И все как-то закрутилось вокруг Бусика, пугающее забылось, будто кот и вокруг него обернулся мягким теплым клубком, как любил оборачиваться вокруг Вериной руки. Артем научился не спотыкаться о миски с водой и сухим кормом, стоявшие теперь на кухне, а Вера вернулась к блогу. Она даже рассказала в нем историю про МАШУ, умолчав, впрочем, про шест. Подписчики оживились, привели горстку новых, а кто-то предложил снять короткометражку в жанре ужасов: как одинокий турист гуляет по заброшенному поселку и видит тот самый рисунок с надписью. Он улыбается, идет дальше, но вновь и вновь натыкается на МАШУ, становящуюся все злее. Турист пугается, бежит, уже видит вдали обитаемые дома с успокаивающим светом в окнах – и тут из-за угла внезапно появляется, будто выпрыгивает стена с огромной МАШЕЙ, у которой руки подняты вверх, а во рту появились острые треугольные зубы… Крик – и фильм заканчивается. Веру аж передернуло, первым порывом было стереть этот комментарий, но «лайки» начали вспыхивать под ним один за другим, и Вера убрала курсор. В конце концов, ей просто попались чьи-то дурацкие, паршиво, между прочим, исполненные рисунки. А шест какие-то вандалы украли с кладбища. Наверняка подростки, они постоянно забирались в заброшки, чтобы пить всякую дешевую дрянь, жечь костры и визгливо гоготать. Может, они даже специально решили напугать Веру, крались за ней следом, перегородили дверной проем шестом, а сами сидели в кустах неподалеку, хрюкая от восторга. Потом небось хвастались друзьям, как здорово напугали блогершу. «Вашего брата у нас не любят»,– вспомнила Вера слова Артема. Блогерша, приезжая фифа, «смузерша», как бросил ей в спину пьяненький мужик на набережной. Обычно, когда местные интересовались, откуда она, Вера отвечала: «С Химок», помня, что «с», а не «из». И это была почти правда, они с этим действительно больше года прожили в Химках…

Вера посидела немного за ноутбуком, стуча ногтями по панели рядом с клавиатурой. А потом открыла в программе для монтажа недоделанный ролик про кладбище. Раз она приезжая блогерша, то и заниматься будет тем, что умеет. И сделает действительно крутой материал, и, может, даже станет наконец известной.

Пельмени все-таки удалось утрамбовать в морозилку, потеснив замороженный шпинат, с которым Вера все собиралась сделать зеленую самолепную лапшу, и пакетик с хариусами, когда-то пойманными Артемом на загородной речной вылазке с приятелями-рыбаками. И ролик был почти готов, когда утомленная монтажом Вера на следующий вечер вышла проветриться на балкон.

В зарослях пожухшего иван-чая вокруг соседней заброшки играли в прятки дети, девица из дома напротив, с которой Вера здоровалась, узнавая по татуировке на шее, но все время забывала, как ее зовут, выгуливала своего толстозадого корги, рядом молодая мать болтала по телефону и свободной рукой покачивала коляску. А посреди всего этого стоял мужичок в мятой, кое-где порванной форменной одежде и фуражке. Он покачивался и переминался, пытаясь найти положение поудобнее, потому что одна нога у него была короче другой. На плече он держал длинную палку с вырезанным из жести паровозиком на верхушке. Мужичок, задрав голову, неотрывно смотрел прямо на Веру. Глаза у него были белесые, будто подернутые изморозью, и лицо, равнодушное и невзрачно-крестьянское, тоже казалось мраморным. Шест – это чтобы могилу найти, когда снегом заметает, вспомнила Вера. Наверное, его заметало много десятилетий, и он навсегда заиндевел там, в своем последнем подземном пристанище над вечной мерзлотой. Даже здесь, наверху, она чувствовала исходящий от покачивающейся под балконом фигуры холод – равнодушный и пронизывающий, как взгляд неподвижно застывших белых глаз. И наконец разглядела, почему одна нога у мужичка короче другой – у него не было правой ступни, и он упирался в перемешанный с щебенкой песок культей в подвернутой мятой штанине. Стало тихо-тихо – ни шума машин, ни ветра, ни криков детей, мамаша с коляской беззвучно шевелила губами, прижав к уху телефон.

«Так не бывает».

Вера зажмурилась. Это галлюцинация, нервы, опять чертовы нервы, вроде здесь, вдали от Москвы, все прошло, а теперь снова начинается. Переутомилась, перепсиховала, пересидела за компьютером, МАША еще эта. И где искать в Воркуте врача, чтобы снова выписал таблетки? Вера уже надеялась, что они ей больше не понадобятся, так все было хорошо, спокойно, так нормально.

– …Я ему говорю – а он ни в какую. Ну. И чего?

Звуки вернулись. Вера открыла глаза – мужичка в форме под балконом не было. Девушка с корги прошла прямо там, где он только что стоял, заметила ее и приветливо помахала рукой. Вера подняла в ответ свою тяжелую, вспотевшую, будто чужую ладонь и неуклюже подвигала ею из стороны в сторону. Соседка поежилась, как будто тоже почуяла остатки пронизывающего холода, и застегнула молнию на толстовке.

* * *

– А, это ты… – просипела Вера и почувствовала, как саднит горло.

Она медленно подтянула и приложила к шее ледяную руку, а потом натянула маску поплотнее.

Опять, значит, свой паровозик притащил. Будто дитя малое – игрушку, похвастаться. Только Вера не станет снимать маску, не будет смотреть. И что он сделает? Существует ли вообще галлюцинация, если ее никто не видит? Хотя вроде существует – бродит вот вокруг кровати, скребет по полу своим шестом. Заткнуть бы уши… Беруши лежали справа от изголовья, на бесконечно далекой тумбочке. Вера, хрипло вздохнув, перевернулась на живот, подтащила поближе один локоть, потом другой, оперлась на них. Боль колоколом гудела в голове. Сколько же она вчера выпила… или это уже от переохлаждения? Пусть Артем закроет окна… И вот бы Бусик пришел, обвился привычно вокруг руки, согрел хоть немного.

Бусик. Что-то случилось с Бусиком.

* * *

Уже подростком Вера с удивлением узнала, что папа ее, маленькую, бил. Мама рассказала. А сама Вера совершенно этого не помнила, более того – она даже забыла, как папа выглядел, мама развелась с ним в далеком Верином детстве. Но возраст все равно был уже вполне сознательный – она помнила, как пошла в садик, помнила ежика на дверце своего шкафа и как упала на даче в пруд, помнила все подвалы и чердаки в окрестностях – но лицо папы, его голос и запах выветрились из памяти напрочь. Опять сработала ее чудная способность забывать плохое. В уцелевших осколках приятных воспоминаний отца заменил отчим, которого она так давно привыкла называть папой, что в начале маминого рассказа пришла в замешательство – неужели этот человек, катавший Веру на плечах и смиренно отсиживавший с ней очереди в детской поликлинике, мог поднять на нее руку?

– Папа, – просипела Вера, подползая на локтях чуть ближе к невидимой тумбочке.

Папа – не тот, который ее бил, а настоящий – непременно помог бы сейчас, закрыл бы окна, принес бы ватное одеяло и чашку горячего чая. А мама, наверное, разохалась бы, начала искать горчичники и градусник.

Как жаль, что они оба умерли. И Вера совершенно не помнила от чего.

* * *

Весь следующий день после явления одноногого машиниста Вера потратила на приготовление той самой зеленой лапши. Сделала с ней домашний рамен, сварив бульон из последней остававшейся в холодильнике куриной ноги. Больше ничего мясного в доме не было, а Артем, выхлебавший за вечер половину Вериного «интересного супчика с лапшой», без мясного не мог никак, все остальное он считал закуской, гарниром, но никак не полноценной едой. Поэтому наутро Вера отправилась в магазин.

В непривычно тихом дворе что-то было не так, и Вера, идя привычным маршрутом вдоль дома, не сразу поняла, что именно. Вот царь-яма на дороге, в которой временами застревал даже уазик соседа из первого подъезда, вот облетевшие кусты, вот пустая двухэтажка, в которой подростки пару недель назад устроили небольшой пожар, а за двухэтажкой торчит забор…

Стоп.

Не было там никогда никакого забора.

Вера медленно повернула голову. За двухэтажкой высились разноцветные шесты, точно копья подошедшего к дому войска. Самолетик, полумесяц, ЮРА, ПЕТР, восхитившая ее когда-то железная роза, облезлый ангел, МАМА, АЛ, еще какие-то инициалы, пятиконечная звезда, ВАНЯ… Шесты покачивались, медленно приближаясь, и снова стало очень, очень тихо и холодно.

Вера опустила взгляд, сосредоточилась на смешанной с песком щебенке под ногами, так, чтобы не видеть шесты даже краем глаза, развернулась и направилась обратно к подъезду. Слева, со стороны двухэтажки, захрустели ветки. Боковым зрением Вера заметила плывущего к ней на фоне низких серых туч ВАНЮ и побежала.

Она взлетела по лестнице, долго не могла попасть ключом в скважину, царапала им зеленую краску на двери, потом наконец ворвалась в прихожую, закрыла дверь на верхний замок и на щеколду и с минуту стояла у вешалки, пытаясь отдышаться.

– Что-то забыла? – сонным безмятежным голосом спросил из комнаты Артем. У него был выходной, и он намеревался отсыпаться, как минимум, до полудня.

– Поплохело что-то, простыла вчера, кажется. – Для убедительности Вера густо покашляла. – Ты сам в магазин сходи, мне отлежаться надо.

– Я тогда не в наш пойду, а в «Каскад», там как раз рыбу копченую должны были завезти, – сказал Артем, когда Вера, торопливо раздевшись и стараясь не дрожать, нырнула под одеяло рядом с ним. – Ты только список напиши, чего и сколько купить.

– Угу. – Вера смотрела в потолок.

– Температуру пока померяй и жидкости побольше пей.

– Угу.

Артем откинул одеяло, задумчиво почесал живот.

– Ладно, раз уж проснулся… Хочешь, меда тебе куплю и лимонов парочку? Ты, главное, напиши, а то забуду.

– Угу.

Когда Артем наконец ушел, Вера выскользнула из постели, бросилась к ноутбуку и принялась торопливо, промахиваясь мимо клавиш, удалять видео о кладбище – и то, что успела смонтировать, и исходники. Потом очистила память камеры, стерла все фото, сделанные на телефон, убедилась, что даже в «корзинах» ничего не осталось.

– Всё, – сказала она, взглянула на окно, за которым серело пасмурное холодное небо, и повторила громче, словно хотела, чтобы ее услышали: – Всё!

Еще неделю Вера просидела дома. Выкладывала в блог что-то нейтральное и милое вроде коллекции фотографий собак, встреченных на улицах, – гладеньких, хозяйских. Попыталась приготовить квашеные грибы, но Артем заявил, что больше не может терпеть этот запах, и вынес банку на помойку, хотя Вера утверждала, что с грибами все в порядке, это начали свою работу молочнокислые бактерии. Артем тщательно протер то место, где стояла банка, попшикал освежителем и жалобным голосом попросил котлет – обычных котлет, с размоченным хлебом в фарше и желательно с луком.

Вера не любила котлеты, они напоминали ей о финальном выяснении отношений с этим. Выкладывая комки фарша на сковороду, она чувствовала, что это больше не медитация и не вызов – это стряпня. Домашняя стряпня, как положено, как у всех. Артем, наверное, уже жалеет, что связался с приезжей любительницей заброшек и необычных рецептов, ему бы простую хозяйственную девушку, чтобы через полгодика – свадьба, через год – коляска. Как у всех. Интересно, кстати, каково это – постоянно таскать коляску вверх-вниз по лестнице, лифта же в доме нет.

Вера вдруг взревновала к этой гипотетической хозяйственной девушке, натерла в фарш немного мускатного ореха, добавила чабреца и задумалась – это что же, она и правда привязалась к Артему? Попалась во второй раз, да еще и так быстро?

А может, и не попалась. Или он тоже попался, и у нее здесь действительно в буквальном смысле начнется новая жизнь. Только таскать коляску на четвертый этаж все-таки ужасно тяжело и неудобно…

Вечером за окном посыпался первый снег.

– Так рано, – удивилась Вера.

– Это поздно. – Артем доедал котлету. Он ничего не сказал про непривычный привкус мускатного ореха, хотя, судя по выражению лица после первой пробы, явно его почувствовал. – Наверное, ты с собой запас тепла привезла.