Комод принадлежал еще матери свекрови Анне Вальтер. И, наверное, когда-то здесь был тайник для драгоценностей, каких у светской красавицы было немало. Свекровь Киры Амалия Вальтер-Радова лишь однажды откровенно поделилась с ней воспоминаниями о своем детстве и юности. С ее слов, у них была очень счастливая семья. Ровно до дня ареста родителей и брата в тридцать девятом году. И хотя, говорила Амалия об этом спокойно, неподвижный взгляд, направленный в этот момент на семейный портрет, выдавал глубоко затаенную боль. Эта боль тогда передалась и Кире, и хотя они обе не проронили ни слезинки, этот их тихий разговор в сумеречно серой комнате сблизил невестку и свекровь еще больше. Выросшая с мачехой, Кира, выйдя за Николая Радова, нашла в матери мужа близкую ей душу. И неизвестно, как долго продлился бы неравный брак Киры и Николая, если бы не мудрость этой миниатюрной, рано поседевшей от горьких потерь, но сильной духом женщины.

Свекра Кира Владимировна не застала, тот, будучи кадровым военным, умер от ран в конце Великой Отечественной войны, успев только посмотреть на новорожденного сына.

Совсем молоденькая Кира, только переступившая порог дома Радовых, не могла понять Николая, который о родителях говорил очень сдержанно, даже с неудовольствием. Она до сих пор не может с уверенностью сказать, любил ли сын мать, гордился ли отцом-героем. Не раз она пыталась вызвать его на откровенность, но муж всегда уходил от разговора. Мягко уводил в сторону, вроде бы шутливо, но так, что ей становилось ясно – она затронула не ту тему. Киру же ранняя беременность сделала чувствительной, она видела, как переживает свекровь из-за холодности сына. И ей хотелось дать той хоть капельку тепла и любви.

Можно сказать, что муж, который был старше Киры на двадцать два года, заменил ей отца, она по-своему любила его, но свекровь уважала и почитала чуть не как святую…

Кира Владимировна вынула из тайника фотографию мужа. Привычка вести немой диалог с ним, глядя на снимок, появилась сразу же после его гибели. Только фото держать в тайнике поначалу необходимости не было, она использовала его как закладку в книге, которою в данный момент читала. Чтобы оно было всегда под рукой. Но спустя семь лет вдовства, Кира вновь оказалась замужем, до конца так и не осознав, как это произошло. Жили они в доме Киры, и она как-то раз заметила, что Леонид держит в руках фото Николая. Почему-то ей стало неприятно, словно новый муж прикоснулся к тайному, чем она делиться с ним готова не была. Тогда Кира и убрала фотографию Николая в комод.

– Николаша, что происходит с нашими девочками? Поля молчит, Соланж напилась. Этому должна быть причина! Я думаю, во всем виноват Филипп, он вновь вторгся в их жизни! Что за негодяй, прости господи! Ни совести, ни чести! Он уже столько бед принес им, Поля только что, кажется, оттаяла. И вдруг – это ее возвращение в Париж. Тебе не кажется это странным? – Кира Владимировна провела ладонью по снимку, словно сметая невидимую пыль. – Да-да, именно странным… – задумчиво произнесла она.

Ее «беседу» прервала трель мобильного телефона. Она ответила на видеозвонок: с экрана, без улыбки, слегка нахмурив брови, смотрела дочь.

– Слушаю тебя, Полиночка, ну наконец-то! Я так рада тебя видеть! – Кира Владимировна бросила благодарный взгляд на фотографию бывшего мужа. Уже в который раз в ответ на ее монолог приходило что-то значительное: если и не решение вопроса, то подсказка.

– Мама, подожди радоваться. Филипп мертв. Я не знаю что делать.

– Во-первых, не паниковать. Ты сообщила его брату и матери?

– Да. Они прилетят ночью. Я встречу их во Внуково.

– Так ты в России, Поля?!

– Ну конечно! Ты разве не поняла по звонку? Мы с Филиппом прилетели вчера. Почему ты не спрашиваешь, как он умер?! Тебе все равно?!

– Я жду, когда ты сама расскажешь, – стараясь говорить ровно, произнесла Кира Владимировна, хотя, что греха таить – судьба зятя ее волновала мало.

– Филиппа убили. Я вернулась в номер гостиницы после встречи с Борской, ты помнишь Юльку, мам? То есть сейчас она Казаринова по мужу…

– Да, конечно, – удивилась вопросу Кира Владимировна – как она могла не помнить о дочери своей давней подруги Елены?

– Филипп лежал в луже крови на кровати! Совершенно голый!

– Тебя подозревают?

– Ты что?! Я ушла из номера около одиннадцати часов вчера… впрочем, неважно, то есть важно, для полиции, это же мое алиби! Мы с Борской просидели в баре до утра. Потом я поднялась в номер. А там… Слава богу, Юлька не успела далеко отъехать от отеля, вернулась и тут же позвонила мужу, а тот прибыл уже с опергруппой.

– Он работает в полиции? – машинально спросила Кира Владимировна. – Да, припоминаю, Елена что-то говорила.

– В Следственном управлении. Ты вновь общаешься с Юлькиной матерью? Странно, после такой долгой ссоры… Ладно, твое дело. Мам, так что мне делать? Мне позвонить Соланж или сообщишь ей о смерти отца сама? Или лучше отложить разговор до моего возвращения? Правда, я не знаю, когда это случится, мне пока придется задержаться в Москве.

– Думаю, я сама ей скажу… – рассеянно произнесла Кира Владимировна, решая, доложить Полине о том, что ее дочь пришла только утром и совершенно пьяная, или промолчать.

«Потом. Расскажу, когда приедет. К тому же этот казус может оказаться единичным, и девочке самой будет неловко, когда проснется. Да и не до дочери сейчас Полине», – решила она.

– Поля, скажи честно, почему ты так неожиданно вернулась к Филиппу? Что за мазохизм? Ты его все еще любишь?

– Господи, мама, нет, конечно! Он уговорил меня прилететь в Париж, пообещав, что речь пойдет не о наших отношениях, а о финансах. Я в курсе, что он недавно получил неплохую коллекцию полотен в наследство от умершего дяди.

– Брата матери? Художника Николя Бонье?

– Ну конечно же! У моей свекрови один брат! – раздраженно ответила Полина. – И это его пейзаж висит у нас на кухне… впрочем, какая разница! Так вот. По намекам Филиппа я поняла, что он готов обеспечить приличное приданое дочери. Заранее говорить об этом ни тебе, ни Соланж я не стала, все могло оказаться просто ловушкой. Признаюсь, почти так и вышло. Да, он готов был продать картины дяди, а средства положить на счет Соланж, но при одном условии – мы останавливаем бракоразводный процесс.

– Зачем это ему? – удивилась Кира Владимировна, знавшая, что Филипп легко дал согласие на расторжение брака.

– Не поверишь, он хочет, то есть хотел, эмигрировать в Россию! Выехать на пмж как мой супруг, а потом якобы дать мне свободу.

– И ты согласилась…

– Да. Ради Соланж, – твердо произнесла ее дочь, а Кира Владимировна вдруг подумала, что не все так просто. Зная зятя, поверить, что тот добровольно готов стать россиянином, она не могла: тот искренне считал, что страна, где родилась его жена, отстала от всего цивилизованного мира по всем показателям и жить в России невозможно.

«Если только у него долги? На этот раз проигрался так, что пришлось скрыться? Что же, это вариант. Но в таком случае почему бы ему не закрыть долг продажей картин? И остаться на родине…» – размышляла она, не слушая, что говорит ей дочь. Конечно же, та пространно и путано оправдывала свой поступок, можно было не сомневаться.

– Я думаю, ты поймешь меня. Алло, мам, ты меня слушаешь?

– Конечно, Поля.

– Ладно. Все, я приехала. Меня вызвали на допрос в Следственное управление. Пока прощаюсь, позвоню позже. Да, кстати, Юлька забрала меня к себе, адрес позже я скину эсэмэской – быстро произнесла дочь и отключилась от связи.

Глава 2

– Юля, ты уверена, что Полина не поднималась в номер во время вашей встречи? – Александр Казаринов медленно пережевывал мясо из супа, мысленно находясь в своем кабинете в Следственном. Он все еще не мог принять, как так случилось, что он, опытный следователь, не смог извлечь из опроса свидетеля, то есть Полины Лафар, практически никакой полезной делу информации. Зато протокол получился на восемь страниц печатного текста.

Когда за бывшей одноклассницей его жены закрылась дверь, он еще несколько минут тупо рассматривал подпись женщины: понятны были только две заглавных буквы «П» и «Л», далее шла довольно длинная цепочка закорючек и кружочков. Заканчивалась подпись ровной чертой, которая полностью перечеркивала всю цепочку.

– Уверена, Казаринов, не включай майора хотя бы дома! Ты для этого заехал, меня допросить? Или чтобы тебя обедом накормили?

– И то и другое. Мутит твоя подруга, путается в показаниях. То замужем она за Лафаром, то нет. Фактически, теоретически, практически, из этого следует, а из этого нет… не протокол, а сплошные психологические выверты. На каждый вопрос – страница ответа, и ни черта не понятно.

– Узнаю Польку Радову, – хихикнула Юля. – Учителя ее к доске почти не вызывали, могла запутать так, что они радовались звонку на перемену. Не мы, ученики, а сам учитель!

– Верю. Давай вспоминай по времени. Во сколько Полина пришла в бар? Ты уже была там?

– Я села за столик в половине одиннадцатого.

– Почему так рано? Вроде вы договорились на одиннадцать?

– Пробок не было, до отеля добралась слишком быстро. Поля подошла в начале двенадцатого.

– А ушли вы в пять утра?

– Да. Я в самом начале выпила бокал мартини, потом перешла на кофе и минералку. Полина пила только слабые коктейли. Но много. Штук семь, не меньше.

– Она выходила из зала?

– Да, но вместе со мной. В дамскую комнату и в лобби. Была все время в поле моего зрения, Алик, не шей женщине дело! Не убивала Полька мужа, наоборот, берегла. Ей нужно было от него, чтобы он выполнил свою часть договора – материально обеспечил Соланж.

– Полина говорила о специальном счете…

– Да. Филипп собирался поместить на этот счет сумму от продажи картин дяди. И составить завещание в пользу Соланж. Правда, она намекнула, что все оказалось не так…

– А как?

– Не знаю, спроси сам.

– Ладно. Интересно, зачем ему завещание? Дочь и так является наследником первой очереди.

– Соланж – не единственный ребенок Филиппа. От первого брака у него еще одна дочь, Ирэн, ей сейчас двадцать восемь. Без завещания наследство будет разделено.

– Ясно. Полина утверждает, что муж собирался на пмж в Россию. С чего бы это?

– А что тут такого? Ты же знаешь, что у них там, на Западе, происходит! Филипп родился во Франции, воспитан был в традиционной семье, и не мальчик уже, ему сорок восемь. Он даже не возражал, когда Полька увезла Соланж из Франции, хотя, как утверждает она, безумно любил дочь. Я вижу по меньшей мере две причины, чтобы слинять из радужного царства Макрона – нежелание нормального мужика жить в петушином обществе и тоска по любимому чаду. Что не так-то?

– Допустим, все так. Что тебе рассказала Полина о своем муже? Чем занимался? Что за человек? Почему вдруг решила развестись с ним? Как нашли друг друга?

– Ого, сколько вопросов. Сам-то спрашивал? Понятно… Полька и тут напустила туману! Ну, а я тебе могу только вкратце передать ее версию. Филипп – художник, пейзажист. Судя по доходам, неплохой. Познакомились они с Полиной в Сочи летом, когда она окончила МГУ, то есть в две тысячи шестом. Сказала, что он первым подошел к ней, но я думаю, лукавит. Есть в ней такое умение – настойчиво привлечь внимание мужчины. Если, конечно, он ей вдруг стал интересен. Лафар неплохо говорит по-русски, но Полина как раз окончила иняз, заговорила с ним на его родном языке, мужик поплыл. Вроде бы даже у него случилась любовь с первого взгляда. Но после почти недели интенсивных ухаживаний Филипп, не прощаясь, уехал. Полька сочла их роман курортным, продолжения не ждала. Но через месяц он неожиданно прилетел в Москву и позвонил ей. Полина в гости его не пригласила, но согласилась на встречу на нейтральной территории, то есть в Москве. Мне она сказала, что поехала на встречу с ним из любопытства, она уже общалась с другим мужчиной, правда, как утверждает, без каких-либо обязательств. Пока ехала на поезде, чуть не вернулась домой с полдороги.

– Но не вернулась же! – с неожиданной горячностью прокомментировал Саша и поймал удивленный взгляд жены. – Это я к тому, что не доехала бы, не стала бы подозреваемой в убийстве мужа-француза.

Казаринов попытался оправдаться, но вышло еще хуже. Он понял, какую выдал чушь, когда Юля вдруг встала из-за стола и отошла к окну.