Нас томили неизвестностью еще целую неделю. Лишь спустя восемь дней вместо уже знакомого Грищука пришел сам Берия. Мы в этот момент с Сергей Палычем обсуждали элементы управления ракетой. Я пытался донести до него мысль о компьютерах, которых здесь еще не было, Королев с одной стороны соглашался, что такой прибор сильно помог бы в работе, а с другой – считал его еще слишком фантастичным для нашего времени. Вот лет через сто может они и появятся, заявлял он, а пока нам доступны лишь управление по радио, да через механику.

– Здравствуйте, товарищи, – зашел в палату Лаврентий Павлович.

Мы с Королевым одновременно повернули к нему головы и замолчали. Тот от этого не растерялся, с любопытством огляделся и крикнул в коридор, чтобы ему принесли стул. После чего дошел до нас и пожал руки.

– Я здесь для серьезного разговора, – начал он, когда ему принесли стул, после чего закрыли дверь с другой стороны. – Думаю, вы уже знаете, что взрыв был не случайным. Это была диверсия вражеской разведки.

– Для чего? – мрачно спросил Сергей Палыч. – Боевую машину уничтожить?

– Нет. Вас. Всех троих, – обвел он нас взглядом. – И частично им это удалось, – развел он руками, озвучивая очевидное отсутствие Цандера.

Чем еще сильнее вогнал Королева в мрачное состояние.

– Вы их нашли? – спросил я, чтобы Палыч не ушел снова в депрессию.

– Исполнителей – да. Одного еще до происшествия. Потому и стремились отменить стрельбы, – он снова покосился на Королева и жестко добавил. – Когда возобновите работу, а вы ее возобновите, четко придерживайтесь техники безопасности сами и других от торопливости одергивайте. Иначе это будут не последние жертвы на вашем пути.

– Мы это уже и сами поняли, – встал я на сторону Сергей Палыча. А то совсем мужика в тоску вгонит. – У меня другой вопрос – когда мы сможем увидеться или хотя бы созвониться с родными? Расследовать вы можете хоть всю жизнь, но вот нам от этого не легче.

– Об этом я тоже пришел с вами поговорить, – кивнул Берия. – До вашего полного выздоровления – никак. Более того, вы объявлены погибшими, – ошарашил он нас.

Даже Королев вышел из нахлынувшей на него меланхолии и удивленно со мной таращился на Лаврентия Павловича.

– То есть… как? – не поверил я.

– Решение принято на самом верху, – чуть приподнял глаза к потолку Берия. – Пока вы не выздоровеете – вы мертвы. Учитывая ваши травмы, особенно твои, – посмотрел он на меня, – месяца три придется потерпеть. Этого времени хватит, чтобы если не найти заказчика, то хотя бы усыпить их бдительность, чтобы они не предпринимали больше попыток по вашей ликвидации. После – сможете встретиться с родными. Но про публичность с сегодняшнего дня забудьте. Никаких выступлений в газетах, по радио, никаких ваших подписей под документами для общего доступа. Официально – вас нет.

– Ну нет, – покачал я головой, – так не пойдет. Смысл в такой секретности?

– Чтобы вы были живы.

– И толку? Что это за жизнь такая? В золотой клетке?! – проскрипел я зубами. – А вы уверены, что о нас не узнают? Пойдут результаты. Начнут выяснять – откуда они. И в любом случае однажды найдут нас. И новое покушение. А вы будете к нему готовы? Вон, враги даже сумели до полигона добраться, хотя вроде там у вас и секретность была на уровне. Или я не прав? – Берия пожал губы. – Вижу, что прав. Получается, вы себе хотите работу облегчить. Но допустим, только допустим, мы согласимся. Через сколько лет обнаружится, что мы живы? Год? Два? Десять? К тому моменту, кто бы нас не охранял, люди расслабятся. Будут уверены, что ничего нам не грозит. И бдительность снизится. В этом случае подготовить нашу ликвидацию будет в разы проще. А вот если ваши люди будут знать, что мы на виду и нас могут убить в любой момент, в случае опасности они будут готовы оперативно отреагировать. Поэтому я категорически против такой секретности!

Лаврентий Павлович помолчал. Потом хмыкнул и кивнул.

– Я и не сомневался. Но решение принято, – встал он со стула. – Чтобы вы не скучали, особенно ты, – посмотрел он на меня, – в ближайшее время вам принесут бумаги. Тебе – на проверку работы твоей бывшей заместительницы. Вам, Сергей Павлович, по вашему спецбоеприпасу и боевой машине. На этом у меня все.

И он ушел, оставив меня в смятении, злости и раздражении. Сволочь! Равнодушная сволочь!

Глава 2

Август 1932 года

– Дорогая мама, кормят меня хорошо, хоть официально я и мертвец, – старательно выводил я на листках с данными по состоянию дел в армии, которые мне принесли по приказу Берии.

Что-то анализировать, выполнять работу, которую на меня свалил Лаврентий Павлович, я не собирался. С чего бы? Он сам сказал – Огнева больше нет. Я – по бумагам никто и звать меня никак. Какой с меня тогда спрос? А уж идти у него на поводу – нашел дурака! Вот пусть сначала «возродит» меня, да даст с семьей увидеться.

Королев на меня косился, знал, что я дурачусь, а не работаю, но пока молчал. Ему хоть ситуация тоже не нравилась, но мысль, что из-за его поспешности погибло много людей, все еще давила на мужика. Вот и решил забыться в работе.

– Ребро еще болит, дышу через раз. Уверен, любой светила науки хотел бы ознакомиться с моим диагнозом – я ведь первый в истории дышащий мертвец!

– Серега, но это же ребячество, – не выдержал Палыч.

– Нет, это факт, – не согласился я с ним. – Слышал когда-нибудь выражение: без бумажки – ты букашка, а с бумажкой – человек? Вот мы с тобой сейчас те самые букашки и делай с нами то, что хочешь. Ведь по закону нас нет, умерли. И мне эта ситуевина сильно не нравится.

– Ты нагнетаешь, – не согласился Королев. – Нам же сказали: как только выздоровеем, увидимся с родными и «воскреснем».

– Ты уверен, что их словам можно доверять? – посмотрел я на него. – А ты вот о чем подумай: если бы взрыва не произошло, то стали бы нас здесь держать? Нет. Снизилась бы для нас опасность? Нет. Они бы просто продолжили свою работу. Как и должны. А то, что сделал Берия – беспредел. Удобный для него, но все же. Наверняка мстит мне, зараза, – поморщился я.

– За что? – удивился Сергей Палыч.

– Да стукнул я его как-то раз в «солнышко». За дело, – добавил я, увидев изумленное лицо Королева.

– Бред, – покачал он головой. – Из-за такого пустяка нас бы не стали скопом записывать в мертвецы.

– А вот тебе еще вариант – он меня боится.

– С чего бы? Не слишком ли ты большого о себе мнения? – хмыкнул Королев.

– Его предшественника на посту сместили после моей проверки. И он об этом знает. Вот и подумай – я ему не подчиняюсь, докладываю самому товарищу Сталину напрямую. При этом он вынужден охранять институт, в котором я работаю, и если мне что-то не понравится в его действиях, будет ли у него уверенность, что после такого он не «слетит» со своего места? А тут – случай удобный если не взять под полный контроль, то надавить и показать свою власть. Чтобы в будущем сговорчивей был. И ты заметил, как он сослался на указ «сверху»? То же намек мне. Что Иосиф Виссарионович к нему прислушивается и его слово для товарища Сталина имеет такой вес, что можно меня мертвым объявить.

Королев нахмурился и замолчал.

– И на что ты рассчитываешь? – через минуту молчания, спросил он.

– Что Берия все же побоялся соврать и товарищ Сталин знает о том, что я выжил. Возможно, он ему наплел, что я и в таких условиях буду работать. А когда к Иосифу Виссарионовичу не попадет привычного вида отчет, тот заинтересуется – почему. И сам захочет со мной поговорить. Или просто спросит – иду я на поправку или нет. В любом случае, буду шевелить это болото всеми способами, – сжал я зубы и продолжил выводить всякий бред на распечатанных листках.

Для работы нам в палаты принесли письменные столы, вот только сидеть по одному было скучно, поэтому Палыч и пришел ко мне. Ему же я и отдал свой стол под работу, а сам в это время лежал на кровати и для удобства подложил под листки кулинарную книгу – ее нашла Дарья, когда я попросил девушку найти «что-то твердое, что можно держать в руках и писать на этом». Вот и сейчас девушка зашла в палату, принеся нам обоим обед.

– У нас сегодня Виолетта Степановна расстаралась, – с улыбкой начала он свой обычный щебет. – Тут и супчик из курицы, вот вам еще каша гречневая, Борис Александрович сказал, что уже можно. А тут чай, сладкий. Хлеба только по два кусочка, зато белый. У нас пекли, чувствуете, как пахнет? А у вас как работа продвигается? Вам не сильно тяжело сейчас ей заниматься? Вот мне писать долго тяжело. Пальцы начинают болеть, особенно указательный. Борис Александрович лишь смеется и говорит – больше практиковаться. Так ведь тогда еще сильнее болеть будут! А вы сейчас кушать будете, или попозже? Лучше сейчас, пока не остыло. Вам куда поставить?

Мы с Палычем уже привыкли к ее неудержимому щебету, поэтому не реагировали. Королев молча сдвинул бумаги в сторону со стола и указал на него. Я же кивнул на тумбочку, которая стояла рядом с кроватью. Несмотря на постоянный щебет, от работы девушка не отвлекалась и вскоре вся еда оказалась расставлена по местам, а меня Дарья намерилась снова кормить.

– Ну уж ложку-то я и сам смогу держать, – не согласился я на такую заботу. – Совсем инвалида из меня не делай.

– Да я просто поухаживать за вами хочу. Вам же больно, я вижу.

– Для этого у меня жена есть, – нахмурился я и вздохнул.

Тут же грудь отозвалась болью, и я зашипел сквозь зубы. Дарья снова захлопотала вокруг меня и все же поднесла мне тарелку поближе, чтобы не пришлось тянуться за ней. Работает-то у меня лишь одна рука. Отказываться на этот раз я не стал, так и правда удобнее. Когда мы поели, девушка собрала всю посуду и упорхнула.

– Понравился ты ей, – рассмеялся Королев.

– У меня Люда есть, так что ничего ей не светит.

– Женщины иногда бывают настырны. А некоторым все равно – есть жена или нет.

– Мне не все равно, – буркнул я.

Но все же на кое-какую мысль он меня навел. Если уж Дарья так хорошо ко мне относится, то может попросить ее позвонить моим родным? А что? Это мне запретили такое делать и к телефону на пушечный выстрел не подпускают. А вот у медсестер проблем с доступом к телефону нет. Осталось узнать – озаботились ли запретом персоналу звонить нашим родным. И если нет, то тогда пускай и через Дарью, но я дам весточку Люде!

Девушка пришла к нам через час. Так-то она часто у нас бывает – в больнице ей скучно, к тому же она приставлена к нам дежурной медсестрой и, если у нас возникнут проблемы со здоровьем, она первая должна отреагировать и при необходимости врача позвать. Вот и совмещает свои обязанности с собственным интересом. Тут-то я и взял ее в оборот.

– Даша, у меня к тебе есть просьба.

– Правда? А какая? Я смогу ее выполнить? У вас что-то болит? Бориса Александровича позвать? Или у вас бумаги нет? Мне говорили, если вам бумага понадобится, то Игнату сказать. Или если что для работы. А…

– Стоп-стоп-стоп! – я аж поднял руки в защитном жесте, хотя это и было опрометчиво.

В груди снова заболело, да и поднятая левая рука с гипсом заныла. Я скривился от боли, а Дарья охнула и тут же кинулась ко мне, на ходу выстреливая десятком вопросов о моем самочувствии и уже готовая бежать за врачом.

– Стоп, – повторил я. – Не надо никуда бежать. Можешь молча выслушать? Ну хоть попытайся, а? Пожалуйста.

Дарья пусть не сразу, но все же услышала меня и замолчала. Слава богу!

– Даш, ты же знаешь, что у меня семья есть. Они переживают и не знают, что со мной. Ты можешь им позвонить и сказать, что я в порядке и, как поправлюсь, к ним приеду?

– А разве это можно? – впервые медленно и с сомнением протянула она.

– Ну, запрет по телефону есть только у меня и Сергея Павловича, так?

– Да.

– Тебе же звонить никто не запрещал?

– Да вроде нет, – чуть удивленно, словно сама только об этом задумалась, кивнула она.