– Всякие диковины находят путь к моей лавке, как река находит путь к океану. – Он хохотнул. В его зубах было столько же дыр, сколько и в истории. – Жаль ты не пришел вчера.

– Почему это?

– Я как раз продал последнюю часть тела Архангела.

– Тела Архангела?

– Ты разве не слышал рассказов? А стоило бы.

Я положил на стол серебряную монету и указал на флейту.

– Друг мой, эта флейта принадлежала самому шаху Аламу, отцу кашанского шаха Бабура. Он любил играть на ней, когда кормил павлинов в саду удовольствий. И павлины танцевали под мелодии флейты.

– Сильно сомневаюсь. – Я положил на стол еще одну монету. – Но ты и впрямь нарисовал замечательную картину. Скажи, о каком «теле Архангела» ты говоришь?

Дамиан взял две серебряные монеты и придвинул флейту ко мне.

– Я так понимаю, ты только что спустился из какого-то монастыря в нагорье, иначе уже знал бы. Люди привозят эти черные куски с востока и говорят, что это тело нашего господина. – Он понизил голос. – Говорят, Архангел явил себя над Ангельским холмом и отдал свое тело.

Странная история, но в Костане я видел и более странные вещи.

– Так эти черные куски и есть тело Архангела? – спросил я.

– Только не разболтай, что об этом тебе рассказал Дамиан. Священники говорят, это ересь, а язык мне еще пригодится. Но если хочешь купить, приходи завтра.

Придется мне так и сделать.

– Скажи, в тех историях, которые ты слышал, никто не пел про янычара по имени Кева?

Дамиан поднял брови и улыбнулся:

– А, я слышал это имя. Великий сирмянский воин. Говорят, он надел маску и стал магом.

– А что еще говорят?

– Говорят, он преследовал призрака в Лабиринте. Говорят, он до сих пор ее преследует, свою давно потерянную любовь, но его кожа сгниет и спадет с костей, прежде чем он ее найдет.

– Так с тех пор никто его больше не видел?

Дамиан хмыкнул:

– Человека, который входит в Лабиринт, никогда больше не увидят.

Это не так. Я вошел в Лабиринт, и сейчас Дамиан меня видит. Быть может, Кеве не так повезло.

– Кошмарная история, – сказал я.

– Я рад, что тебе понравилось. Как тебя зовут, приятель?

– М-м… Малак. Так ты прибережешь для меня кусочек тела Архангела?

– Тогда приходи поскорее. – Он улыбнулся дырявыми зубами. – Некоторые готовы неделю не есть, чтобы получить хоть крохотный кусочек. Долго я его придерживать не буду.

Я отдал флейту Принципу. Мы вчетвером набросились на хлеб с оливковым маслом. Настоящий вкус Крестеса.

После этого мы отправились в баню. Мы с Принципом наслаждались горячим бассейном и парной. Мне даже сделал массаж человек, называющий себя борцом.

Когда я одевался, вошел глашатай, звоня в колокольчик. Он был в пурпурной одежде, на его золоченых латах красовалась имперская печать с Цессиэлью.

– Слушайте, слушайте! – прокричал он громовым голосом. – Повешение изменника и насильника у часовни Апостола Лена. Приглашаются все!

Часовня Лена находилась в центре города, на стене, разделявшей четыре района. Именно там когда-то был постоялый двор Лена из знаменитого стиха «Ангельской песни», и это всего в минуте пути от бани.

– Кого вешают? – спросил я у обрюзгшего старика, замотанного в полотенце.

– Глашатай не сказал, – ответил он с мелодичным пасгардским акцентом. – Уже много лет перед часовней Лена никого не вешали. Видать, кто-то упорствующий в грехе.

У входа сидел Принцип и играл на флейте. Мелодия получалась нежная и полная надежды, хоть и не совсем стройная.

– Ты когда-нибудь видел повешение? – спросил я.

Он взял неверную ноту.

– Говорят, неплохой способ умереть.

– Кто так говорит?

– Люди, молящие о смерти.

Из женской бани вышла Мара, и выглядела она куда краше, чем раньше. От нее пахло лавандой.

– Ты слышал? – спросила она.

– Кого-то повесят. – Я понурил плечи. – Говорят, неплохой способ умереть.

Вслед за матерью неслышно вышла Ана и уставилась на меня, в ужасе распахнув глаза.

– Не кого-то, – сказала Мара, выглядящая гораздо более решительной, чем утром. – А тебя.

Мы поспешили на площадь у стены, на которой стояла часовня Лена. Толпа была такая плотная, что мне чуть ли не пришлось расталкивать зевак.

У виселицы стоял однорукий человек болезненного вида. Он был светлее меня, но очень похож. На его шее была крепко затянута петля. Как только откроют люк, на котором он стоял, приговоренный умрет за считаные секунды.

Толпа плевалась в него ненавистью, смеялась над ним и кидала гнилые яблоки и фиги. Грохот стоял оглушительный.

– Правосудия! – ревела толпа. – Правосудия!

В этих криках я не слышал Мару. Пришлось поднести ухо к ее губам.

– Это грязная затея Васко, – сказала она.

Толпа уплотнялась, и вскоре мы вчетвером оказались среди обширного потока разъяренных крестьян, купцов и уличных торговцев. Я всегда знал, что жители Гипериона в полной мере наслаждаются публичными зрелищами, даже если иногда это приводит к давке, в которой гибнут десятки человек. В такой огромной толпе все могло окончиться и гораздо печальнее. Сотни лет назад, когда были популярны гонки на колесницах, народ сжигал города и даже свергал императоров, когда их любимая команда проигрывала.

Я надеялся, что присутствующие на казни не будут так неистовствовать.

Дверь часовни Лена открылась. По ступенькам небольшого куполообразного здания спустился знакомый священник и подошел к виселице. Его седая борода блестела от масла, а одно ухо отсутствовало – моими стараниями. На священнике была шелковая ряса кремового цвета, а на головном уборе со шлейфом вышита эмблема Архангела в виде одиннадцати крыльев.

Патриарх Лазарь воздел руки. Он стоял лицом не к нам, а к зрителям с другой стороны стены, в квартале Ладонь, где жили высокородные.

Толпа притихла.

– Решение казнить этого человека было принято после глубоких раздумий, – сказал патриарх. – Ваш государь, император Иосиас, Меч и Щит этосианской церкви, приберег это наказание только для самых черных душ, омрачающих даже небо, под которым они живут. Этот человек виновен в измене, предательстве, прелюбодеянии, изнасиловании, разбое и многих других преступлениях, и, если бы я стал перечислять все, цветы в саду часовни завяли бы раньше, чем я закончу.

Как благородно с его стороны опустить самые злейшие мои преступления: как я зарезал наложниц и детей шаха, убил своего брата Зоси с помощью кровавой магии.

– В нашем мире человек может умереть лишь единожды, – продолжил Лазарь. – Но в загробной жизни он умирает множеством смертей, причем таким странным и жестоким способом, что и вообразить невозможно. Те, кто пострадал от деяний осужденного Михея, сына Тенвана, трактирщика из города Иора, найдут истинное правосудие не здесь, а в зале суда Принципуса.

Здесь они точно не найдут правосудия, это верно. Потому что человек на виселице – не я. Как удалось найти кого-то настолько похожего?

Разве что это колдовство. Может, человек на виселице поменял личину?

Но глаза у него точно были как у меня. Не считая более светлой кожи, между нами невозможно было заметить разницы. Хотя я плохо знаю свою внешность.

– Именем императора Иосиаса и моей властью патриарха этосианской церкви приговариваю этого человека к смерти через повешение. Мы отправляем его на суд Архангела.

Люк открылся. Приговоренный упал, и его шея громко хрустнула. Зеваки по обе стороны стены радостно заулюлюкали.

Безжизненное тело Михея, сына Тенвана из города Иора, раскачивалось на утреннем ветерке.

8. Васко

Когда с фарсовой казнью было покончено, над городом собрались тучи. И я увидел на сером небе мерцающую туманную звезду.

«В Ступнях», – сказал мне узор из огней, и это все, что мне нужно было узнать. Скорее всего, глазу Красного Иона непросто следовать за ними в ту часть города, не рискуя быть подстреленным из арбалета или выклеванным воробьями.

Я повернулся к Двум Аркебузам.

– Мара и Михей где-то в Ступнях. Иди туда и отыщи их, но осторожно. – Я махнул шестерым остальным. – И вы тоже.

– Капитан, ты будешь совсем один. – Две Аркебузы поморщился. – Мне не нравится оставлять тебя с этими… мерзавцами.

– Я справлюсь. Имей в виду, Две Аркебузы, – никакого насилия. Если Михей от них не отступится, дай мне его уговорить. Устрой нам встречу в часовне Лена. В любом случае я буду ждать тебя там.

Все священники, лорды, евнухи и прочие люди, собравшиеся, чтобы насладиться казнью, теперь обернулись, восторгаясь туманной звездой, которая, вероятно, еще некоторое время продолжала мигать.

– Это знак, – сказал какой-то священник. – Архангел нами доволен. Это значит, что мы загладили зло, сотворенное Михеем Железным.

Я лишь усмехнулся себе под нос. Нет никакого знака, а есть торгаш-альбинос, а также зеркала и линзы, с которыми он любит играть.

Сад наполнили молитвы и песнопения. Ничего не поделаешь, приходилось терпеть. Передача «Михея» позволила мне занять достойное место здесь, среди выдающихся людей империи. И все же выносить их недальновидность и глупость непросто.

Отказ императора оказался горькой пилюлей. Раз он не пожелал принять наши золотые объятия, тогда я навлеку на него все самое ужасное, что сумею. Постараюсь сделать все возможное, чтобы город зимой голодал. Чтобы лордам в Ладони ради выживания пришлось обгладывать крысиные кости. Долго ли тогда они будут верны своему босоногому императору?

Пока я замышлял недоброе, ко мне подошел человек в сверкающей пурпурной тунике, поверх которой была накинута еще более яркая пурпурная тога. Он маскировался старательно, но я все же заметил проступившие у него в кармане латианские четки.

– Ты знаешь хорошего врачевателя зубов, Васко? – Лаль разинул рот, открыв чередующиеся золотые и платиновые зубы. – Болит вот тут, видишь?

– Здешние врачеватели зубов тебе не понравятся.

Изнеженный банкир вздернул подбородок:

– Ну хоть вино здесь хорошее. Только зубы портит.

– Так пей меньше.

– Я пью, когда волнуюсь. Когда услыхал, что Иосиас отхлестал тебя по щекам, выпил целый кувшин. Убедить Дом Сетов поддержать эту авантюру было непросто. Моя жизнь, жизнь моих женщин и детей – все служит залогом. – Он приблизил свое смуглое лицо к моему. – Как и твоя жизнь, и жизнь твоей женщины с ребенком. Не забывай об этом.

Я даже не моргнул.

– По-твоему, с кем ты разговариваешь?

– С человеком, давшим мне обещание в доме удовольствий в Вахе, за чаркой хорошего вина. С тем, кто заразил меня своей мечтой завоевания не с помощью солдат, а с помощью купцов. С тем, кто не кажется мне целеустремленным. Кто вместо того, чтобы гнаться за этой мечтой, погнался за женщиной.

Лаль не ошибался. Преследование Мары поглощало большую часть моего внимания. Если бы я получше продумал свою речь и лучше разобрался бы в человеке, к которому пытался взывать, я сумел бы убедить Иосиаса.

Я подставил Компанию под удары стрел его ханжества. И цена моей ошибки для наших акционеров и влиятельных банкиров вроде Лаля может оказаться фатальной.

– Да, мне был нанесен удар, – сказал я. – Но ты меня знаешь, Лаль. Я не отступаю. – Я вспомнил, что говорил мне Михей. – Настойчивость открывает много замков.

– Иосиас – не какая-то потаскуха, с которой ты настойчиво пытаешься переспать.

– Потаскуха и есть. Я владею тем, что он хочет получить, просто он этого не понимает. Дай время, и я заставлю его понять.

Лаль стиснул четки в кармане.

– У тебя есть время до зимы. И уже холодает.

К нам приближался еще один человек, и это побудило Лаля уйти. Незнакомец носил роскошные серебристые усы. Когда он улыбался, лоб и щеки становились розовыми и округлыми.

– Мы не имели удовольствия познакомиться, – произнес он на саргосском, протягивая мне руку. – Я Роун, экзарх Семпуриса.

Я ответил на рукопожатие:

– Я…