла коробку конфет, цветы, чай. Мария Евгеньевна хмуро оглядела скромные подношения. От ее высокомерного вида мама сама стала напоминать провинившуюся школьницу.

– Наша Танечка что-нибудь натворила? – заволновалась мамуля. – Я знаю, прошлую контрольную по математике дочка написала на тройку. Если нужно, Танюша будет дополнительно заниматься.

Учительница пресекла ее жестом.

Она поднялась со своего места и грозно возвысилась над нами.

– Дело не в математике. Хуже всего ее россказни. Татьяна не отличает выдумки от реальности. Сначала я находила это забавным – детям свойственно придумывать воображаемых друзей. Но Таня утверждает, что видела в коридоре призрак мертвого ученика, – учительница зябко ежится и сама не замечает, как повышает тон. – Это переходит любые границы!

Мама кидает на меня осуждающий взгляд, но через секунду бросается на защиту.

– У дочери богатое воображение, – твердит она. – Девочка не по возрасту много читает, вот и выдумывает всякое.

– Вам следовало потрудиться объяснить Татьяне разницу между фантазиями и жизнью, – надменно чеканит Мария Евгеньевна. – Я уже не раз проводила с ней воспитательные беседы и в личном порядке, и на классном часе, – голос классной становится тверже и холоднее. – Перед ней выступили активисты и пионервожатая. Ничего не изменилось. Я вынуждена настаивать на том, чтобы поставить девочку на учет к психиатру!

Мама бледнеет. Испуганно теребит в руках ручку.

– Постойте! Вы можете испортить Тане жизнь. Она лишь ребенок, – кажется, мамочка вот-вот заплачет.

Учительница непреклонна.

– Если вы не последуете моим рекомендациям, следующая беседа будет проходить в присутствии директора и других преподавателей. Затем мы соберем справки и назначим медкомиссию. Психически неполноценному ребенку не место в общеобразовательной школе! – назидательно заключает классная.

– Что же нам делать?

Мария Евгеньевна сразу меняет тон – каждое слово учительницы сочится притворным сочувствием.

Классная приглаживает волосы и больше не нависает над мамой. Она ждала этого вопроса и умело подводила к нему беседу.

– Переводитесь. Не поймите неправильно, против самой Тани я ничего не имею. Но она пугает других детей. Из-за баек вашей дочери два ученика отказываются ходить в школу. А у отличницы Машеньки появились нервные тики и энурез. Родители жалуются, – теперь Марья Евгеньевна говорит доверительным голосом, будто просит понимания подруги.

– Ну, может, она все поймет, – мама умоляюще смотрит на меня. – Скажи, ведь призраков ты придумала!

– Прости, мамочка, ты учила никогда не врать. Поэтому я не буду обманывать ни тебя, ни Марию Евгеньевну.

– Видите? – победно улыбается учительница. Дальше следует рассказ о том, как мне будет хорошо в деревенской школе. Учеными доказано: природа благотворно влияет на детскую психику.

Когда мы уходим, учительница вздыхает не без облегчения. Разговор и ей дался нелегко. Но самое горькое – Марья Евгеньевна считает, будто поступила верно.

Учительница обдумывала аргументы целую ночь, раз за разом убеждаясь в собственной правоте. Но происходящее несправедливо! Мы неплохо освоились в городе – папа получил работу на заводе, мама устроилась нянечкой в детский сад.

А Мария Евгеньевна пытается отнять у нас новую жизнь!

На прощание я машу рукой местному призраку. Со школьным полтергейстом у нас сложились самые дружеские отношения. Мне даже не нужно ничего просить. Достаточно не отговаривать приятеля от привычных розыгрышей, которые так любят неупокоенные духи детей.

Правда, некоторые взрослые посчитали бы их чересчур жестокими. «Это тебе за маму! За то, что она заплакала», – думаю перед тем, как выйти за порог школы.

На следующий день Марию Евгеньевну положили в больницу – стало пошаливать сердце. После выписки учительница сама отправилась к психиатру. Она утверждает, что видела в коридоре привидение – мертвого ребенка.

Но родители все равно решили вернуться в родную деревню. Здесь, как и хотели мамочка с папочкой, я нашла друзей – навок, шишигу, домового, да хоть Взлетуна!

* * *

И вот опять, нам нужно «серьезно поговорить». Эти слова, будто февральский ветер со снегом, колют лицо. Мама смотрит так, будто ждет, что я в чем-то сознаюсь первой. Затем с мрачным видом достает с печи куклу с отломанной ножкой.

– Я нашла это на нашем полу. Ты назвала ее тетей Галей, а сегодня Галина Андреевна поступила к нам с открытым переломом.

Мама устроилась работать санитаркой и помогала местному фельдшеру. В глубине ее любящих глаз страх, но не за тетю Галю. За меня.

– Ты можешь объяснить? – Мама никогда не кричит, она шипит – и это еще страшнее.

– Тетя Галя говорила гадости про тебя и про папу! – смело выкрикиваю я. – Кто бы вас защитил?

Мамочка по-прежнему злится, но кажется, начинает понимать: желание оберегать близких любой ценой ей знакомо.

– Никогда, слышишь, никогда так не делай! А это мы уничтожим!

Не надо, мамочка, тете Галечке будет плохо! Но мама слишком расстроена для того, чтобы немного подумать.

Она бросает игрушку в печь. Я не успеваю объяснить, что случится с Галиной, – нас прерывает навязчивый стук в дверь. Мама выкрикивает бранное слово, за которое я немедленно получила бы по губам.

Потом садится на стул, выдыхает, пытаясь успокоиться. Она все надеется, что незваный гость сам поймет, что явился не вовремя. Стук становится лишь назойливее.

– Кого там принесли черти?!

Мамины мысли мечутся, словно перепуганные белки, и становятся очень громкими. «Может, притвориться, будто никого нет дома?» – судорожно решает она. Но настырный посетитель уже видел свет в наших окнах.

Не подойдешь – покажется подозрительным. После возвращения из города мы еще не успели стать в деревне «своими», лишние пересуды совсем ни к чему.

Все взвесив, мама нехотя идет к двери. Она еще не открыла незваному гостю, а я уже знаю, что за порогом дядя Егор, муж тети Гали. Прежде чем прийти сюда, он немного «принял» для храбрости – выпил горькой воды.

Впрочем, для этого дяде Егору не нужен лишний предлог.

* * *

– Кто там? – мама старается говорить спокойно, но внутри у нее все дрожит.

– Это я, ваш сосед, – молодецкая удаль и гонор, с которыми дядя Егор еще минуту назад барабанил в дверь, медленно испаряются. На их место приходит неловкость. – Впусти, хозяюшка.

– Та-а-ак. На опохмел не дам! – мама скрещивает на груди руки. Несмотря на возмущенную позу, я чувствую ее облегчение. Дядя Егор клянчит алкоголь по несколько раз в неделю.

И не только у нас.

– Я не за этим пришел, хозяюшка. Женушка моя в больничку нынче утром попала. Ногу сломала.

– Знаю, Галина обращалась к нам сегодня утром. Фельдшер лично просил машину у председателя колхоза – вашу жену отвозили в райцентр. Там Галине Андреевне и рентген сделали, и гипс наложили. Врач сказал, две недели – и поправится. Ножка будет как новенькая!

– Дело в другом, – дядя Егор смущается, словно ему даже произносить обвинения неудобно.

Обличительная речь красиво звучала, когда пьянчуга шел сюда, репетируя ее в голове. Сказать вслух такое – язык не поворачивается. Совестно.

– В общем, Галина моя отчегой-то удумала, что к ентому несчастию причастна ваша Танюшка.

– Моя Таня? – мама возмущенно взмахивает руками. Она так сильно негодует, что переигрывает, но пьяненький дядя Егор не чувствует разницы. – Пожалуйста, не впутывайте ребенка! Утром, когда Галина сломала ногу, Танечка была в школе. И вообще ваша жена значительно крупнее девочки по… габаритам, – мама осторожно подбирает слова, чтобы ненароком не обозвать соседку толстой.

Когда дело касается обожаемой жены, миролюбивый и тихий алкоголик превращался в разъяренного дикого зверя. Однажды дядя Егор сломал забор, а затем нос мужичку, который неудачно про нее пошутил.