Вехоть (страница 2)
В ответ услышала шаги. Опять шаги и голос уже будто другое слово повторял: «вехоть», «вехоть».
Я на миллиметр сдвинуться не могу. Ладони держащие края одеяла, вспотели… И тут меня что-то сорвало с кровати. Вскочила, как ужаленная. Схватила джинсы, свитер, мобильник, – не включая свет, проскользнула в коридор, там на ощупь нашла пуховик, кроссовки, схватила их, и только к двери, как передо мной возникла старуха…
Кроссовки выпали из рук. Я увидела перед собой страшную искривленную ужасом физиономию какой-то старухи с горящими глазами навыкат. Во рту она держала пучок травы.
– Да, Господи! – заорала я. – Спаси и помоги!
Босая, прямо в пижаме и с одеждой в руках я шмыгнула на лестничную площадку одеваться. Дверь за собой захлопнула и держала еще какое-то время. Сняла пижаму, стою голая на лестничном пролете. Скажу так, голая, но спасенная.
Натягиваю свитер и джинсы на голое тело, впервые без лифчика и трусиков. Есть в этом какой-то драйв, моя уверенность в себе растет с каждой секундой. Знаю, грубые джинсы на голую ж…пу не фонтан, сильно натирают в промежности, но в горле и животе что-то отпустило, уже наплевать на одежду, на чужие любопытные глаза, – я спасена. Для человека голым встречать опасность – не вариант. А в джинсах, да. Да! Да! Да!
Кроссовки забыла в квартире. Но за ними не пойду. Дудки!
Позвонила подруге Виктории, – она очень энергична, подняла отца и они быстро прилетели на машине за мной.
Какие у них глаза были, когда они лицезрели меня босую, в джинсах и пуховике. – не передать.
До утра оставалось немного, сидела у Викуси, закутавшись в плед, не сомкнув глаз, за разговорами и глинтвейном, днем пробыла у них, практически спала, и еще одну ночь пробыла. А утром второго дня после той страшной ночи приехала мама. Она приехала ко мне в больницу, я за два часа до ее приезда попала туда «по скорой», что вызвала Вика, с воспалением легких.
Несмотря на мамин не очень притязательный вид, и, честно говоря, помятое лицо, и состояние «частичной невменяемости», она с подозрением изучила меня.
На моей физиономии, видимо, без труда можно было прочесть, что мне досталось той ночью не мало.
Она сказала, что в квартире все в порядке, только она не поймет, почему я не пылесосила, не прибиралась, как она уехала. В коридоре куски земли, травы, соломы. Да еще клоки шерсти в зале. Даже, в моих кроссовках горки земли… Откуда? Говорить ей, что это ведьма, было смешно.
Я закинула ей пару вопросов. Из ответов следовало, что ее тетка при жизни страдала бронхиальной астмой, со всеми составляющими: «хэками» при дыхании и приступами кашля с надрывом и свистящим хрипом. Я сразу подумала про те звуки в моей квартире ночью.
Но самое интересное, на слова «вехоть» и «поскотина» мама насторожилась, и спросила, где я их слышала.
– Да у меня в блокноте давно записаны, и я просто подумала, может говорят так в деревне…
Мама на минутку присела, подтянула под ноги коврик и выдала историю, которую до этого не рассказывала. Оказывается, тетка в детстве рано лишилась матери, отец привел другую женщину из соседней деревни и передал ей все платья умершей жены. Будучи подростком, она и еще несколько человек пасли коров, как раз на поскотине, месте для пастьбы. Там она и запрятала одно из платьев матери, красивое такое, светлое, длинное, с вышитыми лягушками на болоте. И надо такому случиться, зашла в лесок запрятать платье, ягоды поесть, да заблудилась. А места-то таежные.
Короче, нашли пропавшую к вечеру, перепугались за нее, естественно. Там ведь и буреломы, и логово волков, и отшельники-язычники. Коровам то ничего, никуда не делись, а батя не в себе был, отстегал девочку прутом, а в завершение мачеха молча подошла, и заставила жевать пучок травы, ту самую вехоть. Мачеха злая была, но и смерть ее была ужасна. Раньше стоял у них в сарае старый станок с циркулярной пилой, ее раньше называли «циркулярка», так вот горло женщины попало на этот пильный диск. Она погибла. Будто кто-то толкнул ее, она оступилась и упала на «циркулярку».
Может потому и была тетка грубой, замкнутой и неразговорчивой, что видела эти ужасы в детстве. Мы ее боялись, и сколько бывали там, дом ее обходили стороной. Не знали про ее «счастливое» детство, ни сном ни духом.
После этой истории мама сказала, что квартиру надо освятить, чтобы кошмары по ночам не снились. Но я ж не дура, я точно знала, что со мной произошло кое-что похуже кошмаров.
Сказать кому, что покойница ко мне забрела ночью, засмеют.
Но со мной быстро разобралась пневмония. В ту ночь я схватила двустороннюю прикорневую пневмонию и слегла в больницу.
Мама переехала к своему ухажеру Эдику, а почему? – не сказала.
Я вышла из больницы через три недели, – мама меня встретила, и мы вернулись в нашу квартиру.
Ночью я снова слышала какой-то скрежет и шептания. Разбудила маму. Звуки прекратились. И все же я решилась поплакаться сестре Ярика, моего старого друга еще со школы, с которым мы и теперь постоянно заходили в аккаунты друг друга и комментировали свои посты. Его сестра Анна – психиатр, у нее замечательные качества – немецкая щепетильность, четкая английская расстановка приоритетов и наша, русская изобретательность.
Анна меня выслушала, посерьезнела вся и говорит, у нас, мол, не консультация, платить не надо, – она ничем мне не поможет, – в лечении я не нуждаюсь. Потом добавила, что не будет ходить вокруг да около. И рассказала.
Был пациент у нее. Он просил называть его Дэн. Прозвище у него такое. С его слов, он однажды вписался к другу Виталию с пивом на ночь. Играли в компьютерные игры. Приспичило в туалет. Сходил, вышел, – на кухне свет, – подумал, Виталий пошел чай пить, – заглянул на кухню, – увидел в углу, перед холодильником старика в косоворотке, – слово за слово, разговорились. Дед прикольный, говор у него такой «северянский», окающий. Разговорились, что Виталику жениться пора. И есть невеста на примете, а Виталик тушуется.
Дед и говорит:
– Бойкую бабу в ступе пестом не изловишь.
– Здорово, что к внуку приезжаете, – отвечает Дэн.
А дед говорит, мол трудно ему ездить:
– Болит бок девятый год – не знаю место.
Веселый дед, – подумал Дэн, и пошел Виталику рассказать, что, мол дед сидит на кухне, не хорошо. А дед ему вслед, так пальцем покачал из стороны в сторону и говорит:
– Больше знай, да меньше бай.
Когда Дэн вернулся в комнату, его товарищ в наушниках играл на компьютере, но спросил, не отвлекаясь, с кем Дэн так долго разговаривал по телефону, на что Дэн ответил, что с его дедом болтал. Дед болеет. У него бок болит девять лет уже.
И тут товарищ Дэна, побледнел, обмяк весь, прошептал: «С каким нахер дедом, я один квартиру снимаю. А дед у меня помер. В 2015 году. Девять лет уже. Бабка говорила: дед обиделся, что я на похороны не поехал. Но куда там ехать, в Сибирь, за три тыщи верст. Меня с работы попрут».
Анна посчитала, что со мной аналогичный случай. Призрак умершей бабки бродит по свету: не находит себе покоя. Она сказала, что проще съехать с неблагополучной квартиры. Иначе призрак поселится в ком-то из родственников.
Выходило, во мне или в матери…
Интересно, что в поликлинике, куда я пришла за больничным, они не поняли, какой мне ставить диагноз. Анализы, конечно же были в норме.
Бабка не оставляет меня в покое. Зачем старуха приходила? И выходит, придет еще. Что ей надо?
Для матери я все же решилась сделать одну аудиозапись.
Друзья мне дали прибор с ручкой и пластиковым локатором, таким, как большая тарелка. Это был микрофон направленного действия, назывался что-то типа «Супер Ухо» или «Супер Эхо». На нем можно и прослушать голоса на очень низких частотах, так их не услышишь.
Бабка по ночам, как в тот раз больше не заявлялась. Но каждую ночь я стала включать этот прибор. И за шумом и скрипами голос появился. Его нельзя было не узнать. Человек был напуган и шептал свои страхи, еще стонал и кашлял. Расшифровать слова было невозможно, но был очевиден уровень беспокойства того человека. Он пытался от кого-то спастись, и отчаянно выкрикивал какие-то слова.
Включила запись матери. У нее волосы на голове зашевелились. Она сказала, что есть одна дата – сорок дней со дня смерти ее тетки.
– А она была когда-нибудь у нас?
– Нет, что ты! Избави Бог!
– Ты стала верующей? – мама никогда не ходила в церковь, я не поверила своим ушам.
– При чем здесь это? Просто я сама ее боялась.
Здесь я хлопнула ладошкой по столу и про себя: «Мамочка! Хорошо, я тебе не показала, что за хрень на внутренней стороне дверцы шкафа, а там написано: «Я приду за вами».
Никогда ей не покажу. У меня подруга – такая шутница, мама подумает на нее.
А пока она призналась, что не хотела меня пугать, она тоже что-то слышала и видела. А еще ей казалось, что тетка в гробу двигала пальцами.
Мы решили по-доброму попросить духа уйти.
Начали разговаривать с ним. Конечно, молиться за него, сказать мы не могли. Следовало убедить его, что его ждут в другом мире и что там он будет в безопасности. Смешно выглядело днем. Но ночами мы не смеялись.
Сделали генеральную уборку. Выкинули старье всякое. Одежду старую отнесли в храм, целых два мешка. Очищали дом, как могли. Зажигали белые свечи. Жгли благовония с лавандой. Брали пучок шалфея и ходили по всем углам, вращая пучок по часовой стрелке. Дыма напустили, что закашлялись. Неделю запах стоял. Пришлось дезодорантами еще освежать.
Мама почему-то отказывалась от священника, чтобы он освятил помещение.
Я договорилась без нее. Позвала батюшку пока она была на работе.
Он пришел. Такой ответственный, неопределенного возраста. Молитвы читал, кадилом махал, святой водой окроплял. А уходил, позвал меня на лестничную площадку и сказал, что в доме есть что-то потустороннее. Надо поискать, может предмет какой завалялся. Для меня эта новость, как обухом по голове.