Средства массовой информации, будь то газеты, радио, кино или телевидение, тоже работают по принципу фабричного производства. Все они вколачивают одинаковые сообщения в мозги миллионов людей подобно тому, как фабрика штампует одинаковые товары для миллионов домохозяйств. Из горстки крупных фабрик грез и представлений к миллионам потребителей течет река унифицированных, изготовленных в массовом порядке «фактов» – братьев-близнецов унифицированных, изготовленных в массовом порядке товаров. Без этой огромнейшей, мощной системы распределения информации промышленная цивилизация не смогла бы оформиться и надежно функционировать.

* * *

Таким образом, во всех промышленных обществах, как капиталистических, так и социалистических, возникла развитая инфосфера – каналы коммуникации, позволяющие распространять индивидуальные и массовые сообщения с не меньшей эффективностью, чем готовые товары или сырье. Инфосфера переплелась с техносферой и социальной сферой, обслуживая их нужды и помогая интегрировать экономическое производство и поведение индивида.

Все эти сферы играли ключевые функции внутри большой системы и не могли существовать в отрыве друг от друга. Техносфера производила и распределяла материальные ценности, социальная сфера с тысячами взаимосвязанных организаций назначала индивидуальные роли каждому человеку. Инфосфера распределяла информацию, необходимую для функционирования системы. Все вместе они сформировали базовую архитектуру общества.

Таким образом, мы видим контуры структур, которые являются общими для всех стран Второй волны, независимо от их культурных и климатических различий, этнического состава, религиозного наследия и того, называют ли они себя капиталистическими или коммунистическими.

Эти базовые структуры, одинаковые как в Советском Союзе и Венгрии, так и в ФРГ, Франции или Канаде, задают рамки, в которых проявляются политические, общественные и культурные различия. Они везде складываются лишь после ожесточенной политической, культурной и экономической борьбы между теми, кто пытается сохранить структуры Первой волны, и теми, кто понимает, что наболевшие проблемы прошлого поможет решить только цивилизация нового типа.

Вторая волна принесла с собой небывалый рост надежд. Люди впервые поверили, что нищету, голод, болезни и тиранию можно преодолеть. Писатели и философы-утописты от Этьенна-Габриэля Морелли и Роберта Оуэна до Сен-Симона, Фурье, Прудона, Луи Блана, Эдуарда Беллами и десятков других видели в нарождающейся промышленной цивилизации потенциал перехода к мирной жизни, гармонии, всеобщей занятости, материальному благополучию, равенству возможностей, ликвидации наследственных привилегий и всех тех порядков, которые выглядели вечными и незыблемыми в течение сотен тысяч лет первобытного существования и тысячелетий господства аграрной цивилизации.

Если нынешняя цивилизация кажется нам далекой от утопии, если она, напротив, выглядит деспотичной, безрадостной, экологически вредной, склонной к войнам и угнетающей психику, то неплохо бы выяснить, что служит этому причиной. Мы сможем ответить на этот вопрос, если взглянем на клин, который расколол дух Второй волны на две враждебные половины.

Глава 3
Невидимый клин

Вторая волна подобно ядерной цепной реакции резко разделила две стороны нашей жизни, которые прежде составляли одно целое. Это вогнало гигантский невидимый клин в нашу экономику, наши души и даже наше половое самосознание.

На одном уровне промышленная революция породила удивительно слаженную общественную систему, имеющую свои собственные неповторимые технологии, социальные институты и каналы информации, причем все эти части плотно подогнаны друг к другу. Однако на другом уровне она разорвала базовое единство общества, создав жизненный уклад, полный экономического давления, социальных конфликтов и психологического дискомфорта. Мы сможем в полной мере оценить воздействие начавшей преображать нас Третьей волны, только когда поймем, как этот невидимый клин повлиял на нашу жизнь в эпоху Второй волны.

Две стороны, на которые рассекла жизнь человека Вторая волна, – это производство и потребление. Мы, например, привыкли считать себя или производителями, или потребителями. Так было не всегда. До начала промышленной революции огромная доля продуктов питания, предметов и услуг, производимых людьми, потреблялась самими производителями, членами их семей или крохотной элитой, умудрявшейся выскребать излишки для собственных нужд.

Большинство аграрных обществ в основном состояли из крестьян, живущих небольшими полуавтономными общинами. Они прозябали на скудной диете, которой едва хватало, чтобы не умереть с голоду и не навлечь на себя гнев хозяев жизни. У них не было возможности запасать еду на долгое время или дорог, чтобы привезти свою продукцию на отдаленные базары. Они также хорошо понимали, что, если нарастить урожай, рабовладелец или феодал отберет излишки, и поэтому не имели стимулов к улучшению технологий или увеличению производства.

Торговля, разумеется, существовала. Нам известно, что небольшое число смелых купцов возили товары за тысячи миль на верблюдах, повозках или лодках. Мы также знаем о возникновении городов, которые зависели от поставок продовольствия из сельской местности. В 1519 году, когда испанцы высадились в Мексике, они были поражены, увидев в Тлателолько тысячи людей, покупающих и продающих самоцветы, драгоценные металлы, рабов, сандалии, ткани, шоколад, веревки, шкуры, индюшек, овощи, кроликов, собак и посуду тысячи видов. «Газеты Фуггеров», рукописные депеши, составлявшиеся в XVI и XVII веках для немецких банкиров, дают красочное представление о размахе торговли в эту эпоху. Письмо из Кочи в Индии подробно повествует о злоключениях европейского купца, прибывшего с пятью кораблями для закупки перца и его доставки в Европу. «Хранение перца – доходное дело, – пишет он, – но оно требует большого усердия и настойчивости». Этот же купец возил на европейский рынок гвоздику, муку, корицу, мускатный орех и его шелуху, а также различные лекарственные препараты.

Тем не менее вся эта торговля была исторически ничтожным элементом по сравнению с объемами продукции, производимой рабами-аграриями или крепостными для собственного потребления. Согласно Фернану Броделю, непревзойденному исследователю истории Средневековья, в конце XVI века весь Средиземноморский регион от Франции и Испании до Турции обеспечивал существование 60–70 млн человек, из которых 90 % кормились с земли, производя очень незначительное количество товаров на продажу. По данным Броделя, 60 %, а то и 70 % всего, что производилось в Средиземноморье, никогда не попадало на рынок. И если так было на берегах Средиземного моря, то что тогда говорить о Северной Европе, где каменистая почва и длинные холодные зимы еще больше затрудняли для крестьян получение от земли каких-либо излишков?

Нам будет легче понять Третью волну, если принять во внимание, что экономика Первой волны до начала индустриальной революции состояла из двух секторов. Люди в секторе А производили продукцию для собственных нужд. Сектор Б производил товары для продажи или обмена. Сектор А был огромен, сектор Б – очень мал. Поэтому для большинства населения производство и потребление сливались в одну неделимую функцию жизнеобеспечения. Это единство было настолько полным, что древние греки, римляне и жители средневековой Европы не видели между ними никаких различий. У них и слова такого, как «потребитель», не было. В эпоху Первой волны от рынка зависела лишь крохотная часть населения, подавляющее большинство людей в нем не участвовало. Говоря словами историка Р. Г. Тоуни, имущественные сделки совершались на задворках мира натурального хозяйства.

Вторая волна резко изменила положение. Вместо самодостаточности отдельных людей и общин она впервые в истории создала ситуацию, когда подавляющее количество продуктов питания, товаров и услуг стало производиться для продажи, бартера или обмена. Вторая волна фактически положила конец производству предметов для собственного потребления производителем и членами его или ее семьи и создала цивилизацию, в которой никто, даже фермер, больше не мог полагаться только на самого себя. Все стали зависеть по части продовольствия, товаров и услуг от других людей.

Короче говоря, индустриализм сломал единство производства и потребления и развел производителя и потребителя в разные стороны. Единая экономика Первой волны превратилась в расколотую надвое экономику Второй волны.

Значение рынка

Последствия этого раскола колоссальны. Мы по сей день не до конца их понимаем. Во-первых, рынок, который в прошлом был несущественным и второстепенным явлением, переместился в самую гущу жизни. Экономика стала рыночной. Причем случилось это и в капиталистической, и в социалистической индустриальной экономике.

Западные экономисты склонны считать рынок чисто капиталистическим феноменом и нередко используют этот термин как синоним «экономики прибыли». Однако исторические сведения говорят, что обмен, то есть рынок, возник раньше прибыли, а значит, не зависит от нее. Рынок, если называть вещи своими именами, это не более чем обменная сеть, своего рода АТС, только последняя распределяет по адресатам звонки, а рынок – товары и услуги. Рынок не исконно капиталистическое явление. Такая АТС одинаково необходима и социалистическому индустриальному обществу, и промышленному обществу, ориентированному на прибыль ^[4].

Короче говоря, с наступлением Второй волны, как только целью производства стало не личное потребление продукции, а обмен, немедленно возникла потребность в механизме, который бы такой обмен обеспечивал. Рынок не мог не возникнуть. Но рынок не вел себя пассивно. Историк-экономист Карл Поланьи показал, что рынок, который в ранних обществах обслуживал общественные, культурные и религиозные нужды, в индустриальном обществе начал сам задавать цели. Большинство людей засосало в товарно-денежные отношения. Коммерческие ценности стали играть центральную роль, экономический рост (измеряемый размерами рынка) превратился в главную цель государства, как капиталистического, так и социалистического.

А все потому, что рынок – это экспансионистский институт с положительной обратной связью. Подобно тому как раннее разделение труда вызвало появление коммерции, само существование рынка повлекло за собой дальнейшее разделение труда и резкое повышение его производительности. Начался процесс самоусиления.

Взрывная экспансия рынка способствовала самому быстрому в истории росту уровня благосостояния.

Однако государства Второй волны в своей политике все больше сталкивались с новыми конфликтами, вызванными тем, что производство и потребление были теперь разделены. Акцент марксизма на классовой борьбе систематически затушевывал гораздо более важный и глубокий конфликт между требованиями производителей (как рабочих, так и управленцев) более высокой заработной платы, прибыли и льгот, с одной стороны, и ответными требованиями потребителей (иногда тех же самых людей) более низких цен, с другой стороны. Этот конфликт – тот балансир, на котором ходят вверх-вниз качели экономической политики.

Будь то рост движения в защиту прав потребителей в США, недавние восстания в Польше против объявленного государством повышения цен, бесконечные битвы в Великобритании вокруг политики в области цен и доходов, смертельная идеологическая борьба в Советском Союзе по вопросу, что важнее – тяжелая промышленность или потребительские товары, все это является аспектами глубокого конфликта, вызываемого в любом обществе, как капиталистическом, так и социалистическом, размежеванием производства и потребления.