– Пока устроила их в один хороший частный зоопарк, им там вольготно, свежий воздух, все условия, я к ним часто езжу. Договор заключили до Нового года, а там посмотрим. Если не найду другой вариант, опять заберу к себе. В любом случае, не брошу. Мы же в ответе за тех, кого приручили. Так что в любви мне, как видишь, определенно не везет, все мои мужики, за исключением Толика, оказались свиньями, – рассмеялась Вася. – Вот я и надеюсь, что раз так, может, мне свезет в лотерею?!

– Да, невезучие мы с тобой! – вздохнула Оля. – И что с нами не так?!

Если в случае Колокольцевой Карлсон улетел, то в случае Петровой он и не прилетал. Нет, конечно, были какие-то кратковременные прилеты в ранней юности – у Оли был вялотекущий роман в десятом классе, потом странные отношения с однокурсником, не закончившиеся, впрочем, ничем серьезным, но вот так, чтобы любить навзрыд, со всей силой чувств – такого у нее еще не было.

Вася с нежностью смотрела на подругу – эх, будь я не Василисой, а каким-нибудь Василием, я бы такую девушку, как Петрова, ни за что не пропустила! Нет, она этих мужиков вообще не понимает – чем они думают и куда смотрят, если такое сокровище, как ее Петрова, до сих пор барышня не то что одинокая, а даже с нерастревоженной женской душой. Но ничего не поделаешь – мир переполнен слепыми идиотами, и, принимая во внимание это обстоятельство, добрая Вася регулярно посылала мирозданию запросы о всяческом счастье не только для себя, но и для своей подруги, чтобы Ольге Петровой тоже привалило всяких благ и отдельно личного счастья, потому что если не в двадцать восемь, то когда?! (Дорогое мироздание, о чем ты вообще думаешь?!)

Чайник устал закипать, пироги были съедены, стрелка на часах клонилась к обеду. В музее зазвучали голоса школьников, пришедших к Оле на экскурсию.

Вася подскочила – ладно, Оля, побегу, не буду отрывать тебя от твоей сказочной работы! – и вихрем умчалась.

Возвращаясь от Оли, Вася думала, что работа у Петровой, конечно, странноватая, и если коротко сформулировать деятельность Оли для официального резюме, то это будет что-то в духе «возвращаю людей в детство, обеспечиваю положительные эмоции, дарю радость», а это, между прочим, не менее важно, чем строить корабли, запускать ракеты в космос и даже лечить людей. Радуясь за подругу, которая сумела найти себя, Вася в очередной раз задалась вопросом: а что же ты, Колокольцева, когда уже и ты найдешь дело своей жизни, начнешь генерировать пользу для других людей, а от осознания этого факта – собственную радость?

На самом деле ее поиски своего предназначения несколько затянулись. С самого детства она пыталась понять, кем хочет быть, когда вырастет, и примеряла на себя разные профессии. Потом она окончила школу, поучилась в институте, быстро оттуда сбежала, успела поработать, где и кем только можно, но себя так и не нашла. При этом она никогда не была и не хотела быть каким-то пассивным трутнем, который только и делает, что скупает лотерейные билеты и ждет удачи. Ей хотелось заниматься любимым делом, приносить пользу, но в чем конкретно реализоваться, она не знала.

Вот так и получилось, что к своим неполным тридцати годам Вася переживала внутренний кризис и яростное недовольство собой. Этот гадский кризис проявлялся в виде полного хаоса ее жизни – с профессией незачет, с личной жизнью неразбериха, да и в голове понамешано много глупостей, противоречий и конфликтов – целый суповой набор неправильных, взаимоисключающих друг друга ингредиентов.

Однажды, много лет назад, первоклассница Вася пригласила Олю Петрову и других девочек из класса к себе в гости на «званый обед». Значение словосочетания «званый обед» и, собственно, то, как принимать гостей, она не знала, но смутно догадывалась, что в приличных домах положено что-то подать к столу. Поскольку ее мама, врач районной поликлиники, обычно работала допоздна и готовить не всегда успевала, Вася решила, что организует обед собственными усилиями. Для начала она разобралась с десертом, на роль которого назначила банку сгущенного молока. Сгущенка была отправлена в кастрюлю – вариться до состояния варёной (семилетняя Вася искренне считала, что варёная сгущенка украсит любой «званый обед»). После этого она решила сварить суп. В принципе, Вася варила суп впервые в жизни и не знала, как это делать правильно. Однако же рассудив, что все когда-то бывает в первый раз, она не спасовала перед сложностями и побросала в большую кастрюлю все, что нашлось в холодильнике. В дело пошли помидоры, вареные яйца, соленые огурцы, полбутылки кефира. Добавить также немного сыра. И не взбалтывать, как завещал Бонд.

В результате суп получился густой, наваристый. Пах и выглядел он, правда, не очень, и, когда Вася подала его к столу, пришедшие гости насторожились. Заметив тревогу на их лицах, Вася взмахнула поварешкой и только было открыла рот, чтобы сказать, что, в принципе, суп съедобный и есть его не опасно, как в тот же момент на кухне раздался взрыв. Это в кастрюле, то ли от общего напряжения в воздухе, то ли просто устав вариться, взорвалась банка сгущенки. Получилось оглушительно и очень эффектно – только что еще сгущенка была в банке, а вот она уже на потолке. Через минуту после такого кинематографичного салюта в квартире Колокольцевых из гостей осталась только Петрова. Зато Оля, человек отзывчивый и деликатный, стараясь не глядеть на коричневый потолок, мужественно ела этот ужасный суп, состоявший из всего и сразу.

Так вот в настоящий момент в Васиной голове был примерно такой суп – все смешалось в неправильных пропорциях, соленое с кислым, сладкое с острым, душевные метания, поиски себя, муки личностного роста – ужаснуться и не взбалтывать.

Пытаясь разобраться со своим внутренним хаосом, в порыве стать цельной, организованной личностью, Вася недавно начала посещать психолога, уповая на то, что психолог раскроет ей глаза, скажет: вы, Василиса, попробуйте то и это, пройдите налево, сверните направо, и там и будет то, что вы ищете.

И хотя сеансы с психологом отчасти действительно разгоняли хаос в Васиной голове, глобального просветления, вот так, чтобы сразу все про себя понять и состояться как зрелая, общественно полезная личность, этого пока не случилось. Да и где найти такого человека-указателя, который бы, как дорожный знак, подсказал тебе правильное направление?

Однажды Вася услышала, как один известный дрессировщик кошек на вопрос о том, как ему удается их дрессировать (мол, это же так сложно!), ответил, что на самом деле всё просто, нужно только понять, что какой кошке больше нравится, и именно этим с ней заниматься – раскрыть ее талант. Да, вроде несложно и правильно, однако же вот она пока не может угадать свое предназначение, не понимает, что она за кошка. А Оля Петрова смогла найти себя – работает в своем музее детства и вполне счастлива.

– А ты что за кошка, Василиса Колокольцева? – вздохнула Вася. – А вот, пойди, догадайся!

ГЛАВА 3

ЭТО ОСЕНЬ!

Днем, в обеденное время, Оля вышла из музея прогуляться в близлежащий парк. На еще недавно многолюдных аллеях теперь не было ни души, а парковые статуи и фонтаны надежно укрыли до весны. Моросил хмурый дождик, и казалось, что над всем городом в этом ноябрьском стылом дне висит серый морок.

Идя по пустым аллеям, Оля вспоминала, как совсем недавно они с Васей гуляли здесь, шуршали листьями, а разноцветные красавцы-клены протягивали к ним свои желтые и красные лапы. Обе девушки любили золотую осень – время грустной красоты и пылающих клёнов с резными, похожими на хризантемы листьями. Да, ещё неделю назад подруги бродили по усыпанным листьями аллеям, в которых хотелось потеряться, и любовались в Ботаническом саду на последние цветы, но потом осень быстро обернулась уже не рыжей лисой, а чёрной вдовицей. А нынче все парки укутаны серой пеленой, как будто их кто-то накрыл пологом до весны – спать! Ничего не поделаешь, в России смена времен года происходит быстро; и только зимой кажется, что в этой бешеной карусели сезонов что-то ломается, что зима тянется долго-долго и долгожданная весна никогда не наступит.

Оля подошла к закрытому летнему кафе, чьи пустые столики сиротливо зябли под дождем. Подул ветер, на ветке облетевшего клена сердито, словно спросив: «Чего ты, Оля Петрова, сюда приперлась?», каркнула ворона. Оля плотнее укуталась в теплый шарф – холодно и грустно. Ворона снова каркнула что-то на своем вороньем – дескать, а чего ты хотела?

– Я бы хотела, чтобы хоть иногда было солнце! – то ли вороне, то ли какому-то небесному метеорологу сказала Оля.

Ветер подул так сильно, что зонтик в Олиной руке предательски дернулся и погиб. Девушка вздохнула: ну вот, ноги промокли, руки закоченели, надо возвращаться в музей, пока совсем не замерзла.

На выходе из парка она ненадолго задержалась. Ей вдруг вспомнилось, как когда-то давно, много лет назад, одна женщина, сыгравшая огромную роль в ее жизни, рассказала ей про японское понятие «нагори». В японской культуре «нагори», помимо иных смыслов, означало тоску и сожаление по утраченному, тому, что исчезает, уходит от нас – о каком-то периоде жизни, о смене сезона, о человеке, с которым ты, может быть, сейчас навсегда прощаешься. «Нагори» – та самая печаль, какую испытываешь, глядя вслед уходящему поезду, или когда прощаешься с местом, в которое ты больше никогда не попадешь, а может быть, с другом, которого больше никогда не увидишь; это – та пронзительная грусть в моменте перехода из одного состояния в другое, миг прощания, утраты. Что-то закончилось, ушло, и тебе, даже если ты знаешь, что на смену ушедшему придет что-то новое, все-таки грустно.

Прежде чем вернуться на работу, Оля зашла в кофейню, расположенную через дорогу от музея. В эти холодные ненастные дни городские кофейни казались островками тепла и уюта. Купив Дим Димычу багет к чаю, она также взяла себе кофе в картонном стаканчике и целую гору булочек для школьников, которых ждала сегодня на экскурсию.

С пакетами и стаканчиком кофе в руках Оля уже подходила к музею, когда вдруг уловила на себе тяжелый, неприязненный взгляд. Бывает взгляд – кипяток и лед одновременно, взгляд, после которого тебе потом плохо, будто тебя действительно ошпарили. Оглянувшись, Оля заметила, что на нее смотрит пожилой мужчина, живущий в том же доме, где располагался музей. Человек этот всегда неприязненно глядел на Олю и на ее коллег, словно бы всем своим видом выражал недовольство существованием музея. Оля часто наблюдала в окно, как по утрам он выходил на прогулку и с исключительно недовольным видом фланировал по их улице, будто раздражаясь на всё и всех, и на мироздание в целом, и на деревья, и на скамеечки на бульваре, и на людей, собак, птиц. В облике незнакомца было нечто как будто заостренное – высокий, худой, вытянутое лицо, колючие глаза; так и кажется, что об него можно порезаться. Вскоре Оля про себя стала называть его человеком-треугольником. Однажды, столкнувшись с мужчиной на улице, она попробовала с ним заговорить и доброжелательно пригласила его как-нибудь зайти к ним в музей, но незнакомец в ответ скорчил такую гримасу, будто ему предложили нечто непристойное.

Вот и сегодня он посмотрел на нее с такой неприязнью, что Оля споткнулась на ровном месте. Неловко взмахнув руками, она попыталась удержать равновесие. Стаканчик с кофе выпал из ее рук, а булочки в ту же секунду полетели на тротуар. Поняв, что спасти удалось только багет Дим Димыча, Оля печально вздохнула. Человек-треугольник прошел мимо и посмотрел на нее с нескрываемым презрением; при этом, судя по всему, он был доволен тем, что день у Оли не задался и что ее булочки сейчас весело поедают голуби.

В противовес печальной Оле Дим Димыч был бодр и весел. Он хрустел багетом, пил чай и тут же придумывал и озвучивал сотни идей для музея на ближайший месяц. Оля вежливо слушала директора, не выходя из состояния сосредоточенной печали.

– Петрова, да что с тобой? – не выдержал Дим Димыч. – У тебя такое лицо, будто тебе на плечи «легло все горе всех времен». Что-то случилось?

Оля попыталась рассказать Дим Димычу о сожалении по уходящему сезону: понимаете, есть такое понятие «нагори»…

Брови Дим Димыча удивленно приподнялись.