Хьюго Борх: Вехоть

Хьюго Борх

* * *

«Страх, всегда связанный с эмпирической опасностью, нужно отличать от ужаса, который связан не с эмпирической опасностью, а с трансцендентным, с тоской бытия и небытия».

Н. Бердяев

«Не вызывай то, чего не можешь подавить»

Х. П. Лавкрафт

«Если потусторонний мир существует, то он вовсе не освобожден от страданий».

Карл Юнг

1. Ночь. Ведьма рядом

В ту зимнюю ночь я насмерть перепугала соседей истошным воплем. Орала как резаная…, не передать словами. Стояла глубокая ночь, но соседи подоспели сразу и со всей дури тарабанили в дверь. Правда, их стук раздался уже после того, как осиплость голоса накрыла меня, и я открывала рот, ну, как рыба, выброшенная на берег…

В квартире я осталась одна, отца в прошлом году похоронили, а мать уехала на похороны своей тетки, умершей на хуторе под Тамбовым.

Что тетка умерла, маме сообщили родственники. Тетка не имела детей и так вышло, что кроме мамы одинокую старушку похоронить было некому.

Известно было, что баба Варя в конце жизни подвинулась рассудком, надевала на себя старинные крестьянские платья из сундуков, ходила за огородами с охапкой травы, раскладывала везде нарезанные тряпочки, шептала, руками махала и называла себя Авенией. Чудила, как могла. А что за имя Авения, – я не знала.

…А началось все с того, что я проснулась той ночью вся мокрая от пота, – два одеяла не в счет, я под ними зимой всегда сплю. Комната сжалась надо мной и стояла духота, – дверь приоткрытая не в счет, – но там, в коридоре – темнота была со странными очертаниями. Всмотрелась – что-то не то. Глаза протерла, зыркала туда, а темнота будто надувалась, сдувалась, и шевелилась, как куча листвы под ветром.

– Мамочки! Там кто-то затаился.

Напрягаю зрение. Ничего не видно.

Но я понимаю, там кто-то стоит…, там нечеловеческое что-то.

Аморфное существо, и оно шевелится, и одна его круглая конечность торчит в проеме между дверью и косяком. В потемках толком не разглядеть, но на уровне человеческого роста будто клубок шерсти размером с голову торчит и не движется. У меня тремор. Вот тогда я и заорала.

На стук подошедших соседей, пулей спрыгнула с кровати, броском очутилась под дверью, глянула в глазок – соседи из пятьдесят первой квартиры, пожилые супруги. Открыла.

Они – сонные, злые, с подозрением:

– Кто у вас так орет?

– Да это я перепугалась, извините.

– А кто там у тебя из-за спины выглядывает?

Оглянулась – никого.

– Скажи своим гостям, чтоб не орали так.

– Ну да, скажу…, – а сама думаю: «кому скажу»???

– Вот-вот…, тогда и прятаться за спину не надо будет. А то смотрите, полицию вызовем.

Закрыла дверь на все замки. И с разбега в кровать. Сижу. Смеюсь над собой. Спрашиваю у себя: «Что, купила билет на вторую серию фильма ужасов?»

Сердце колотится, как после трехкилометровой дистанции бега, сердце просто из груди выскакивает. Дрожу и дышу как спринтер после забега. Аж в груди закололо.

Опять то же ощущение, как до прихода соседей: кто-то стоит в проеме между дверью и косяком. В потемках не видно, но снова на уровне человеческого роста вместо головы у существа – клубок шерсти.

Схватила концы одеяла, натянула до шеи. Напрягаю зрение. Глаза болят от темноты. Картина не меняется. Я будто взглядом удерживаю то, что передо мной, чтобы оно не двинулось в комнату. Это ни человек, ни кошка и ни собака.

Существо ночью проникло в квартиру. Как же я, дура, забыла запереть? Да нет! Я ж соседям открывала – двери были на запоре.

Дура, дура такая.

Лежу, мокрая вся, – как в ванной лежу. Конечности онемели. В ушах звенит. Во рту пересохло. И ком с груди поднялся к горлу.

Страшно.

Как нашла в себе силы, не знаю. Осипшим голосом лопочу:

– Кто ты?

Никакой реакции. Жду, боюсь сейчас накинется на меня, а я неподвижна, я беззащитна.

– Кто ты?

Опять ответа никакого. И почему-то кажется, дед это мой. Но его похоронили уже. А с чего решила, что дед? Бородища у него была такая густая, как клубок шерсти. А еще звук такой появился, как в деревне слышала, когда он со скотиной управлялся. А дальше стук копыт, будто плеткой кого-то стегают, и даже стон такой слабый, далекий. А иногда от плетки деда ребятне доставалось.

– Дед, ты? Дед! Признайся, не пугай.

А сама думаю, что ж я такое говорю мертвому человеку.

Оттуда никакого ответа. Тишина гробовая. Да и дед в могиле, как он ответит?

– Пошла отсюда, тварь! – шепчу как змея, забравшаяся в амбар, на мышь.

Смотрю – черное пятно приобретает очертания маски, надетой на голову. Да, голова не стандартная, уродливая у этого шутника. Что это?

Я затряслась, как в лихорадке.

Собрала всю ярость и злобу. Заорала на него еще раз! И впервые подумала, нет ли рядом чего-то для защиты, вдруг существо начнет приближаться?

Решила: спрыгну с кровати и рвану в дверь. И шторы на окнах, когда ложилась, успела задернуть. Вот дура. Еще раз крикнула, да где там…, крик не получился. Какое-то шипение кошки, которой наступили на лапу.

Надо орать. Надо. А как? Голос сорвался, – уже не узнаю, а самой страшно, услышала бы от кого-то – на месте бы описалась. А еще говорят, что я вылитая Китнисс Эвердин, помните персонаж из книг Сьюзен Коллинз «Голодные игры»?

Если за дело взяться как Китнисс, то бабке несдобровать. А может дождусь, и тварь исчезнет.

Голова кружится. Мне не до шуток. Меня тошнит, и колит в животе, и тянет в туалет, – как врач говорил: «позывы к дефекации». Вот-вот, такие позывы, хоть на стенку лезь…

Слышу: звонят в дверь, а встать-то боюсь. Да и кто звонит, неизвестно. Может, снова соседи, хоть глянуть в глазок…

Страх, что забыла запереть дверь? Нет, дверь то заперта, раз звонят в звонок. А вдруг призрак звонит в дверь? Бывает такое?

Недавно у подруги бабка умерла, и в день похорон ей в дверь позвонила. «Ты видела бабку?» – спрашиваю. «Нет, – говорит, – но знаю, она была». Проговорив эти слова, подруга еще минут десять просидела белая, как простыня и в оцепенении. С таким видом не обманешь.

…В коридоре вроде огонек засветился. Свеча загорелась в коридоре, на полу. И вокруг свечки ходит бабка сумасшедшая в том самом длинном белом платье. Замечаю нарост у нее на носу, толщиной с палец, – именно такой был у бабы Вари. У этой сумасшедшей, забравшейся в мою квартиру, пучок травы в зубах, и кружится еще она вокруг свечи. Разглядела одежду. Окантовка платья в кружевах, напоминающих изображения лягушек. Видны обе ноги, – так, одна, вторая…, третья? У старухи три ноги, что за черт? Одна, вторая, третья, четвертая… Четыре ноги.

Мне нетрудно определить, что ведьма стоит на четырех ногах, – действительно, на четырех. И в чем я хочу себя переубедить? Четыре ноги, покрытые шерстью. Бабка с ногами, как у козы, да еще на одну прихрамывает. Это ведьма.

Потянулась к светильнику на тумбочке, да руку отдернула, вдруг еще что-то разгляжу… А вдруг. Боюсь ноги на пол спустить… Ах ты, ах! Еще нашариваю на тумбочке телефон. Маме! Срочно маме.

– Мам! Мам! Ты слышишь? К нам ведьма забралась. В коридоре сидит. Ведьма в коридоре. Мне страшно.

У мамы, как назло, проблемы со связью, она ничего не разобрала, – я перезвонила, ору ей в микрофон, она не слышит, только я расслышала ее: деревенские старухи собрались у гроба. Старуха в гробу в белом платье с лягушками…

Вдруг голос мамы пробился с телефона, и я услышала ее, будто она рядом:

– Доча, спи. Бабушку хорошо подготовили, обмыли. Нарядили в одежду, как завещала, из ее сундука. Лежит в белом платье, как живая. Она сама на похороны все сложила. Лежит. Ну прямо живая. Ну, куколка.

– Мам! Эт ты? Ты чего такое говоришь?

– …Утром похороны, и в ночь я на поезд. А уже следующим утром буду дома.

– Мама, она здесь…

– А! Света к тебе пришла? Ну хорошо, ночуйте вместе. Очень плохо слышно. Я позвоню утром. Спокойной ночи!

Ну, а что мать еще скажет, когда на минуту отошла от гроба. Она сказала: в белое платье… Эта ведьма в коридоре тоже с белом. А вдруг это и есть та бабка?

Что делать? Стало жутко. Свет в коридоре погас. Звук шагов приближался, потом прекращался, потом удалялся. И было не разобрать: что это?

Я выскочила из кровати в туалет. Пронеслась вдоль стены. Распахнула дверь и влетела туда за считанные доли секунды. Ничего не увидела в коридоре. Хлопнула рукой по включателю. Свет включился и тут же погас. Причем включатель сам вернулся на позицию "выключено". Я еще раз хлопнула. Включился.

В дверь позвонили. Но я заперлась в туалете и сделала свое дело. Стало полегче. Но на ногах прилипшая трава, причем до колен. Теперь в ванную. Занавеску не задвинула. Думаю. Если погаснет свет, обосрусь еще раз. Стало смешно. Значит, еще не все потеряно. Включила струю воды. Заткнула слив и улеглась в ванной.

Свет заморгал и погас.

Чувствую, все как в фильме ужасов. Теперь осталось войти маньяку и меня укокошить.

Свет включился.

В горячей воде успокоилась, а то ноги дрожали как заячий хвост.

Вылезла, вытерлась, нырнула в халат, выскочила на кухню, свет там уже был включен, вооружилась ножом. Хотя против ведьмы сомнительно.

Звонки в дверь прекратились, может это была соседка. И может ведьмы в коридоре просто не было?

Согрела чайник. Пока он закипал, стояла наготове – бабка войдет – огрею чайником. Не сомневалась в одном: в квартире кто-то есть. Кто-то все равно ждет меня в коридоре, притаившись за этой проклятой дверью кухни. Налила чай, – смотрю: две чашки поставила.

…Стали доноситься звуки из маминой комнаты. Заскрипел шкаф, застучали оконные рамы, да так, как скрипят железные кровати прошлой эпохи. Но там современная мебель и пластиковые окна. И деревянная кровать с современным матрасом. Там никогда, никогда, никогда не было такого скрежета! Что за черт!

Потом я услышала тихий старческий хриплый голос, он кого-то звал. Потом пошли и стон, и скулеж, и стенания.

Бли-и-и-н! Ну, как мне справиться с этим? Нервы пощекотала мне эта репетиция нечистой силы и затихла, затаилась.

Я в своей комнате. Верхний свет включать боюсь. Не отрывая глаз, смотрю на ночник. Легче не стало. Колпак ночника набухает, оживает на глазах, и движется вместе с тумбочкой к двери. Кровать скрипит и стонет, как вдова на могиле.

А вот еще «эханья», «кхэханья», – точь-в-точь человек на кровати переворачивается, кряхтит и стонет, – я перестала дышать, но оттуда будто в камеру глядели, только я восстановила дыхание – черти принялись за свое дело, подняли дикий ор, – от их визжаний я начала растирать глаза и уши, хотела проверить себя: сон-не-сон?

Страшно свесить ноги, дойти до включателя света, проверить квартиру, забежать в туалет.

Думаю, может у меня глюки?

Все же встала в туалет. Шла, отвернувшись от родительской комнаты. За стонами пошли хрипы, – видно, черт страдает бронхиальной астмой. Ну, шутки шутками, а в туалете заперлась. Там пошли скрипы деревянных половиц, какие укладывают в деревенских избах, а потом из-под двери протяжный вздох: А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а.

Да пропади ты пропадом! Я такие звуки как-то в больнице в общей палате слышала от соседок по койкам, – так я их видела и то страшновато было, вдруг одержимы были они, тоже всю ночь не спала. А больше нигде такого ужаса не испытывала. Меня от страха парализовало просто, когда забралась обратно в кровать.

Потом донеслись до меня шаги, редкие такие, и голос бубнил одно слово, только одно слово: «поскотина»… «поскотина»… «поскотина»…

И снова из спальни матери протяжный звук «А-а-а-а-а-а-а» повторился.

– Что тебе надо?! – вдруг спросила я.