Он посмотрел на брата, и тот всё понял без слов. Поднялся из кресла, кивнул мне и вышел.

Ирвен опустился на кровать рядом со мной и долго прожигал взглядом обсидиановых глаз, а затем сказал:

– Не знаю, вправе ли я чувствовать себя преданным, но мне больно, что ты даже не попыталась рассказать мне правду. Мне жаль, что ты сочла меня недостойным доверия.

Упрёк повис в воздухе. Ирвен не находит, что несколько странно ставить в вину человеку то, чего тот не помнит?

– Не знаю, о чём идёт речь. Я практически ничего не вспомнила, кроме того, что не хотела выходить за тебя замуж…

– Касательно этого… Боюсь, что твоё согласие больше не требуется, Гвен. Я уже всё решил, – его слова тонкими иглами вошли под кожу, но он даже не попытался сделать вид, что моё мнение хоть что-то значит: – Ты станешь моей женой. Я не отступлюсь и не откажусь от тебя даже после того, что рассказал твой брат.

– Допустим, стану… А потом? Что будет потом, Ирвен?

– А потом мы проведём ритуал слияния наших душ, и я умру, – насмешливо ответил он.

– Почему? – тихо спросила я.

– Потому что ты стоишь того, чтобы умереть, Гвен. И точно стоишь того, чтобы воскреснуть.

– Я не понимаю… – потерянно смотрела я на него, чувствуя, как в душе поднимается протест.

Ирвен ошибается. Он не знает чего-то очень важного, какой-то детали, которая меняет всё. И именно поэтому я против нашего брака и задуманного им ритуала.

– Нет, Ирвен! Что-то неправильно. Нужно разобраться… Ты ошибаешься!

Он достал из внутреннего кармана флакон с переливающимся перламутрово-салатовым зельем и сжал в кулаке.

– Это ты ошибаешься, Гвен.

Ирвен вдруг притянул меня к себе и поцеловал. Сначала нежно и трепетно, а потом – горячо и отчаянно, так, словно от этого поцелуя зависели наши жизни. По телу пробежала жаркая волна, а руки сами оплели его шею. Тонкая струйка силы потянулась от меня к нему, но я не возражала. Напротив, с удовольствием напитала его силой и вдруг осознала, что это далеко не первый наш поцелуй. Губы пылали от требовательных ласк Ирвена, а в мыслях, ощущениях и воспоминаниях творился полный сумбур. Этот мужчина вызывал во мне настолько противоречивые чувства, что я не стала даже пытаться их называть.

– Через три дня, в полнолуние ты станешь моей женой, – отчеканил Ирвен, разорвав поцелуй.

– Нет, Ирвен. Я, кажется, проклята… – прошептала я, отчаянно желая ему довериться.

– Я всегда знал, что ты проклята, и всё рассчитал. А теперь пей снотворное и зелье беспамятства, пока ты не натворила больше глупостей.

– Подожди, я не хочу! – взволнованно ответила ему. – Пожалуйста, не надо. Лучше просто поговори со мной…

– Зачем? Объяснять слишком долго, ты всё равно ни во что не поверишь, а у меня много дел. Пей зелье. Это приказ, Гвен.

Это слово отозвалось во мне мощнейшим диссонансом. Я почувствовала, что обязана подчиниться и почти возненавидела Ирвена за то, что он делал.

«Жених» поднёс к моим губам флакончик, и хрупкое желание доверять распалось ледяными осколками, больно ранив душу. Все воспоминания вдруг исчезли, и осталось только одно ощущение: Ирвен ошибается, и мне нельзя ему доверять и выходить за него замуж.

Никак нельзя!

Иллюстрация: Геста

Часть 4. ПОПЫТКА НОМЕР ОДИН. Первое эбреля 1135-го года

Первое эбреля. На закате

Кто-то небрежно похлопал меня по щекам. Сморщилась и попыталась отвернуться, но настойчивые, неприятные похлопывания продолжались.

Наконец я выплыла из странного небытия, в котором находилась, и приоткрыла глаза. В голове стоял неприятный шум, а сидящий передо мной мужчина казался смутно знакомым и при этом совершенно чужим.

– Ты меня понимаешь? – спросил он, сощурив бледные, льдистые глаза.

– Да, – прокашлялась я, изумлённо разглядывая беловолосого худощавого собеседника. – Где я?

– В доме Болларов, – ответил он, и почему-то эти слова не говорили ни о чём.

Или говорили?

Я зажмурилась и потёрла виски, пытаясь прийти в себя. Отчего-то у меня не просто не получилось, а внезапно в голове назойливыми шершнями зазвенели десятки вопросов. Попыталась вспомнить хоть что-то и не смогла. От простого движения накатила слабость, а пальцы слегка подрагивали. В голове звенела пустота.

– Что со мной? – хрипло спросила я. – Почему я ничего не помню?

Беловолосый отвечать не стал. Взял меня за руку, и в тело вдруг хлынул поток силы, словно меня окатило свежей горной прохладой в невыносимо душный день. Я с неимоверным удивлением наблюдала, как голубой сияющий ручеёк тянется от незнакомца ко мне. Наконец он иссяк, и я уже приоткрыла рот, чтобы спросить, что это было, но меня опередили:

– Оденься, приведи себя в порядок и приходи ко мне в кабинет. Направо по коридору, предпоследняя дверь перед лестницей. Нам нужно поговорить.

Он поднялся с края моей кровати и вышел прежде, чем я успела сообразить хоть что-то.

Воспоминания не вернулись, но самочувствие улучшилось. Я встала с узкой постели и даже голова не закружилась, хотя в теле ещё ощущалась слабость. Судя по всему, я долго болела, а теперь наконец пришла в себя.

В ванной комнате – чистой, но какой-то обшарпанной, с небольшими сколами на краю раковины и помутневшим от времени зеркалом – я как можно быстрее смысла с тела липкий запах болезни.

Из зеркала на меня смотрела бледная, измученная блондинка со странным узором на правом виске. Удивлённо коснулась его, а затем смутно вспомнила, что это такое. Долго рассматривать себя не стала – всё равно отражение казалось каким-то чужим и неправильным.

Поспешила надеть выцветшее платье с низкой талией и треугольным вырезом, обуться в сильно изношенные домашние туфли и найти дверь нужного кабинета. Она оказалась открыта.

Беловолосый ждал меня, стоя у распахнутого окна. Снаружи, судя по всему, недавно вступила в права весна. Сочная, светлая зелень подставляла глянцевые листочки лучам заходящего солнца.

– Гвендолина ненавидела, когда её называли Гвен, поэтому я буду обращаться к тебе именно так.

Собеседник повернулся ко мне, и его бледно-голубые глаза смотрели с презрением и холодом.

– Кто вы?

– Меня зовут Бре́ур Боллар, я брат Гвендолины, тело которой ты отняла.

Что? Я нахмурилась. Разве тело можно отнять?..

– Вы обещали объяснить мне, кто я и где. Я почти ничего не помню…

– Это как раз нормально. Твой дух закрепился в теле моей сестры, но её воспоминания доступны ему лишь частично. Как, впрочем, и воспоминания о твоей прошлой жизни. Когда ты бредила, ты всё время говорила то на лоарельском, то на каком-то незнакомом шипяще-рычащем варварском наречии. Собственно, так мы и поняли, что вернувшийся дух принадлежит не Лине.

Он жестом указал мне на кресло, а сам устроился за массивным письменным столом из тёмного дерева. Потребовалось некоторое время, чтобы сказанное осело в моей голове.

– Так что произошло? – спросила я, всей кожей ощущая враждебность и даже ненависть сидящего передо мной молодого мужчины.

– Четыре дня назад произошло лунное затмение. Таната – одна из двух божественных лун – затмила Гесту. Магия Гесты ослабла, и на волю из Разлома вырвались твари. Случился бой, было много пострадавших. Наша семья – целители и маги жизни. Разумеется, мы не могли остаться в стороне. Мы оказывали помощь пострадавшим, и на второй день после боя Лина перестаралась. Она отдала все свои силы, чтобы вытащить с того света одного из воинов. У неё получилось, но сама она при этом развеялась. Так мы говорим, когда в теле мага не остаётся жизненной энергии, и дух отлетает прочь.

Холодные глаза смотрели в упор, и хотя в комнате было вроде бы тепло, меня всё равно знобило. Или это последствия лихорадки?

Боллар откинулся на спинку потёртого кресла, а затем плеснул себе в стакан янтарного, резко пахнущего коньяком напитка.

– Разумеется, смерть – не приговор. Отлетевший дух можно призвать обратно, и с некоторой долей вероятности он вернётся. Особенно, если тело не повреждено или повреждено не слишком сильно. Жрецы провели нужный обряд так быстро, как только смогли, но вместо Лины в её тело вселилась ты. Такое тоже бывает…

– Ясно.

– Что тебе ясно? – ядовито усмехнулся он. – Не каждый дух способен прижиться в чужом теле, поэтому у тебя начались лихорадка и бред. Когда я понял, что ты – не Лина, делать что-либо было уже поздно. Тогда я просто оставил всё как есть. Если честно, я надеялся, что ты умрёшь. Мне невыносимо видеть чужачку в теле сестры, которая была для меня ближе всех на свете.

Он сделал большой глоток и со стуком поставил стакан на столешницу. Жидкость внутри качнулась, но не расплескалась.

– Возможно, дух Лины просто не захотел вернуться. Она всегда очень переживала из-за нашего родового проклятия, смерти родителей и плачевных финансовых обстоятельств. Когда мы заложили поместье, она начала работать без выходных. Но такая работа очень сильно истощает. Я предупреждал. Увещевал. Запрещал. Однако сестра меня не слушала. Вероятно, она посчитала, что без неё нам станет проще. Меньше платить налогов… – он закусил губу и посмотрел в окно, за которым в буйстве ярких красок умирало солнце.

Вдруг вспомнилось имя этого солнца – Солар.

– Так вот, Гвен. Ситуация у нас сложилась патовая. Ты – больше не моя сестра, и я не буду истощать и без того скудные финансы семьи, чтобы тебя обеспечивать или оплачивать за тебя налог на безбрачие.

– Что это за налог? – нервно сглотнув, спросила я.

– Предыдущий император Лоарели ввёл его, чтобы заставить магов как можно раньше образовывать семьи и рожать детей. Этот налог – кнут, которым он гонит свободных одарённых в браки. Начиная с совершеннолетия, каждый одинокий маг страны обязан выплачивать этот налог, причём чем старше маг, тем больше сумма, она увеличивается пропорционально возрасту. До двадцати лет ещё терпимо, а потом… Зато с момента заключения брака этот налог сокращается вдвое, с появлением первого ребёнка – ещё на четверть, а с рождением третьего маги перестают платить какие-либо налоги вообще. После рождения пятого старший имеет право на бесплатное обучение в любой академии Империи… И так далее и тому подобное. Чем больше детей, тем больше привилегий. Императору нужны маги.

Бреур пристально посмотрел на меня и добавил:

– Мы с Линой были старшими. Двойняшками. У меня ещё шесть сестёр, кроме Лины. Всего нас восемь. Было…

– Мне очень жаль, что так вышло, но всё произошедшее… Я не делала ничего намеренно. Не желала зла вашей сестре… – осипший голос не дрогнул.

Внезапно разрозненные воспоминания начали вставать на места.

Я действительно болела, и очень сильно. Одна. Ко мне никто не приходил. Но я боролась, боролась изо всех сил. И выжила!

Несмотря на происходящее и свалившиеся на меня новости, я держала себя в руках. Что бы ни случилось, истерика делу не поможет. Необходимо договориться с Бреуром и либо остаться в его доме, либо получить как можно больше сведений об этом новом мире, чтобы начать в нём новую жизнь.

Я не позволила страху и панике говорить за себя и даже искренне посочувствовала Бреуру, потому что понимала: хотя тело его сестры ещё живо, саму Лину он потерял и теперь злится и скорбит. Можно было бы сказать, что всё вышло крайне неудачно, но для меня это не так. Я действительно очень сильно хотела жить, и даже когда разум туманила лихорадка, всё равно изо всех сил цеплялась за каждый вдох.

Не знаю, как оборвалась моя жизнь в другом мире – воспоминания о прошлом пока были закрыты. Но раз я чудом получила второй шанс, то не собираюсь его упускать.