– Там в поле стоит телега для сена, – припомнила рыбачка. – Но давайте поживее. Идём со мной, поможешь мне её прикатить. А ты, старая карга, вылезай из кружев и топай сюда, хоть лоб этой красотке оботри. Ну, тронулись.

Через несколько минут старуха, рыбачка и девица уже катили телегу по заросшей тропе сквозь осенний лес, мимо зарослей вереска и папоротников. Ветер крепчал. Он так и свистел над безлесыми вершинами Тряпичных холмов. Мелена, распростёртая на одеялах, тяжело дышала и стонала, не приходя в сознание.

Заслышав шум пьяной толпы с вилами и факелами, женщины замерли и некоторое время стояли молча, в страхе прислушиваясь к невнятной ругани. Затем, ускорившись, двинулись дальше, пока не вышли к туманной роще – на окраину кладбища для некрещёных покойников. В глубине рощи неясно вырисовывался силуэт часов. Гном оставил их здесь для сохранности – он был не дурак и прекрасно понимал, что в этот уголок боязливые жители деревни явно не забредут сегодня ночью.

– Гном с подручными тоже пьют в таверне, – выговорила девица, тяжело дыша. – Тут нас никто не найдёт!

– Так ты, значит, заглядывала в окна таверны на мужиков поглазеть, потаскуха? – буркнула сварливая старуха.

Она распахнула заднюю дверь часов и обнаружила внутри пространство, в которое можно было протиснуться. В темноте зловеще застыли маятники. Огромные зубчатые колёса выглядели так, будто только и ждали возможности пошинковать в капусту любого незваного гостя.

– А ну-ка, затащим её сюда, – велела старуха.

Ночной туман и факелы к рассвету сменились тяжёлыми грозовыми тучами и пляшущими скелетами молний. Изредка небо прояснялось, но сразу после этого заряжал ливень, и крупные тяжёлые капли сыпались из туч, словно комья грязи.

Повитухи выползли на четвереньках из задней двери часового фургона с итогом своих трудов на руках. Они прикрыли младенца от воды, текущей с крыши.

– Глядите, радуга, – сказала старшая, кивнув на небо. И действительно, там повисла блёклая разноцветная полоса.

То, что они увидели, обтерев ребёнка от крови и околоплодных оболочек… Может быть, это была игра света? Ведь после грозы и сама трава будто переливалась всеми оттенками зелени, и розы пылали на стеблях безумным великолепием. Но даже с учётом всех природных эффектов повитухи не могли отрицать того, что видели. Под блестящей плёнкой естественных жидкостей кожа младенца отливала странным бледно-изумрудным оттенком.

Не прозвучало ни вопля, ни плача новорождённого. Ребёнок открыл рот, вдохнул – и умолк.

– А ну-ка плачь давай, ты, исчадие, – цыкнула старуха, – ты же первым делом заорать должен.

Ребёнок её требование не выполнил.

– Очередной упёртый мальчишка, – вздохнула рыбачка. – Ну что, убьём его?

– Да что ты сразу грозишь, – фыркнула старуха. – Это девочка.

– Ха, – вмешалась близорукая девица, – да вы гляньте, вон же краник-то.

С минуту они препирались – притом что держали в руках совершенно голого младенца. Только после второго и третьего обтирания стало ясно, что это действительно девочка. Возможно, при родах какой-то сгусток естественных выделений попал новорождённой между ног и быстро засох. Когда её вытерли как следует, оказалось, что малышка хорошо сложена: вытянутая изящная головка, красивый разворот ручек, симпатично круглые крошечные ягодицы, ловкие пальцы с маленькими острыми ноготками.

И зелёная кожа. На щеках и на животе цвет становился темнее, будто румянец, сомкнутые веки были скорее бежеватыми, а на голове тёмной полоской проступали будущие волосы. Но всё остальное тело было неоспоримо травянистого оттенка.

– И это после всех наших хлопот, – посетовала девица. – Такой вот зелёный обмылок. Может, правда её убьём? Вы же знаете, что люди скажут.

– Да она как будто гниёт, – сказала рыбачка, проверяя, не растёт ли у малышки хвост, и пересчитывая пальцы на ручках и ножках. – Воняет навозом.

– Это у тебя под носом навоз, дура. Ты сидишь в коровьей лепёшке.

– Это же больной слабый уродец, вот и цвет такой. Давайте его в луже утопим. Мамаша и не узнает – когда ещё от обморока оклемается.

Они захихикали. Они по очереди укачивали младенца на локте, передавали по кругу, прикидывая вес. Убить это существо было бы самым милосердным поступком. Вопрос состоял лишь в том, как именно.

Но тут ребёнок зевнул, и рыбачка машинально сунула ему палец пососать. И новорождённая откусила палец у второй костяшки. Она чуть не захлебнулась от брызнувшей струи крови, палец выскочил у неё изо рта и упал в грязь.

Между женщинами завязалась драка. Рыбачка кинулась душить девочку, старуха и девица пытались удержать товарку. Палец подобрали с земли и сунули в карман передника – может, ещё получится пришить обратно к руке.

– Это она петушок хочет, поняла сейчас, что у неё своего нет! – визгливо захохотала девица. – Бедолага тот парень, кто решит затащить её в постель! Она и его стручок оторвёт на память!

Повитухи вновь забрались в часы и швырнули уродца на грудь матери. Об убийстве из милосердия они уже и не думали – вдруг ребёнок откусит им ещё что-нибудь.

– Может, хоть матери титьку цапнет, и наша Спящая красавица мигом очнётся, – хмыкнула старуха. – Хотя что это за ребёнок, который пьёт кровь вперёд молока матери!

Они оставили Мелене ковшик с водой и под новыми порывами ветра с дождём отправились, хлюпая по лужам, разыскивать своих сыновей, мужей и братьев – чтобы отругать и побить их, если те живы, или похоронить, если нет.

А во тьме внутри Часов Времени новорождённая малышка глядела вверх на ровные, смазанные зубчатые колёса.

Расстройства и лекарства

Несколько дней Мелена не могла смотреть на порождённое ею существо. Она брала его на руки, как и положено матери. Она ждала, когда в её душе подспудно, сама собой, поднимется волна материнской любви. Она даже не плакала, лишь жевала пьянолист, чтобы ненадолго забыться от случившейся беды.

Это ведь девочка. Это существо на самом деле она. В одиночестве Мелена изо всех сил пыталась перестроить мысли на новый лад. Дёргающийся, несчастный кулёк не был ни мальчиком, ни кастратом; это было создание женского пола. Оно спало и выглядело как куча вымытых капустных листьев, которые оставили сохнуть на столе.

В панике Мелена написала письмо в Кольвен-Граундс, упрашивая свою старую няню вернуться с заслуженного отдыха. Фрекс поехал вперёд на повозке, чтобы забрать няню с почтовой станции в местечке Стоунспар-Энд. На обратном пути няня спросила Фрекса, что не так.

– Что не так? – Он вздохнул и глубоко задумался.

Няня поняла, что неудачно подобрала слова – Фрекс слишком отвлёкся. Он начал бормотать некие общие фразы о природе зла. О пустоте, созданной необъяснимым отсутствием Безымянного Бога, в которую неминуемо должна устремиться духовная отрава. О неком вихре.

– Я имею в виду, что не так с ребёнком! – резко перебила его няня. – Меня интересует не вся вселенная, а один ребёнок, раз уж меня попросили помочь! Почему Мелена зовёт меня, а не свою мать? Почему не пишет деду? Он же Владыка Тропп, ради всего святого! Мелена не могла забыть всё, чему её учили. Или жизнь там, в деревне, хуже, чем мы думали?

– Всё хуже, чем мы думали, – мрачно подтвердил Фрекс. – Ребёнок… вам лучше заранее подготовиться, няня, чтобы не закричать, когда его увидите… ребёнок ущербный.

– Ущербный?.. – Няня крепче стиснула ручку чемодана и перевела взгляд на краснолистные кусты жемчужницы на обочине дороги. – Фрекс, расскажи мне всё.

– Это девочка, – убито сказал Фрекс.

– Да уж, великий ущерб, – насмешливо фыркнула няня, но Фрекс, как обычно, не различил иронию. – Ну, семейный титул перейдёт следующему поколению, ладно. Руки, ноги на месте?

– Да.

– У неё что, конечность лишняя?

– Нет.

– Грудь она берёт?

– Это невозможно. У ребёнка чудовищные зубы, няня. Острые, как у дикого зверя.

– Ну, многим детям вместо груди дают бутылку с тряпкой. Ничего страшного.

– И цвет… цвет тоже неправильный, – упрямо продолжал Фрекс.

– Неправильный – это какой?

Несколько мгновений Фрекс лишь молча качал головой. Няне он никогда не нравился, и она сомневалась, что когда-либо изменит мнение о нём, но всё же она немного смягчилась.

– Фрекс, навряд ли всё настолько плохо. Выход есть всегда. Расскажи няне правду.

– Оно зелёное, – наконец выдавил он. – Няня, оно зелёное, точно мох!

– Она зелёная! Это же твоя дочь, ради бога.

– Бог тут ни при чём. – Фрекс начал плакать. – Не небо послало нам этого ребёнка, няня; небеса подобного не допускают. Что же нам делать?..

– Тише. – Няня не выносила мужских слёз. – Наверняка всё не так плохо. Кровь в жилах Мелены самая благородная. Чем бы ребёнок ни болел, няня поправит дело. Доверься мне.

– Я верил в Безымянного Бога, – всхлипнул Фрекс.

– Цели-то у нас с богом могут быть и общие, – сказала няня. Она знала, что это кощунственно, но не могла удержаться от колкостей, пока подавленный Фрекс был не в силах ей сопротивляться. – Не горюй, я ни словечком ни обмолвлюсь семье Мелены. Сами разберёмся, и глазом не моргнёшь, а другим знать и нечего. Имя девочке дали?

– Эльфаба, – сказал он.

– В честь Святой Эллефабы с водопада?

– Да.

– Хорошее имя, старинное. Дома будете Фабалой звать, да?

– Как знать, доживёт ли она до подобного имени, – проговорил Фрекс, словно надеялся на обратное.

– Интересные вокруг земли! Мы уже в Венд-Хардингс? – спросила няня, чтобы сменить тему.

Но Фрекс съёжился и умолк, лишь изредка неохотно шевелясь, чтобы направить лошадей нужным путём. Вокруг тянулись грязные, унылые крестьянские земли, и няня уже начала жалеть, что пустилась в путь в своём лучшем дорожном платье. Грабители с большой дороги, чего доброго, решат, что у хорошо одетой пожилой дамы есть при себе золото. И те оказались бы правы, поскольку няня щеголяла в золотой подвязке, украденной много лет назад из будуара Её Светлости. Какое унижение, если подвязка обнаружится много лет спустя на бедре стареющей няни! К счастью, её опасения не оправдались, и повозка без происшествий въехала во двор священника.

– Дай мне сначала глянуть на ребёнка, – сказала няня. – Будет проще и справедливее по отношению к Мелене, если я с ходу увижу, с чем мы имеем дело.

И это было несложно устроить, так как Мелена лежала без чувств, нажевавшись пьянолиста, а ребёнок тихонько хныкал в корзине на столе.

Няня придвинула стул, чтобы не ушибиться, если упадёт в обморок.

– Фрекс, спусти корзину на пол, я посмотрю.

Фрекс повиновался и пошёл возвращать лошадей и повозку Бифи. Тому редко требовалось куда-то выезжать по делам старосты, и он одалживал свой транспорт другим, поддерживая репутацию среди местных.

Малышка была запелёната, причём рот ей замотали отдельной повязкой. Над ним шляпкой ядовитого гриба торчал нос и блестели открытые глаза.

Няня наклонилась ближе. Ребёнку было недели три от роду. Но пока няня качала головой, разглядывая так и сяк лицо и лоб маленькой Эльфабы, словно пытаясь прочесть её мысли, глаза девочки пристально следили за ней. Глаза у неё были карими, насыщенного цвета рыхлой земли с вкраплениями слюды. Уголки глаз покраснели, белки были исчерчены сетью алых сосудов, словно те полопались от напряжённой работы зрения и мысли.

И кожа, о да, совершенно зеленющая. Не такой уж уродливый цвет, подумала няня. Просто какой-то нечеловеческий.

Она провела пальцем по щеке ребёнка. Девочка вздрогнула, запрокинулась назад, и опутавшие её с ног до головы пелёнки разошлись, как шелуха. Няня стиснула зубы и запретила себе бояться. Кожа ребёнка от грудины до паха была такого же странного цвета.

– Эти двое хоть раз своего ребёнка трогали? – пробормотала няня. Она положила ладонь на вздымающуюся грудку, накрыла пальцами почти незаметные детские соски и скользнула рукой вниз, чтобы проверить, как там всё устроено. Ребёнок был мокрым и грязным, но в целом совершенно обычным. Кожа у неё оказалась такой же мягкой и бархатистой, как в младенчестве у Мелены.