Только этого было мало. Снова пустив газ, они не входили, пока не прошло больше времени. Я не мог сказать сколько, потому что газ меня усыпил.

И я не узнал, что со мной делают, пока я сплю. Но заметил следы иголок на запястье и на руке выше. Меня чем-то кололи.

Временами я слышал пение. Отдаленное и чистое. Грустное, но вселяющее надежду. Я прижимал ухо к камню, но так и не разобрал, откуда оно доносится. И звучало оно слишком сладко для этого места, напоминая сон.

Однажды я проснулся – и надо мной стоял Васко. Так же было и с Мириам? Ей пришлось смотреть в его единственный глаз, когда она выталкивала из своего чрева Элли?

Я не мог пошевелиться.

– Надеюсь, угощение доставляло тебе удовольствие, – сказал он. – По какой-то причине Хит желает, чтобы тебя хорошо кормили. Тем не менее жаль, что мы не могли поговорить раньше. Я был занят, суета, то одно, то другое. Видит Принципус, аудиенции императора нелегко добиться.

В этот раз я мог шевелить языком:

– Какого императора?

– Все того же Иосиаса. Ты встречался с ним?

– Нет, и не стремлюсь.

– Забавно. Знаешь, в детстве я верил, что императора избирает сам Архангел. Думал, императору подчиняются все без исключения. А теперь мне жаль человека, держащего этот скипетр. И особенно жаль Иосиаса после того, как ты подорвал его власть. В сущности, он и не правит за пределами своей крепости в Гиперионе.

И неудивительно. Аланийцы уничтожили его войско у Сир-Дарьи. И мое войско тоже.

– Почему тогда ты так сильно хочешь с ним встретиться?

– Разумеется, чтобы ему помочь. Я хочу помочь всем. Я достойный человек. Родись я латианином, меня даже назвали бы святым. Я здесь для того, чтобы спасти империю, Михей. А еще я намерен спасти тебя.

Я захохотал, но смех вышел чудной, пронзительный и гортанный, поскольку я не контролировал свой живот.

– Ты намерен спасти меня против моей воли? Так типично для священнослужителя.

Улыбку Васко сменил хмурый взгляд.

– Я не священнослужитель.

– Тогда кто ты?

– Купец. Капитан. Но прежде всего я видящий.

Видящий. У меня волосы встали дыбом от этого слова. По спине скользнули холодные пальцы.

– Михей, – Васко потер сложенные ладони – кажется, этот человек постоянно мерзнет, нагорье для него не подходит, – я решил сделать из тебя ключ. Ключ к Высокому замку Гипериона. Я намерен преподнести тебя императору Иосиасу.

– Человеку, который обезглавит меня за измену? Как же это меня спасет?

– Правосудие может спасти твою душу. Помнишь, я говорил, что использую тебя как фигуру для игры в «Убийцу султана»?

Этот священник сам не знает, что говорит.

– Зачем жертвовать собственной фигурой?

– Вижу, ты не знаком с игрой. Тогда вот ближайшая аналогия: ты будешь куском мяса, который я повешу на дереве, чтобы выманить с неба орла.

– Ну и что ты станешь делать с орлом, когда схватишь его?

– Держать в безопасном месте довольным и сытым.

– И конечно же, в клетке.

Васко ухмыльнулся:

– Прежде чем я тебя отошлю, разберемся с одним вопросом – с твоей железной рукой. Как ты ее получил?

– Переспал с демоном.

Васко рассмеялся.

– Я в последний раз спрашиваю, Михей Железный. – Он указал на свою повязку. – Знаешь, в Инквизиции нас учили самым разным способам заставить человека заговорить. – Он потрогал повязку, словно собрался снять. – Но с этим ничто не сравнится. Ты уже пробовал. И чем дольше глядишь в эту бездну, тем больше она будет тебе показывать то, что… ранит до глубины души. Так что говори правду. Где ты взял эту руку?

Может, все же лучше сказать ему. Не хотелось мне этих ужасов. Я видел достаточно, когда Ашери принесла меня к тому плавающему алмазу с десятью глазами ангела Михея на оболочке.

Но я воин. Завоеватель. Мне хотелось воспротивиться нажиму священника.

Но мне также хотелось жить. Надо выиграть время, чтобы сбежать. Пусть же правда послужит оплатой.

– Я тебе не солгал. Я совокуплялся с демоном. Я дал ей свое семя, и за это демоница подарила мне ту руку.

– Скажи мне ее имя. – Он приподнял повязку, но не сдвинул в сторону.

– Ахрийя. Так она сама мне сказала.

Васко разразился истерическим хохотом:

– Ах, Михей. Ты спал с названой сестрой, а потом сменил ее на царицу дэвов. Уважаю. – Он развернулся, собираясь уйти.

– Погоди… Не отдавай меня Иосиасу, прошу…

Было тошно его молить, но я должен хоть попытаться.

– Мне не очень-то и хочется. Но я не могу тебе доверять. Как ты и сказал, ты не фигурка в игре. А играющих и без тебя слишком много.

– Нет, во имя души Мириам, не… – Сыграв этой картой, я надеялся на сочувствие.

– Бедная Мириам. Она была красавицей, да?

Да, была, под монашеским платьем. Бедра словно гора Дамав. Истекая кровью на ее надгробии, я думал о них.

– Я ее ревновал, – признал Васко. – Прежде чем появился ты со своим плебейским очарованием, я пытался флиртовать с ней. Но она всегда была со мной так сурова. Ты подобрал ключ к ее сердцу.

– Упрямство и настойчивость открывают много замков.

– Верно. Я не сразу это усвоил.

– Кстати, что случилось с твоим незаконнорожденным ребенком?

Еще одна карта сочувствия, которую я надеялся разыграть. Они были у нас обоих.

Васко сделал долгую паузу, а потом сказал:

– Очень жаль, Михей. Наши пути не раз пересекались, но в итоге привели в совершенно разные места. Однако у меня к тебе есть последний вопрос. – Он обернулся с порога и взглянул на меня. – Где Айкард? – Прежний глава моих шпионов.

– Почему ты хочешь это узнать?

Может быть, потому что оба они саргосцы?

– Мы с ним старые друзья. Так где он?

– Не знаю.

Раз уж Васко решил сдать меня врагам, незачем сообщать ему, что Айкард в Костане.

– Я найду его. Наши с ним пути в итоге сойдутся.

Васко закрыл дверь и оставил меня во тьме.

2. Васко

Я жаждал изменить мир.

Вы назвали бы меня целителем.

Но нет, я был лекарством. Мне надо было проникнуть в сердце больного.

Священная империя Крестес, так ее называли. И когда-то я тоже считал ее священной. Когда-то я верил в сказки, которые звались правдой.

Тогда я был священником и не сомневался в божественности этосианской церкви, патриарха и даже императора, о да.

Мои глаза открылись, когда Михей покорил Саргосу. Он заявил, что следует божественному пути этосианской религии. Что наши женщины и имущество останутся в целости, потому что мы правоверные.

Но его воины не соблюдали заповеди. А когда мы пожаловались, он сделал вид, будто не услышал.

Разочаровавшись в так называемых слугах Архангела, я превратился в патриота. Моим богом стала сама Саргоса, а моим кредо – величие ее культуры и семей.

Но когда я пересек море и увидел Кашан, его миллионные города с ткацкими фабриками, меня осенило: Саргоса слишком мала, слишком далека от центра цивилизации, чтобы стать чем-то бо́льшим, нежели сноской на страницах летописи.

И тогда моим богом стало золото. И до чего ж хорош был этот бог! Он служил мне верой и правдой, как я служил ему. Поклонение ему вело через все моря и земли. Это путешествие открыло мне глаза на истинного бога.

Единственного достойного поклонения.

Которому точно не поклонялись здесь, в этой часовне. Перед алтарем валялись обломки статуи Архангела – печальная груда из одиннадцати рук и крыльев. Помню, как когда-то сияла статуя, какой была яркой, когда художники из Мелтани раскрасили ее в синий и золотой.

И я вспомнил, где первосвященник спрятал свой экземпляр «Ангельской песни». Меня всегда удивляло, почему он делал тайну из чего-то столь обыденного. Я протянул руку и вытащил книгу из щели в стене. И тут же закашлялся от поднявшейся пыли. На обложке красовалось название, крупно написанное по-крестейски. Старым шрифтом, судя по вытянутым буквам.

Я полистал страницы толстого тома. Понюхал истлевший пергамент. Открыл книгу, поднял ее двумя пальцами и тряхнул – так иногда дергались несчастные идиоты, подвешенные на носу корабля.

Оттуда ничего не выпало, не считая пыли. Просто книга. С заметками, написанными на полях синими чернилами. Одна из них привлекла мое внимание:

«Каков вес каждого греха?»

Я прочитал стих, к которому относилась заметка: «И будут взвешены на весах перед Принципусом все дела добрые и дурные. Те, чьи добрые дела перевесят дурные, обретут вечный покой в Раю. Те же, чьи дурные дела перевесят добрые, будут вечно пить огонь».

Давно я не читал этот стих, но прекрасно помнил Песнь весов Последнего суда.

Позади сломанных и перевернутых скамеек стоял Хит.

– В чем дело, друг мой? – Мой голос прокатился эхом по разрушающемуся молитвенному залу.

– Он здесь, капитан. – Его голос был слишком тихим, чтобы вызвать эхо, но у меня хороший слух.

– Кто?

– Гонец из Высокого замка.

– Наконец-то.

Я вышел из часовни и встретился с гонцом перед комнатой Михея. Посланник был одноногим, но неплохо управлялся с деревянной ногой и палкой. Один кинжал висел у него на боку, второй спереди, как принято в Вахи, а помимо этого у него были сабля и аркебуза.

Я натянул улыбку на лицо:

– Я Васко деи Круз, капитан «Морской горы», – и протянул ему руку.

– Деи Круз… – хмыкнул он, даже не взглянув на мою руку. – На твоем языке ведь это означает «крест», верно?

Я кивнул.

– Когда я жил в Крестесе, меня называли саргосцем. А когда жил в Саргосе, крестейцем, – хохотнул я, но он сохранил серьезность. – По правде говоря, я и саргосец, и крестеец. И ни один из них.

Он даже не кивнул в ответ. Похоже, мое обаяние не действовало на одноногих, двинутых на оружии гонцов.

– Михей Железный… – сказал он. – Он здесь, в этой комнате?

– Да.

– Тогда позволь мне его увидеть.

Я сунул пальцы в рот и свистнул.

Хит принес мешок с газом и один цилиндр. Втиснул цилиндр в проделанное в двери отверстие и давил на мешок, пока не вышел весь газ.

– Это еще что? – поинтересовался гонец.

Наверное, объяснять ему, как мы это делаем, будет все равно что учить козу считать.

– Увидишь.

Семь минут спустя мы открыли дверь. Гонец вошел в комнату. Он опустил взгляд на огромного спящего завоевателя и с силой прикусил губу.

– Разбуди его, – почти с печалью сказал он. – Хочу услышать, как он говорит.

Я кивнул Хиту. Он взял иглу, смоченную в парализующем снадобье, и ткнул Михею в руку.

Прошло еще несколько минут. И потом я сам разбудил Михея, надавав ему пощечин.

Он закашлялся, несколько раз моргнул и уставился на нас:

– Эдмар?

Эдмар смотрел на Михея как на труп человека, которого любил. Теперь одноногий напоминал грустного мальчугана. И на лице Михея была та же вселенская печаль.

– Кого я пытался спасти, когда потерял ногу? – спросил Эдмар.

Михей ответил без колебаний:

– Ты пытался спасти меня. От забадара. И, клянусь Двенадцатью, ты меня спас.

Эдмар закрыл глаза, словно тонул в горечи. А затем повернулся и вышел, хоть Михей и кричал ему: «Брат! Брат!» Для одноногого он двигался с редким проворством. Мне пришлось поторопиться, чтобы догнать его.

– Так ты скажешь императору, что у нас настоящий Михей Железный?

Эдмар остановился посреди коридора и повернулся ко мне:

– Да, скажу.

Его слова вызвали у меня улыбку.

– И помни, в обмен на Михея я хочу…

– Ты получишь все, что требуешь, торгаш.

Так, значит, его неприязнь не относилась ко мне лично. Как это обнадеживает.

– Да, я торговец, но также правоверный этосианин и подданный императора Крестеса.