7

День открытых дверей в Чемптон-хаусе выпал на ближайшие к Дню святого Георгия выходные – на субботу 23 апреля, день рождения Шекспира, – так что на остроконечной крыше, как и подобает, развевался флаг с георгиевским крестом. В библиотеке на обозрение посетителей выставили в стеклянной витрине редкое издание шекспировских пьес. («Ну, в каком смысле редкое, – пояснил Энтони, – другого-то у нас просто нет».) Бернард, однако, вовсе не был преисполнен патриотических чувств. Он нехотя примирился с необходимостью устраивать дни открытых дверей, терпя нашествие посетителей и сопутствующие ему моральные страдания, чтобы, как он выражался, «это сраное правительство от меня наконец отстало и в остальные дни я мог, блин, жить спокойно в своем доме». Таким образом, Бернард освобождался от лишних налогов, а все желающие могли таскаться по чемптонским садам и анфиладам комнат в банковские каникулы и в разгар лета, когда сады были особенно прекрасны (а Бернард уезжал в отпуск на свою виллу во Франции). Посетителей водили с экскурсиями и за ними приглядывали, иногда весьма пристально, тем паче если они шумели, слуги и жители деревни. Координатором волонтеров была Маргарет Портеус, и свои обязанности она выполняла с истинным рвением: носила с собой планшет для записей и всегда знала, кого куда направить.

В девять утра волонтеры собрались в главном зале на инструктаж.

– Стэниланды, за термосы! – Они отвечали за оранжерею, где посетителям предлагали чай. – И не забудьте, пожалуйста: торт режем на десять кусков. Кэт, Дора, возьмете на себя старые кухни? Будет просто волшебно, если про то, как тут было раньше, расскажут люди, которые сами тут служили.

– Но сейчас-то уже все не так, – отозвалась Кэт. – После войны все испоганили.

– Конечно, конечно, – сказала миссис Портеус, – но все равно дайте им общее представление. Как жили господа наверху, как жили слуги внизу, и все такое прочее. Стелла и Анна, – продолжала она, поворачиваясь к миссис Харпер и миссис Доллингер, – на вас парадная гостиная и парадная столовая. Я отправлю к вам помощников, пусть присмотрят за посетителями.

Как-то раз один из посетителей украл висевшую в углу миниатюру XVIII века с портретом очередной красавицы де Флорес. Позднее миниатюру заметили в одном из выпусков «Антикварного шоу» ^[58], где ее ужасно недооценили.

– Нед, возьмете на себя библиотеку? Только еще раз напоминаю: книги руками не трогать. Впрочем, книги их не заинтересуют. И еще нам нужны волонтеры на чердак, где жили слуги. Кэт, Дора, может быть, тоже вы?

– Как в старые добрые времена, миссис, – проворчала Кэт. – Весь день носишься между погребом и чердаком. Лестницы, лестницы, лестницы. Но только мы-то уже не первой молодости.

– Я уверена, что вы справитесь, моя дорогая. И можно нам, пожалуйста, Дот Стейвли на парадную спальню и гардеробную? А я, как обычно, буду в портретной галерее. Если понадоблюсь, ищите там.

– Маргарет, а члены семьи здесь? Они будут помогать? – спросил мистер Стейвли. Он должен был приветствовать посетителей в главном зале.

– Лорд де Флорес сегодня занят, – ответила миссис Портеус, надеясь, что Бернард помнит про День открытых дверей и не станет покидать закрытую для посетителей часть дома. В прошлый раз он обо всем позабыл и прямо в халате вышел в зал, где обнаружил разнородную толпу людей. Он так грубо обошелся тогда с членами Общества защиты культурного наследия из Харпендена, что они написали на него жалобу. А вдруг и того хуже? – Может объявиться Алекс. В этом случае зовите Гонорию.

– В какие места мы не ходим?

– В восточную часть дома, на лоджию, в огороженный сад, в частные спальни. И помните: никаких сплетен о членах семьи. Если спросят, где леди де Флорес, скажите, что уехала в путешествие по Европе. И пусть все время перемещаются. Чем больше мест мы успеем обойти, тем веселее! Нейтан, на тебе старый огород, старая судомойня и теплицы.

Нейтан Ливерседж кивнул. В своих джинсах с полурасстегнутой ширинкой, ботинках и куртке цвета хаки он явно чувствовал себя неловко в главном зале. Нейтану было двадцать с небольшим, а в имении он появился в раннем отрочестве. Он был внуком Эджи, полуофициально исполнявшего обязанности лесничего. Эджи был родом из цыган, и от него Нейтан унаследовал красоту: темный загар, хорошие зубы и прекрасные черные кудри. Эджи, хоть и был цыганом оседлым, на самом деле так и не осел по-настоящему и свою картину мира и стиль жизни передал внуку. В имении эти двое сделались незаменимыми: они брались за работу, от которой отказывались другие, с тех пор как усадьбу покинули полки садовников и их помощников. Бернард выделил им старый домик лесника, сырой, темный и малопригодный для жизни, но Эджи не жаловался, а Нейтан никогда и не жил в лучших условиях. Там они занимались своей работой – делали что нужно по хозяйству в имении, а заодно из-под полы поставляли в рестораны редкую дичь: в основном оленину, но как-то раз Эджи всучил ресторатору из Лестера, с которым был в ссоре, освежеванную лису. Еще они чистили водостоки, укладывали асфальт, травили вредителей и разводили дичь. Всеми этими умениями в совершенстве овладел и Нейтан, но в редком искусстве заговаривать бородавки он не пошел по стопам деда. Люди постарше до сих пор ходили к Эджи, и Нед Твейт, которого все это страшно интересовало, даже предложил Маргарет Портеус включить сеанс заговаривания бородавок в программу Дня открытых дверей. Но Маргарет сочла, что это слишком опасная затея, учитывая, насколько бестактен бывал Эджи и как крепко выражался, так что отвечать за сад пришлось Нейтану – и он стоял на своем посту с таким видом, словно его слегка мутило. Как и Бернард, он ненавидел дни открытых дверей, ненавидел, когда в его владения вторгались праздные зеваки, а сама необходимость проявлять теплоту и дружелюбие настолько противоречила его натуре, что уже за несколько дней до важного события его начинало трясти от тревоги.

– Через двадцать минут впускаем гостей, все по своим местам и помните: мы сегодня все представители семьи де Флорес. – Упоминая семью де Флорес, миссис Портеус машинально склонила голову набок в знак почтения.

Чемптонцы заняли свои позиции, подобно тому как некогда занимали свои позиции их предшественники в фартуках и ливреях: женщины, разносившие уголь для бесчисленных каминов, и мужчины с письмами на серебряных подносах. Нынешние же чемптонцы, в одежде от «Маркс и Спенсер», «Си-энд-Эй» и «Греттен», несли термосы с чаем и кофе, жестянки с печеньем и сэндвичами и шпаргалки, заготовленные миссис Портеус.

На большой картине, висящей над первым от двери в библиотеку камином в парадной гостиной, изображен двадцать третий барон, лорд Гилберт де Флорес. Он погиб в Южной Африке в ходе Англо-зулусской войны, и вследствие этой трагической смерти имение перешло к его наследнику, двадцать четвертому барону де Флоресу. Его портрет, в свою очередь, мы можем видеть в бильярдной, где он проводил бóльшую часть времени, пока не скончался от алкоголизма.

Интересно, знает ли Нейтан, что у него расстегнута ширинка, подумал Дэниел. Нужно ему сказать – не только чтобы бедняга не позорился, но и чтобы остальным было проще следить за ходом экскурсии. Недавно Дэниел побывал в епархиальном доме на конференции под названием «Приди, Господь Иисус, воззри на град Давентри» – как будто иначе этот довольно заурядный город остался бы вовсе без внимания, – и последним выступал архидиакон. Он говорил сорок минут подряд, не замечая, что у него расстегнута ширинка. Это зрелище стало самым обсуждаемым событием дня и единственным, что все запомнили.

Дэниел поймал Нейтана в тот момент, когда тот уже пытался ретироваться.

– Нейтан, – сказал он, – извини за неделикатность, но у тебя расстегнута ширинка.

– Я знаю, ректор, я иду переодеваться.

Они вместе вышли во двор.

– Ну и молодец. Как твой дедушка?

– Залег на дно. Вот зараза, везучий.

– И правда. А у тебя что сегодня в программе?

– Типа тур по огороду. Еще теплицы там, навесы для цветочных горшков. Но рядом с автостоянкой продают растения, надеюсь, они все туда и свалят на хрен.

В прошлый День открытых дверей больше всего жалоб поступило на Нейтана: один из посетителей попросил его описать, как обычно проходит день в имении, и Нейтан рассказал, как топил в бочке котят (несколько детей расплакались).

– Постарайся не выражаться, Нейтан. И, пожалуй, не надо про утопленных котят.

Нейтан кивнул, но как-то неуверенно.

К чемптонцам, занявшим свои посты, уже тянулись первые струйки людей, за которыми должны были хлынуть толпы: экскурсионные группы, приехавшие специально, чтобы посмотреть на сад, на фарфор или картины, машины, полные туристов, желающих чая и в туалет, местные жители, хотящие взглянуть на усадьбу, в тени которой прожили всю жизнь, и путешественники-одиночки с путеводителями Певзнера, знающие о контрфорсах, угловых камнях, верхних светлицах и антаблементах больше самих гидов.

Что было чемптонцам в новинку, так это число людей, желающих увидеть закулисье, которое скрывалось за обитой зеленым сукном дверью, увидеть мир, населенный слугами. Виной тому был головокружительный успех сериала «Вверх и вниз по лестнице» ^[59], вышедшего несколькими годами ранее. В сериале переплетались судьбы членов аристократической семьи и их слуг, а потому жизнь судомоек и шоферов теперь интересовала публику не меньше, чем жизнь пэров и прелатов. Этого никак не мог понять Бернард, выросший в мире, где всех горничных и всех лакеев в доме звали одним именем – разумеется, чужим, – чтобы избавить матушку от лишнего труда их запоминать. Иногда, впрочем, мир слуг и мир господ соприкасались самым непредсказуемым образом. Порой это соприкосновение было небезопасным, порой – трогательным и часто – запретным. Когда Бернард унаследовал имение, он обнаружил, что существует целый список людей, которым ежемесячно выплачиваются деньги за то, что они приютили внебрачных детей, рожденных горничными, – при этом отцы детей официально оставались неизвестными. Одно из имен Бернарду было знакомо: так звали парня, который вырос на ферме в соседней деревне. Это был легендарный персонаж, настолько сильный и смелый, что однажды сам удалил себе зуб ножом, которым кастрировал поросят. Помимо силы, он отличался от остальных членов своей семьи рыжей шевелюрой и голубыми глазами – и ими же походил на де Флоресов.

В подвале, где прежде всем заправлял дуумвират дворецкого и экономки, Энтони Боунесс нашел кипу бухгалтерских книг начала ХХ века. В платежных ведомостях числились дюжины людей, от доярок до заводчиков часов, все они получали гроши и чаще всего гурьбой ютились на чердаках, голых и обшарпанных, точно спальня в работном доме. Как быстро все поменялось. Две мировые войны и расцвет Лейбористской партии положили конец этой словно зачарованной жизни, в действительности прекрасной лишь для немногих избранных.

Между тем очарование этой прошлой жизни лишь возросло – теперь уже в людском воображении. Ее стали идеализировать, пустили на поток, превратили в коммерческий продукт и называли теперь «культурным наследием». Но у Энтони были отчеты, конторские книги разных видов, списки жителей, данные об обороте средств, договоры аренды и протоколы о выселении жильцов. Все это в совокупности давало куда более правдивое представление о переплетении судеб чемптонских господ и слуг. Он как раз просматривал очередную стопку документов – учетные книги столярной мастерской, в которой числились главный столяр, четверо подмастерьев и мальчишка, – но никак не мог сосредоточиться из-за шарканья за дверью. По коридору вели посетителей, чтобы показать им зал для прислуги и огромную панель с колокольчиками на пружинах – от утренних покоев, от гостиной, от спальни герцогини Йоркской, от бухгалтерской, от парадной гостиной, от бильярдной – некогда они беспрестанно звонили, ибо господа требовали чаю, углей, содовой.

Дверь комнаты, где сидел Энтони, распахнулась, и внутрь ввалилась группа людей; они глазели по сторонам, но не замечали Энтони.

– Чем я могу вам помочь? – раздраженно спросил он.

– А здесь, – объявил Алекс де Флорес из-за спин посетителей, подталкивая их вперед, – здесь экономка вершила судьбы служанок, да и слуг, кстати, тоже. Здесь их учили всем правилам. Нельзя красть у господ тлеющие угольки или говяжьи косточки, нельзя целоваться-миловаться с кавалерами, а тех, кто провинился, с позором выгоняли, особенно если они миловались с моими предками, которые и сами были, увы, не промах. О, привет, Энтони!

Энтони встал.

– Это мистер Боунесс, наш родственник, новый архивист, хранитель местных тайн, да, наверное, и своих собственных тайн тоже.

Кто-то из посетителей захихикал.

Энтони вздохнул.

– Прямо сейчас я разгадываю тайны столярной мастерской, и, надо сказать, дело это кропотливое, нудное и небыстрое. И никаких драм, разве что иногда доски погрызет жук-точильщик. Вы меня извините?