Хотя Нуссбаум с Отто Франком связывала давняя и тесная дружба, по ее мнению, отец Анны фактически скрыл от общественности литературное дарование своей дочери. С Нуссбаум согласен и директор берлинского издательства Secession Verlag, известный издатель Йоахим фон Цепелин:

«С точки зрения литературы эта версия дневника Анны Франк является бриллиантом, она лучшая из всех. Это то, что должно быть опубликовано, потому что это именно то, что хотела опубликовать сама Анна Франк».

Чтобы убедиться в том, что это именно тот вариант дневника, который хотела опубликовать сама Анна Франк, достаточно прочитать запись, сделанную за месяц до ее пятнадцатилетия, 11 мая 1944 года:

«Мое самое большое желание – стать когда-нибудь журналистом, а потом известным писателем. Посмотрим, реализуется ли когда-либо это стремление к величию (безумие!), но у меня определенно есть в голове сюжеты. В любом случае я хочу после войны опубликовать книгу под названием het Achterhuis [ «В задней части дома», «В убежище» (нидерл.)], добьюсь ли я успеха или нет, сказать не могу, но мой дневник будет большим подспорьем».

Скрываясь от нацистов в «Секретной пристройке» старого конторского здания в Амстердаме, помимо дневника она написала тридцать эссе и личных воспоминаний, известных как «Рассказы из тайного убежища», и не успела закончить роман. Поздние ее рассказы, написанные в 1944 году, отличает серьезный характер. К тому времени Анна из сообщений «Радио Оранже», голландской радиопрограммы, траслировавшейся Европейской службой BBC на оккупированные Нидерланды, и других источников уже знала об уничтожении евреев газом в Польше. Также она знала, что большинство ее друзей уже схвачено нацистами, и жила в постоянном страхе перед налетом на «Секретную пристройку». В незаконченном романе «Жизнь Кэди» Анна описала это ужасное состояние, с точки зрения героини – девушки по имени Кэди, которая была свидетельницей трагедии своей подруги Мэри, вынужденной, как еврейка, скрываться от нацистов:

«Кэди больше не могла ни говорить, ни думать. Никакими словами не описать те страдания, которые так ясно стояли перед ее глазами. В ушах снова и снова звучало хлопанье двери, она слышала детский плач и видела отряд жестоких вооруженных мужчин вроде тех, один из которых швырнул ее в грязь, и посреди всего этого была одинокая и беспомощная Мэри…»

Дневник Анны Франк был впервые опубликован на русском языке еще в 1960 году издательством «Иностранная литература». Выдающийся писатель и публицист, один из самых ярких журналистов Великой Отечественной войны Илья Эренбург так охарактеризовал его в своем предисловии к этому изданию:

«За шесть миллионов говорит один голос – не мудреца, не поэта – обыкновенной девочки. Детская жизнь по воле взрослых быстро стала недетской. Дневник девочки превратился и в человеческий документ большой значимости, и в обвинительный акт… Один голос из шести миллионов дошел до нас… Но в нем большая сила – искренности, человечности, да и таланта. Не каждый писатель сумел бы так описать и обитателей «убежища», и свои переживания, как это удалось маленькой Анне».

На протяжении более семидесяти лет читатели знали дневник голландской школьницы лишь в виде изданий, составленных редакторами из его различных версий. В этой книге впервые на русском языке представлена окончательная авторская версия дневника, вышедшая на Западе лишь в 2019 году. Это именно тот текст, который в книжных магазинах хотела увидеть сама Анна Франк.

Ниже приведены имена людей, скрывавшихся в «Секретной пристройке» дома на набережной Принсенграхт, 263, с 6 июля 1942 по 4 августа 1944 года:

– Семейство Франк из Амстердама: Отто (1889–1980), Эдит (1900–1945), Марго (1926–1945) и Анна (1929–1945).

– Семья ван Пельс из Оснабрюка: Герман (1889–1944), Августа (1890–1944), Петер (1929–1944). Анна Франк назвала их в своих рассказах Германом, Петронеллой и Петером ван Даан.

– Фриц Пфеффер из Амстердама (1889–1944), в дневнике Анны он назван Альбертом Дюсселем.

После рейда полиции на «Секретную пристройку» 4 августа 1944 года все восемь евреев, которые скрывались там, были отправлены в транзитный концлагерь Вестерборк. 3 сентября семьи Франк и ван Пельс депортировали последним поездом из Нидерландов в лагерь смерти Аушвиц-Биркенау. Дорога заняла три дня, в течение которых Анна и более тысячи других узников ехали в вагонах для перевозки скота. На платформе Биркенау мужчин и женщин разделили. Около 350 человек из транспорта Анны были немедленно отправлены в газовые камеры. Анну, Марго и их мать отправили в трудовой лагерь для женщин. После Аушвица они оказались в концлагере Берген-Бельзен, где условия содержания были поистине ужасными.

Фриц Пфеффер скончался в Нойенгамме – крупнейшем концлагере на северо-западе Германии, находившемся в одноименном районе Гамбурга. Эдит Франк умерла в Аушвице в январе 1945 года. Из всех обитателей «Секретной пристройки» Холокост пережил только Отто Франк и вместе с другими чудом выжившими узниками Аушвица (Освенцима) был освобожден частями Красной Армии 27 января 1945 года. Он весил всего 52 килограмма.

Во время Холокоста погибли три четверти голландских евреев. В других западноевропейских странах, таких как Бельгия и Франция, эти цифры были намного ниже.

Дневник Анны Франк

Странно, что кто-то вроде меня решил вести дневник – и не только потому, что я никогда не делала этого раньше, а потому, что мне кажется, что ни мне самой, ни кому-либо еще не интересны откровения тринадцатилетней школьницы. Впрочем, какое это имеет значение? Я просто хочу написать, но больше всего я хочу поднять на поверхность все то, что глубоко погребено в моем сердце. Говорят, что «бумага все стерпит»; и я вспомнила эту поговорку в один из тех слегка меланхоличных дней, когда я сидела, подперев рукой подбородок, скучала и чувствовала себя слишком вялой даже для того, чтобы решить, выйти из дома или остаться здесь. Да, можно не сомневаться, что бумага терпелива и что я никому не покажу этот блокнот в картонной обложке, носящий гордое название «дневник», если не найду настоящего друга, мальчика или девочку, потому что до него скорее всего никому нет дела.

А теперь объясню, почему я завела дневник: просто у меня нет настоящего друга.

Нужно выразиться яснее, потому что никто не поверит, будто тринадцатилетняя девочка чувствует себя совершенно одинокой в мире, это не так. У меня есть мои горячо любимые родители и сестра шестнадцати лет. Я знаю примерно тридцать человек, которых можно назвать друзьями, у меня есть друзья-мальчики, желающие хоть мельком увидеть меня и которые, если это не получается, подглядывают за мной в классе с помощью зеркала. У меня есть родственники, милые тетушки и хороший дом, нет, кажется, у меня все есть, кроме «этого самого» друга. А со всеми моими друзьями просто весело и можно шутить, не более того. Я никогда не могу заставить себя говорить о чем-либо вне общего круга, или мы, похоже, не в состоянии сблизиться, вот в чем беда. Возможно, мне не хватает уверенности, но в любом случае вот он, упрямый факт, и я, похоже, ничего не могу с этим поделать. Значит, остается дневник. Мне хочется мысленно представлять образ друга, которого я так долго ждала, я не хочу записывать в дневник просто голые факты, как это делает большинство людей, я хочу, чтобы сам этот дневник был моим другом, и я буду звать моего друга Китти.

Никто не поймет, о чем я говорю, если я начну свои письма к Китти с белого листа, так что мне придется сделать краткий набросок истории моей жизни.

Моему отцу, самому лучшему из отцов, какие только бывают, было тридцать шесть, когда он женился на моей матери, которой тогда было двадцать пять. Моя сестра Марго родилась в 1926 году во Франкфурте-на-Майне в Германии. Я вслед за ней, 12 июня 1929 года, и поскольку мы – евреи, то в 1933 году эмигрировали в Голландию, где отца назначили управляющим в нидерландской компании «Опекта», производящей джемы. Остальные члены нашей семьи, оставшиеся в Германии, ощутили на себе всю тяжесть гитлеровских антиеврейских законов, поэтому жизнь их была наполнена тревогой. В 1938 году после погромов два моих дяди (братья моей матери) бежали в Северную Америку, к нам приехала моя старенькая бабушка, ей было тогда семьдесят три года. После мая 1940 года хорошие времена быстро закончились, сначала война, потом капитуляция, затем немецкое вторжение, когда и начались наши настоящие еврейские страдания. Антиеврейские декреты быстро сменяли друг друга, и наша свобода оказалась сильно ограниченной. Но все еще было терпимо, несмотря на звезду^[1], отдельные школы, комендантский час и т. д. и т. п.

Бабушка умерла в январе 1942 года, а еще в октябре 1941-го нас с Марго перевели в еврейскую среднюю школу: ее в четвертый, а меня в первый класс. Пока у нас четверых все в порядке, и вот я подхожу к сегодняшнему дню и к торжественному началу моего дневника.

Анна Франк, Амстердам, 20 июня 1942 года

Суббота, 20 июня 1942 года

Дорогая Китти!

Начну сразу. Сейчас у нас так спокойно, мамы и папы нет дома, а Марго пошла к своей подруге Трисе поиграть в пинг-понг с молодыми людьми. Я сама так много играю в пинг-понг в последнее время, что мы, пять девочек, открыли клуб. Клуб называется «Медвежонок минус два»; очень глупое имя, но оно получилось по ошибке. Мы хотели назвать наш клуб как-то особенно и сравнить наших пять участников клуба со звездами. Мы все думали, что у большого медведя семь звезд, а у медвежонка пять, но при ближайшем рассмотрении оказалось, что у обоих по семь. Отсюда минус два. У Ильзы Вагнер есть все необходимое для пинг-понга, и большая столовая Вагнеров всегда в нашем распоряжении, Сюзанна Ледерманн – наш президент, Жаклин ван Маарсен – секретарь, Элизабет Гослар, Ильза и я – остальные члены клуба. Мы, пять игроков в пинг-понг, очень неравнодушны к мороженому, особенно летом, когда разогреваемся во время игры, поэтому мы обычно все заканчиваем посещением ближайшего кафе-мороженого, «Оазиса» или «Дельфи», куда пускают евреев. Мы совсем перестали просить дополнительные карманные деньги. «Оазис» обычно полон людей, и среди нашего большого круга друзей нам всегда удается найти добросердечного господина или нашего поклонника, который покупает нам больше мороженого, чем мы можем съесть за неделю.

Думаю, ты весьма удивлена тем, что мне в моем возрасте (самому молодому члену клуба) приходится говорить о друзьях-мальчиках. Увы, а в некоторых случаях и не увы, в нашей школе этого просто не избежать. Как только мальчик спрашивает, может ли он поехать со мной домой на велосипеде и мы начинаем разговор, в девяти из десяти раз я могу быть уверена, что он сразу влюбится по уши и не даст мне проходу. Через какое-то время он, конечно, остывает, особенно потому что я не особо обращаю внимания на его горячие взгляды и спокойно кручу педали.

Если дело доходит до того, что он начинает спрашивать об отце, я слегка поворачиваю руль велосипеда, моя сумка падает, парень обязательно слезет, поднимет ее и отдаст мне, а к тому времени я завожу разговор на другую тему. Это самые невинные типы; но есть и те, которые посылают воздушные поцелуи или пытаются подержать тебя за руку, но эти определенно стучат не в ту дверь. Я слезаю с велосипеда и отказываюсь дальше ехать в их компании, или я притворяюсь оскорбленной и недвусмысленно прошу их убраться подальше.

Ну вот, фундамент нашей дружбы заложен, до завтра.

Твоя Анна

Воскресенье, 21 июня 1942 года

Дорогая Китти!