Решив убедиться, что не промахнулся (возможно, дом был выкрашен в другой цвет?), я вернулся той же дорогой. Но в конце концов остановился в начале переулка, где, как я понимал, и должен был располагаться дом. Но вместе него меня как будто встретила дыра, из которой его извлекли. Я увидел большой старый утилизатор мусора с заляпанными грязью бортами и несколько крошечных укрытий, собранных бездомными из поддонов. Сделанные аэрозольной краской граффити светились неоном, так что аллею заливал голубой, розовый, зеленый и желтый пастельный свет, будто солнце светило сквозь витражи. Несколько молодых проституток слонялись в глубине переулка, одна из них заметила мой взгляд… И направилась ко мне нетвердой походкой, будто была пьяна.

– Привет, красавчик, – промурлыкала она. В ее голосе слышалась флегматичная хрипотца. Девушка была маленькой, худенькой, скудно одетой, и когда вышла из мягкого разноцветного полумрака, я увидел, что ее длинные прямые волосы выкрашены в темно-фиолетовый цвет. А белки глаз – в светло-фиолетовый. Она была чум, но глаза у нее были раскосыми, как у земной азиатки. И я ее знал.

– Возьми меня в задницу, – проурчала она, изображая, наверное, воркование. Повернулась ко мне спиной, подперла щеки руками и улыбнулась через плечо своей широкой улыбкой.

Но когда я встретился с ней в реальности… когда уложил ее в постель… у молоденькой проститутки не было четырех костяных выступов, которые выходили из ее черепа наподобие уродливых миниатюрных рогов. Тонкая розовая кожица с них слезла, обнажив белую кость. Еще один раздвоенный нарост виднелся у нее на лопатке, а другой вылезал из локтя. Последний проклюнулся во рту, выпячивая широкую нижнюю губу.

– Возьми меня в задницу, красавчик, – пробулькала она.

Я отступил назад. Но заговорил:

– Ты помнишь меня?

– Не стесняйся…

– Что с тобой случилось?

– Мои мечты меняют меня…

– Что случилось с домом, который здесь был?

– Он вернется…

Когда чум снова повернулась ко мне, я увидел, что на груди у нее нет татуировки, которая должна была ее защищать. Звезды с горящим глазом, которую нанесла подруга. Я попятился к краю тротуара. Девушка сделала неуверенный шаг ко мне, ее руки странно двигались, чтобы удержать равновесие.

– Скажи мне, что происходит! – потребовал я.

– Там кто-то у двери, – ответила она.

Я услышал, что в мою дверь позвонили. И вздрогнул. Словно забавляясь, проститутка улыбнулась так широко, что новый отросток рога высунулся из-под губы, блестя от слюны.

Я поставил игру на паузу (опасаясь того, что мутирующая проститутка может сделать с моим персонажем, пока меня нет), встал из-за стола и направился к двери. Рядом с ней располагался небольшой монитор системы безопасности, но он не работал с тех пор, как я переехал в эту квартиру. Приблизившись к створке, я дрожащим голосом спросил:

– Кто это?

– Габриэль, – глухо ответил кто-то.

Но несколько секунд я не мог в это поверить. Казалось, голос принадлежал мужчине. Глубокий, грудной. Но ведь звук искажала дверь. Может, я просто не мог поверить, что Габи захочет снова встретиться со мной.

Я протянул руку и отпер дверь.

Через долю секунды после того как щелкнул замок, в проем ворвалась масса плоти и стремительно влилась внутрь, словно в ней не было костей. Это был то ли мужчина, то ли женщина – существо гротескно тучное, но двигавшееся с шокирующей быстротой, оно сомкнуло руки на моем горле и толкнуло назад своей громадной массой. Существо захлопнуло дверь ударом задницы. Гора синеватой плоти в похожем на черный парашют халате. Совершенно лысая и без бровей. Именно это создание я видел на платформе метро. Именно оно подглядывало за мной в коридоре, когда я стоял перед брошенной квартирой Габи.

Это была Габриэль.

Руки у нее оказались сильными. Я не мог дышать. Габи прижала меня к стене и поднимала все выше и выше, пока мои ноги не задрыгались в воздухе, пиная ее спрятанную под плащом необъятную грудь. Ноги танцевали, как у повешенного, каблуки зацепили ее одеяние и порвали его.

Я увидел окошко, сквозь которое можно было заглянуть в ее тело. Оно почти зажило, осталось лишь маленькое сморщенное отверстие, похожее на инфицированный анус. А само стекло исчезло – дыра шла прямо в грудь Габи. Там было темно и пусто.

Габи зарычала мне в лицо, показав желтые-прежелтые зубы, и низким голосом, который я не узнал, прогрохотала:

– Ты слишком любопытен, Кристофер. Это не стало бы проблемой, если бы твое любопытство было бы как у меня. Но это не так. У тебя длинный язык. Ты разозлил мистера Голуба. И теперь он обвиняет меня. Он может навредить мне.

Я вцеплялся ногтями в ее запястья. Вцеплялся в лицо. Защищая глаза, она сощурилась. Габи была огромной. Она никак не могла набрать такой вес с тех пор, как я видел ее в последний раз. Однако комичным – или трогательным – было то, что она по-прежнему носила свою старую сумочку… вот только ее жирная рука стала слишком большой, чтобы накинуть на нее ремешок. Вместо этого он опоясывал ее черный халат так, что Габи носила клатч как борсетку.

Я был уверен, что мое лицо почернело. Воздух кололся и шипел, будто его наполнял рой огненно-красных микроорганизмов. Я даже не мог произнести имя Габи, чтобы взмолиться о пощаде. Я бил и пинал ее ногами. Расцарапал лицо ногтями. Попытался просунуть пальцы ей под веки, чтобы выдавить глаза, но она зарычала и, отняв меня от стены, снова в нее впечатала. Моя левая нога распрямилась скорее в судороге, чем атакуя, и ударила по сумочке. Та отстегнулась от многокилометрового ремня, обвивавшего Габи, и упала на пол. Раздался тяжелый грохот.

– Идиот! – взревела Габи и с презрением отшвырнула меня. Я стукнулся сильнее, чем клатч, и с жалобным стоном втянул в себя воздух, словно человек, вынырнувший на поверхность после того, как чуть не утонул. Глаза наполнились слезами, пальцы царапали пол. Я чувствовал, что балансирую на грани между сознанием и беспамятством.

Габи наклонилась поднять свою сумочку. Я сквозь слезы наблюдал: было слишком жутко, чтобы посмеяться над тем, как она не смогла опуститься на колени и ей пришлось наклониться, преодолевая препятствие в виде самой себя. Толстые обрубки пальцев ухватились за ремешок, но когда она потянула сумочку к себе, я увидел, как из той выпал крохотный планшет.

Ее планшет. Неужели красный чип, чип Марии с «Некрономиконом» все еще внутри? Неудивительно, что Габи так отчаянно пыталась защитить эту вещь…

Я поджал под себя колени. Потянулся к стулу, чтобы приподняться… ухватился за него, пытаясь не упасть. Микроорганизмы в воздухе по-прежнему пылали. Казалось, из их ярких крапинок состоял воздух, состояло все вокруг, но только теперь я смог их увидеть.

Планшет был спасен. Выпрямившись и оставив сумочку там, где она лежала, Габи снова посмотрела на меня, прижимая карманный компьютер к груди. Нет… не просто прижимая. Она вставляла его в себя. В то отверстие, где когда-то сквозь прозрачное стекло виднелось ее татуированное сердце. Габи для сохранности спрятала свое драгоценное устройство с его бесценным содержимым в самой себе.

– Ты слеп, – фыркнула она. – С таким же успехом ты можешь быть и мертв.

– Габи, – выдавил я. Теперь я мог, пошатываясь, убраться с ее пути. Но она не торопилась. Я видел, как быстро Габи способна двигаться.

– Тебе повезло, Кристофер. Сейчас ты умрешь. И тебя здесь не будет, когда откроются все двери. Это свело бы тебя с ума. Заставило бы такого слепца, как ты, вырвать собственные глаза…

Она вытянула перед собой огромные мясистые руки. Мне казалось, что те никогда не покидали моего горла. Когда она подступила, я почувствовал вонь ее внутренностей из зияющей дыры между покачивающимися планетами груди.

Отпрянув, я всхлипнул:

– Габи, пожалуйста, не надо!

– Смерть…

– Габи…

– Смерть, сладкая смерть для маленького Кристофера, – прошептала она, словно желая успокоить меня.

Я кружил, пока не оказался над ее сумочкой, и тогда опустился на корточки и запустил внутрь руку.

– Умри! – взревела Габриэль, и это прозвучало так, словно ее горлом заорала дюжина мужиков. Лавина мертвенно-синего мяса в размытом черном пятне. Я вытащил из сумочки маленький нелегальный пистолет, который Габи начала носить после нескольких изнасилований еще до нашего знакомства.

Лавина почти обрушилась на меня. Я наставил на нее пистолет. Упал на спину. Заколебался на секунду. Руки Габи потянулись ко мне. Ее глаза сейчас казались такими маленькими, они почти исчезли с лица, которое навеки нависло надо мной. Время остановилось. Время. Каким-то образом сама Габи, подглядывала за мной в том холле возле своей квартиры. И на платформе подземки. Будущая Габи, шагнувшая достаточно далеко за завесу между «сейчас» и «потом».

Все дело во времени. Во времени и пространстве.

Пистолет был сделан из ярко-желтой керамики. Он походил на игрушку. И издал щелкающий звук, когда я нажал на спусковой крючок. Решив, что это осечка или сдохли патроны, я продолжал нажимать снова, и снова, и снова. Не понимал, что попадаю по Габи – крови на ее черном халате не было заметно, – пока не увидел аккуратную черную дырочку, которая появилась у нее во лбу. А рядом еще одна. Они походили на новые глаза.

Габи отпрянула поднявшимся на задние лапы динозавром. Издала жуткий булькающий звук, он прозвучал в ее легких, в горле, прошел, казалось, через все тело в раздутые конечности. Она откинулась назад, огромной рукой ударила по моему компьютеру. Тот свалился со стола. Габи рухнула сверху. Не комично покатилась, а аморфно растеклась по полу студенистой лужей.

– Габи! – вскрикнул я. Но продолжил целиться в нее из пистолета. Как бы я ни страдал, все равно выстрелил бы в нее снова – снова и снова, – если бы она хоть руку подняла.

Она не подняла.

– Габи, – всхлипнул я. А потом меня без предупреждения вырвало. Рвота забрызгала мою грудь и босые ноги Габриэль. Я упал на колени, и меня снова вырвало. Но счастливый желтый пистолет из рук не выпустил.

Наконец, остались только сухие спазмы, которые словно проталкивали сквозь горло битый шифер. Лужица между ладонями. После удушья и рвоты я снова чуть не потерял сознание, но очередное жуткое бульканье заставило меня оглянуться. Заставило вскочить на ноги и опять наставить на Габриэль пистолет.

Это всего лишь туда-обратно перемещались жидкости. Никакого настоящего движения. Никакого дыхания. Она была мертва. Я ее убил.

Неужели я действительно должен был это сделать? Неужели не мог убежать? Неужели на самом деле был в смертельной опасности или просто испугался? Испытывал ли отвращение?

– Габи, – прошептал я и осторожно подкрался поближе, будто опасаясь, что могу ее разбудить. Она часто ворчала, когда просыпалась.

Слава Богу, ее глаза оставались закрыты. Из дырок в голове, наконец, просочилось немного крови, но та больше походила на густую серую жижу. Получается, это мозг? Я заметил еще одну дырку в одной из обнаженных рук. А там опять та же серая каша. Значит, это не мозговое вещество. Я заметил четвертую дырочку в груди над одним из сосков Габи.

Меня охватила новая тревога. Планшет остался внутри тела. Что если в него попала пуля? Он испорчен? И «Некрономикон» тоже?

Часть меня спрашивала: «Какое это имеет значение?»

А другая знала, что я должен дотянуться до сморщенной раны на груди у Габи и вытащить из нее комп.

Я опустился рядом с ней на колени, снова вдохнул вонь внутренностей, которая просачивалась из отверстия – гораздо более отвратительного, чем проделанные мной маленькие дырочки. Продолжая сжимать пистолет в одной руке, занес свободную над Габи. Желудок скрутило, когда я соединил пальцы и ввел их в тело, изо всех сил стараясь не касаться стенок отверстия. Но мне, разумеется, не удалось. Как Габи протиснула свою немыслимую тушу через мой порог, так и я протиснул руку сквозь это мясистое кольцо. Кожа мертвой была холоднее моей. Когда рука прошла внутрь, края раны сомкнулись вокруг запястья, и у меня появился иррациональный страх, что она будет сжиматься и сжиматься до тех пор, пока не откусит мне кисть.