Москву Полина знала плохо, куда забрела, задумавшись, определить не смогла, оставалось воспользоваться навигатором. Включив телефон, она едва удержалась, чтобы не рассмеяться – заряда оставалось семь процентов.

Набрав Юльку, Полина даже не удивилась, что та не ответила. Ко всему этому она вспомнила, что не знает точного адреса Казариновых.

«Такое могло случиться только со мной», – подумала она, вновь с пессимизмом оценив ситуацию.

«Что там нужно произнести, когда заблудишься? Юлькина бабушка нам говорила… Да. «Тот не заблудился, кто назад возвратился. Черт-черт, по кругу поводил – к началу верни». Так, кажется. Повторить три раза», – вспомнила Полина и зашептала заговор, в душе смеясь сама над собой.

– Полина? Что ты тут делаешь? Почему к нам не идешь? Там Юлька обед приготовила, – раздался из-за спины мягкий баритон. – Ты заблудилась, что ли? Я же рассказал тебе, как пройти к нашему дому!

– Ну да, заблудилась… адрес не помню, точнее – вообще не знаю. Телефон Юльки не отвечает.

– Ну-ка, повернись, – Казаринов взял ее за плечи и развернул на сто восемьдесят градусов. – Смотри прямо. Вон тот красный кирпичный дом, узнаешь? Перейдешь на ту сторону на светофоре и в первую арку. Направо – первый подъезд, второй этаж, квартира тоже направо. Давай, до вечера.

– Спасибо, Саша.

Казаринов, кивнув ей, побежал к автомобилю, который стоял с включенной аварийкой под запрещающим остановку знаком.

Полина подождала, когда машина проедет мимо нее, прощально махнула рукой и двинулась к пешеходному переходу.

Глава 4

Кира Владимировна промаялась час с лишним, пытаясь занять себя домашними делами, но таковых практически не нашлось. Она привыкла поддерживать порядок: чашки-ложки мыла сразу же после употребления, кухонную столешницу протирала каждый раз, когда на нее попадала влага или просыпались крошки еды, пыль на мебели в комнатах ее не беспокоила – что толку сметать каждый день, если при открытых окнах серый слой появляется в течение нескольких минут. Но мыть полы Кира Владимировна себя буквально заставляла, стараясь оттянуть хотя бы на день-два очередное «свидание» с тряпкой и шваброй. Это занятие было нелюбимым с детства, с тех времен, когда она жила еще с мачехой, просто помешанной на чистоте.

Теперь, после возвращения из Франции, убиралась в квартире в основном дочь. Кире Владимировне оставляла лишь спальню, где самой трудоемкой работой было протереть влажной тряпочкой дюжину фарфоровых фигурок, расставленных на поверхности комода, да смести пыль с книг. Когда же Полина вновь вернулась к мужу, мыть полы стала Соланж, чем очень удивила Киру Владимировну: внучка оказалась совсем не избалованной, как думалось ей ранее. Более того, девушка охотно ходила в супермаркет за продуктами и умела готовить простые блюда, особенно любимую ею пасту с грибами и сыром. И это было очень вкусно!

Кира Владимировна, когда они остались вдвоем, внучку словно узнавала заново. Соланж по-русски говорила чисто, с мягким акцентом, всегда эмоционально помогая мимикой лица, словно боялась, что ее поймут неправильно. И признаться, это было так мило, что от улыбки не мог удержаться никто. Конфликтный сосед, с которым старались не сталкиваться жители подъезда, при встречах с Соланж останавливался, подтягивал обвисший живот и вежливо ей кивал. Была бы шляпа, снял бы непременно, как подумала однажды Кира Владимировна, наблюдая, как ее внучка в ответ приветливо прощебетала: «Бонжур, месье». И сорокалетний мужчина, застыв на месте с умильным выражением лица, еще долго смотрел ей вслед.

Кира Владимировна однажды отметила, что скандалов в их дворе с появлением Соланж стало меньше.

Можно ли было сказать, что раньше она любила внучку, которую знала только по еженедельным коротким беседам по скайпу? Наверное, нет. Соланж вызывала ее на разговор сама, так уж повелось, и всегда в одно и то же вечернее время. Больше говорила внучка, практически не интересуясь ни ее здоровьем, ни жизнью. Девочка торопилась рассказать новости, никогда не спрашивала совета и не просила о помощи. Редко Кире Владимировне удавалась вставить в монолог вопрос о Полине, на что Соланж отвечала каждый раз коротко: «Ça va» и продолжала говорить о своем. И что не нравилось Кире Владимировне категорически – слишком часто Соланж упоминала имя отца. В эти минуты Киру Владимировну накрывала обида за дочь, ведь матерью Полина была заботливой и любящей.

Правда, когда Соланж стала старше, в ее оценке действий Филиппа стали звучать нотки осуждения. Именно от внучки, а не от дочери Кира Владимировна узнала о страсти Лафара к игре в карты. Тогда она задала вопрос, не это ли явилось причиной развода родителей? Соланж не отрицала, но добавила, что «у отца закончилась любовь».

– Кира, он давно не любит ни меня, ни маму. Что-то сломалось в нем, или он заболел, – заметила она задумчиво.

– Влюбился? Может быть, другая женщина? – рискнула предположить Кира Владимировна.

– Если и есть женщина, то это – не любовь. Он мог бы быть с ней, мама его совсем не держит! Но он не хочет уходить из семьи! Но продолжает все время куда-то уезжать. Мама уверена, что это все же игровая зависимость. А игрок, он же как наркоман – не захочет, не вылечится. Значит, дальше будет только хуже. Нет, я считаю, что мама правильно решила, и мы уехали! – дала Соланж развернутый ответ на ее вопрос.

Кира Владимировна успокоилась, тем более, она видела, что внучка быстро адаптировалась к жизни в незнакомой ей стране. Более того, жить здесь ей нравится. И ей, бабушке, нравится больше такая Соланж, чем та, с которой она общалась только по скайпу.

«Если бы не ее сегодняшний фортель, я могла бы сказать, что Соланж – идеальна, – подумала Кира Владимировна. – Красотка. Умная и воспитанная. Да и еще и стойкая к соблазнам. С таким характером ей, возможно, нелегко среди нашей молодежи. Впрочем, справится ли она, станет известно, когда начнутся занятия в университете. И теперь нет и не будет рядом Филиппа с его пагубными привычками».

Смертью зятя Кира Владимировна была скорее удивлена, чем расстроена. С избранником дочери за время их брака она встречалась четыре раза, его мать и брата видела только однажды – на свадьбе. А познакомившись, сделала однозначный вывод – мадам Лафар совершенно равнодушно относится к своему первенцу Филиппу и не скрывает, что обожает и гордится только младшим сыном Арманом. Хотя Филипп был и красивее, и талантливее брата, а тот обладал отталкивающей внешностью и был не высок ростом. К тому же, со слов Полины, Арман был непроходимо глуп: ему не удалось даже сдать национальный экзамен в коллеже.

Кира Владимировна, знакомясь с ним, не смогла скрыть удивления – зная, что Арману двадцать четыре, посчитала, что перед ней подросток. И только лишь когда тот улыбнулся, при этом посмотрев на нее холодно, на лице проявились мимические морщины и обозначились мешки под нижними веками. Бледная кожа сморщилась, выдавая возраст и образ жизни.

Кира Владимировна тут же отошла от пары мать и сын, бегло отметив, что те очень похожи. В свою очередь Филипп, видимо, унаследовал внешность отца, которого, на удивление, среди присутствующих на торжестве почему-то не было. Задавая вопрос о старшем Лафаре Полине, Кира Владимировна надеялась, что та удовлетворит ее любопытство с легкостью – это же так естественно, расспросить будущего мужа о родителях.

Но дочь равнодушно бросила:

– Понятия не имею, где он и что с ним. Возможно, его уже нет в живых. Впрочем, если тебе любопытно, я потом как-нибудь расспрошу Филиппа. Знаю, что отца ему заменил мамин брат Николя Бонье. Он художник и галерист. Вот о нем мой муж говорит с восторгом.

«Интересно, почему же тогда и дядюшка не посетил свадьбу любимого племянника?» – подумала тогда Кира Владимировна, прикинув расстояние от Парижа до Милана, где в пригороде, в небольшом частном отеле было организовано свадебное пиршество.

Вопрос ее так и остался без ответа…

Кира Владимировна подумала, что сейчас ей не помешало бы с кем-то поделиться навалившимися проблемами. И первой, о ком вспомнила, стала Елена Борская. Ей не хватало подруги, Кира не забывала о ней все долгие годы их взаимной отстраненности. И хотя они после случайной встречи в театре уже почти год как общаются, дружбой обмен вежливыми звонками пару раз в неделю назвать трудно. Прежняя легкость отношений так и не вернулась, а настороженность осталась. Они с Еленой словно боялись поверить в то, что могут вновь доверять друг другу.

Последний раз три дня назад звонила подруге она сама, по негласно заведенному порядку следующий звонок должна сделать Елена, но Кира Владимировна решила, что сейчас как раз тот случай, когда позвонить Борской она может без удара по собственному самолюбию. Ведь дело, пусть и косвенно, касается и дочери Елены тоже.

Кира Владимировна вдруг вспомнила, что забыла поинтересоваться у Полины, с каких пор они с Юлей вновь общаются. Так уж случилось, что и пути их с Еленой дочерей тоже давно разошлись.

– Алиса, позвони Елене Борской, – попросила она, но рука невольно потянулась к очкам – вдруг да ошибется Алиса и наберет не тот номер. Но в телефоне после сигналов вызова прозвучал знакомый голос. Кира Владимировна включила громкую связь.

– Лена, здравствуй, – все же волнуясь, произнесла она.

– Здравствуй, Кира. Что-то случилось? – прозвучало удивленное в ответ.

«А просто так я позвонить не могу?» – кольнула обида, но Кира Владимировна продолжила:

– Да, случилась беда. Нет, скорее проблема. Даже две, – вспомнила она и о пьяной Соланж. – Ты можешь ко мне приехать?

– Через полчаса буду, – не спрашивая о подробностях, ответила Елена Борская, и в трубке раздались короткие гудки.

* * *

Майор Казаринов считал, что его карьера не задалась, точнее, он оказался не карьеристом, а простым служакой без амбиций. Его устраивали нынешнее звание, должность следователя и зарплата.

Работа не то чтобы нравилась, но и каторгой не казалась. «Интересных» преступлений расследовать пришлось ровно столько, чтобы не заскучать. Пожалуй, в их списке не было дел с маньяками, да и слава богу – что хорошего допрашивать нелюдей, забравших десятки жизней ради удовлетворения своих желаний. Или, как пытаются объяснить психологи, виноваты не сами убийцы, а их детские травмы. Казаринов считал, что это бред, да и о самих таких специалистах думал однозначно – как о слегка свихнувшихся на почве общения с… психами.

Александр гордился своим здоровым телом и духом, благодарил за это родителей – столичных хирургов и тетку Раису – доктора из сибирской таежной глубинки. Пожалуй, ее даже больше – профессиональный цинизм и любовь к людям в ней сочетались идеально, врачевала она «от бога», не брезгуя лечением подножными травами и танцами местных шаманов.

Саша однажды попытался посмеяться над ней, мол, зачем медицинский оканчивала, лучше б на бубне научилась играть, как эти шарлатаны.

– Пусть пляшут и воют, лишь бы сработало для больного как плацебо. А я в это время ему медикаментозно помогу. Вот так, общими усилиями, и вернем к жизни, – не обижалась она, глядя на него серьезно. – Саня, запомни – чтобы вытащить человека с полдороги на тот свет, любые методы хороши. Хоть человеческие, хоть ведьминские. Когда нужно, молитву прочту, а иногда только заговоренные травки помогают. И не смейся, все это – вековой опыт. Глупо не пользоваться.

Саша многому у нее научился, когда проводил каникулы в ее избе-пятистенке в таежном поселке Радужное. И самую мудрую мысль тетушка ему буквально внушила: к людям нужно относиться с любовью.

– Человек – самое совершенное Божье создание, венец Творения. Только представь, сколько Господь в него вложил, какими наделил способностями. И главная из них – любовь. Чтобы помочь больному, нужно его полюбить. В широком смысле слова. Иначе твоя помощь получится временной или даже напрасной. Да и не только к профессии врача это относится, запомни! Кем бы ты ни стал в будущем, – повторяла она ему.