Я купил кофе в автомате, который, судя по звуку, перемалывал целого осла. Черная жижа оказалась горькой. Я представил себе, как ее откачивали из подвешенных машин, а затем отправляли по шлангам в аппарат с напитками. В отдалении с одной машины действительно капало, звук напоминал воду, падавшую из-под свода пещеры. От плохого кофе я затосковал по кофейням «Канберры».

Неподалеку, перед автоматом с конфетами, две женщины, работавшие в компании этажом выше, жаловались на странное поведение своего сервера – сегодня его вскрыли, и оказалось, что мозг в резервуаре с питательным раствором подозрительно распух. Моя компания тоже использовала для мэйнфрейма генно-инженерный энцефалон. Я видел его несколько раз: извилистые сероватые ткани мозга выглядели в растворе зелеными и казались сдавленными в вертикальном прямоугольном контейнере размером четыре на два фута и шириной в шесть дюймов, из массы змеились провода, они колыхались растениями в булькающем аквариуме. Мой брат однажды видел разбитый всмятку грузовик, который перевозил эти огромные искусственные мозги, и рассказывал, что они просачивались из кузова, а зеленая амниотическая жидкость стекала в сточную канаву. Как бы то ни было, я слышал, что ходит какой-то вирус, женщины тоже полагали, что именно он стал причиной странной работы сервера.

Возле аппарата с закусками находились таксофоны. Я подошел к одному и набрал домашний номер Габи. Даже не думал, что она в свечном магазинчике. И не ожидал, что она ответит на звонок. Но она ответила. Загорелся экран, и сначала я решил, что ошибся номером.

– Да? – произнесла незнакомка на мониторе. Женщина без волос. Лысая Габи.

– Какого черта ты сделала? – воскликнул я. И краем глаза заметил, что женщины в белых блузках смотрят на меня.

– Сделала что?

– Со своими волосами сделала, с волосами, черт возьми!

– Это были мои волосы, – ответила она тусклым, бесстрастным голосом. Скорее сухой трюизм, чем попытка защититься.

– Мне нравились твои волосы!

А еще мне нравилось чувственное тело Габи и ее округлое, симпатичное личико. Но без обрамляющих его густых темных волос лицо казалось слишком круглым. Слишком полным. Словно его мягкая нижняя часть стала шире голой макушки. Я видел женщин, которые выглядели прекрасными без волос или с легкой щетиной на голове, но, похоже, Габриэль такое не шло.

– Послушай, – горячо зашептал я, – тебе лучше купить крем для ускорения роста волос и хорошенько им намазаться, моя дорогая, потому что твои волосы были прекрасны, а этот образ тебе не идет.

– Ты ведешь себя так, будто знаешь меня лучше, чем я сама, Кристофер.

– Я знаю, что мне нравится, а мне нравятся волосы. Так что отрасти их. – Я постарался говорить тише, чтобы не казаться тем двум женщинам, что стояли рядом, деспотичным любовником.

– Ты меня не знаешь, – ответила Габриэль. А потом ее новое лицо исчезло.

– Господи Иисусе, – пробормотал я, смущенно протискиваясь мимо женщин и возвращаясь на свое любимое место поближе к аппарату с кофе. – Безумие. Кому это нужно? Боже, – бубнил я под нос.

Мне хотелось порвать с ней. А ей, похоже, хотелось порвать со мной.

Но еще больше мне хотелось вернуть свою прежнюю Габи.

Будь у нее родители, можно было бы обратиться к ним, но как-то, лежа рядом в постели, Габи рассказала, что когда ей было тринадцать, мама просто исчезла. Отец считал, что ее похитили и убили. Габриэль же думала, что мама, возможно, сбежала с другим мужчиной. Но затем рассказала мне, что покойная подруга Мария предполагала, что мама заблудилась где-то в городе и не смогла найти обратную дорогу на знакомые улицы. Навеки застряла в лабиринте. Разумеется, это было нелепо. Она могла просто позвонить домой. Остановить форсера и попросить о помощи. Спросить дорогу. Но Мария настаивала на том, что подобное случается: люди словно исчезают в другом городе, который накладывается на этот, и не могут вернуться назад, не могут даже связаться с прежними местами. Для меня это звучало эзотерической чепухой. Или, по крайней мере, так, будто имелось в виду альтернативное измерение, а не в буквальном смысле лабиринт реального, осязаемого города.

Отец Габриэль бросился с крыши семидесятиэтажного здания, когда Габи стукнуло шестнадцать. Он докатился до алкоголизма. Три года просиживал по ночам в одиночестве за кухонным столом, бормоча что-то себе под нос и рыдая. Ему не хватало жены, кем бы та ни была – жертвой убийства или изменницей. Вот он и бросился в каньон города – плоть и страдания превратились в безымянное пятно, кляксу свежих чернил – точно подношение богу вулкана.

Ближе к вечеру того же дня я выбежал из бизнес-центра и помчался под дождем вниз по улице к ближайшему павильону подземки. Рядом с ним, из решетки на тротуаре поднимался пар, и я нырнул в клубы, чтобы оказаться на станции.

Это была оранжевая ветка, которая должна доставить меня обратно в мой район. Здесь было влажно, как в прачечной, и пахло, как в спортзале. На стенах и потолке чередовались черные и оранжевые плитки. Люди прозвали станцию «Хэллоуин».

Промокший насквозь, я стоял на платформе и ждал поезда. И не смотрел на компанию чернокожих юнцов справа от меня. Ты просто не смотришь прямо на людей, если в этом нет необходимости. В своде правил некоторых молодежных банд один-единственный взгляд может привести к смертному приговору. На этих парнях были блестящие красные комбинезоны, достаточно большие, чтобы спрятать всех своих друзей, а на головах – по последней моде – у чернокожих группировок красовались черные фески с кисточкой цвета их банды. У этих кисточки оказались оранжевыми. А оранжевая линия подземки была их территорией.

Слева от меня стояла полная женщина, закутанная в похожую на цирковой шатер плащ-палатку, скользкую и мокрую от дождя. Лицо пряталось под надвинутым капюшоном.

Никто не обращал внимания на мертвеца, которого я видел внизу, на полотне, хотя все его, наверное, заметили. Очередное самоубийство, как было с отцом Габи? Кого-то столкнули на пути скоростного вагона подземки, возможно, даже эта банда? (Подростки разговаривали на реверсивном английском, как теперь заведено у чернокожей молодежи и многих белых ребят, которые стремятся ей подражать.)

Одежду с покойника сорвало. Вместе с обеими ногами, рукой, несколькими пальцами на уцелевшей руке и головой. Торс с единственной конечностью был грязным, слегка потертым, но практически нетронутым, что создавало особенно неприятный контраст с ранами на месте разрывов. Я бросил взгляд на тучную женщину, чтобы проверить, смотрит ли она на тело, но капюшон скрывал ее черты. А на парней, говоривших задом наперед, я по-прежнему не смотрел.

Индивидуальность была уничтожена. Когда-то этот человек был чьим-то любимым ребенком (мама тыкала пальцем в этот живот, чтобы малыш захихикал). Чьим-то братом. Возможно, мужем (жена или подружка целовала эти соски). Возможно, в этот самый момент его ждал дома ребенок. Ждал вот этот кусок мяса, принесенный в жертву ревущему богу подземки.

Я снова подумал о Габриэль. Лысой. Говорившей одурманенным голосом. Преобразившейся.

Приближался вагон – я слышал вдали похожий на ураган звук, разносившейся по узкому, арочному, выложенному плиткой туннелю.

Перевел взгляд с его темной пасти обратно на тело. Понадеялся, что оно достаточно далеко от реального пути вагона, и мне не придется стать свидетелем окончательного уничтожения покойника.

Когда мой взгляд снова упал на него, я увидел, как в обрубок шеи втянулась тонкая черная конечность. Она одновременно напоминала лапку насекомого и стремительную руку обезьяны. Обгоревшего скелета обезьяны.

Я подумал, что это мог быть какой-то паразит. Или живущий в метро мутант. Но я не мог себе представить целого зверя или живое существо, спрятанное внутри этого обрубка, поэтому мне пришлось приписать увиденное своему воображению.

Подъехал мой поезд. По его серебристым бокам цветной жидкостью стекала реклама. К счастью, труп успел откатиться с пути состава на воздушной подушке. Естественно, я благоразумно подождал, пока парни в фесках первыми зайдут внутрь.

Двери закрылись. Хотя места по большей части были пусты, я решил остаться стоять, держась за мягкий поручень над головой. Меня слегка качнуло, когда вагон со свистом пришел в движение, и уже отъезжая от станции «Хэллоуин», я взглянул сквозь окна на платформу. Тучная женщина по-прежнему оставалась на месте. Она не поднялась на борт. Возможно, она и женщиной не была. За секунду до того, как мой взгляд поглотила абсолютная тьма, мне показалось, что кожа у нее светло-голубого цвета.

* * *

Если бы я не был таким неловким с дамами, таким нервным и застенчивым, когда приглашал их на свидания (мне всегда казалось, они слышат в моем предложении что-то вроде «Как думаешь, мы могли бы с тобой разок перепихнуться?»), то смог бы оставить Габриэль в прошлом. Я ее, конечно, любил, но был ли отчаянно в нее влюблен? Да и вообще – можно ли ждать эмоции такой силы хоть от каких-то отношений? Настолько отчаянно я жаждал лишь тех женщин, которые вообще не хотели со мной встречаться. Такой пыл – это почти всегда тоска, а ты не тоскуешь по тому, что у тебя уже есть.

Сидя дома за компьютером, я рассеяно смотрел на рекламный баннер, крутившийся в нижней части экрана. «Фикситол» обещал повысить мою уверенность в себе, исправить низкую самооценку и улучшить представление о себе. Но хотя я знал, что являюсь не более чем химическим супом, булькающим на горелке электрических разрядов, меня, как и многих, держала яростная решимость работать с тем, что мне досталось, ревниво охранять эту случайную комбинацию протоплазмы и тревог – единственное знакомое мне «я». Потерять самого себя слишком ужасно.

Разве Габи этого не знала?

«Просто дело в сексе, – пытался я убедить себя. – И в ее волосах. Того и другого больше нет. Отпусти ее».

Вместо этого я наклонился вперед и решил поискать в сети информацию о книге, которую она получила от Марии. Попытаться лучше понять, что же настолько захватило Габи.

Я ошибся в написании, но компьютер понял мои намерения и выдал правильное название, которое мне не совсем четко запомнилось: «Некрономикон».

Сведения из первых рук сообщили, что речь шла о гримуаре – книге заклинаний, – написанном арабским автором Абдулом аль-Хазредом в Дамаске (где бы тот ни находился на старой Земле) в восьмом веке. Оригинальные переводы были сделаны на латинский, греческий и английский языки. Восемьсот с лишним страниц в зависимости от версии.

Дальше, что касается доступности: появилось примечание, что книга недоступна в сети для чтения или пересылки – разве что кто-то (например, Габи) владеет собственной записью и пожелает ее отправить. Хм. Сколько бы человек ни думал, что в сети есть любая информация, всегда найдется какая-нибудь малоизвестная или, в целом, неинтересная крупица, которой удастся проскользнуть в щель и спрятаться в осязаемом мире. Работая с сетью так близко, я не раз с этим сталкивался. И находил подобный опыт чрезвычайно разочаровывающим, загадочным и, как ни странно, приятным. Обнадёживающим. Но сегодня он вызвал у меня досаду.

Ладно, тогда нужно поискать печатную версию. Настоящую книгу. Хотя прямой ссылки на «Купить Некрономикон» не было, имелась ссылка на «Купить оккультные книги». Я кликнул по ней.

Затем отсеял продавцов, которые торговали электронными книгами, сократил список до обычных книжных магазинов, расположенных в Панктауне (позже, если бы понадобилось, я мог бы попытать судьбу в соседнем, более крупном, но куда менее интересном Миниозисе). Было немало таких, которые специализировались именно на оккультной литературе. С названиями вроде «Безумные книги», «Министерство причудливых книг», «Некропольские книги», «Мифические книги».

Я случайно кликнул по ссылке магазина, название которого было не таким драматическим и оттого более интригующим.

«Голубиные книги».