Секретные люди (страница 9)
Хуже было с провиантом. Больных и раненых в госпитале насчитывалось больше, чем стрелков в боевых порядках. Пришлось уменьшить хлебную дачу до фунта, а мясную – до 1/5 фунта[48]. Это притом что суточный солдатский паек составлял по хлебу 2 фунта и 48 золотников, а по мясу – полтора фунта[49]. Гарнизону грозил голод, если осада затянется. Появились и «внутренние враги» – так солдаты называли вшей.
Николай вспомнил рассказы подполковника Тотьминского, как боролись с голодом и цингой в Порт-Артуре. Там людей выручало наличие морского залива, в котором можно было ловить рыбу. Собственно, уловистых было всего две: молодые акулы и рыба-сабля. Обе они надоели гарнизону до чертиков. Еще выручали контрабандой китайцы. Если у офицера имелись деньги, он до самой сдачи крепости мог позволить себе деликатесы: французские вина, паштеты и сыры. Дороже всего обходился чеснок, как противоцинготное средство, – 300 рублей за пуд! В Сарыкамыше о таком не приходилось мечтать. Правда, котловину с запада на восток пересекала небольшая речка, в которой водилась форель, но зимой ее не поймать…
Всю ночь с 14 на 15 декабря шел снег, жесткая крупа била в лицо, сыпалась за ворот, видимость на сторожовке была почти нулевая. В горах сильный ветер сдувал снег с перевалов в лощины, и там намело сугробы высотой в две сажени. Плюс холод ниже двадцати градусов. Нашим в саклях было еще куда ни шло, а бедные османы, севшие на Турнагельских высотах, поморозились. Выручало то, что горы здесь густо поросли сосной – большая редкость в Восточной Анатолии, и топлива для костров имелось вдоволь. Страдали ночные караулы, вестовые и госпитали. У аскеров началась охота за русскими валенками. Она стоила жизни многим, но ведь и мороз не знал пощады. К утру на постах боевого охранения с обеих сторон были найдены многочисленные трупы замерзших часовых.
Ночью сквозь горы пробился 155-й Кубинский полк и занял свои казармы на окраине селения. Его пехоту подкрепили два орудия туркестанских стрелков. Вообще артиллерии у противника было впятеро больше, чем у русских, и это очень осложняло жизнь обороняющимся.
Весь день 15 декабря противник не атаковал, а лишь вел артиллерийскую перестрелку. Видимо, вчерашний штурм дорого ему дался. Наш гарнизон воспользовался передышкой и заметно усилился. Подошли Кубанская пластунская бригада, тяжелый артиллерийский дивизион и 154-й пехотный Дербентский полк. Теперь Сарыкамыш защищали 21 батальон пехоты и 7 сотен конницы. Начальство над ними принял, как старший в чине, командир пластунов генерал-майор Пржевальский.
Казалось бы, дела налаживались, но именно в этот день у генерала Мышлаевского окончательно сдали нервы. Узнав, что железная дорога на Карс перерезана, он ударился в панику. Командующий армией решил, что Сарыкамыш теперь не удержать. И приказал находящимся там войскам сжечь склады со всем содержимым, после чего пробиваться на север. Еще Мышлаевский разделил силы основного отряда на два корпуса: собственно 1-й Кавказский генерала Берхмана и вновь созданный Сводный, во главе которого он поставил Юденича. Корпусам он тоже велел отступать. Затем профессор военного искусства уселся в автомобиль и по патрульной дороге[50] через Каракурт и Кагызман драпанул в Тифлис «для организации обороны Закавказья». С тех пор в русской армии его звали не иначе, как «панический генерал». Спустя время Мышлаевского тихо вывели в отставку, как говорили в войсках, с пенсией и халатом…
Как назло, в этот же день к Сарыкамышу прибыл Энвер-паша со своими михелями и лично возглавил операцию по штурму селения. К месту сражения подошли еще две турецкие дивизии 10-го корпуса – 30-я и 31-я. Теперь уже пять дивизий готовились к атаке русских позиций…
Утро 16 декабря началось атакой со стороны Али-Софии пехоты Хафыза Хаккы-бея. Одновременно с Турнагельских высот помчались вниз аскеры Исхан-паши[51]. В полную силу заговорила мощная турецкая артиллерия. Кабардинцы, переброшенные под Али-Софию, не удержались и начали пятиться. На каждого русского приходилось шесть врагов! Вдруг, не дойдя немного до казарм Елисаветпольского полка, обескровленные, казалось, роты повернулись к врагу лицом и перешли в стихийную контратаку. И штыками погнали численно превосходящего их противника обратно, вплоть до бригадного стрельбища. Лишь слабость полка после стольких боев не позволила кабардинцам закрепиться на новых позициях.
Турки попеременно давили с двух сторон: то на Верхний Сарыкамыш, то на главный. После отступления от Елисаветпольских казарм они навалились на Орлиное гнездо и железнодорожный мост. Три подряд атаки кончились ничем.
После полудня вражеские дивизии вновь кинулись к казармам и едва их на этот раз не взяли. Кабардинцы опять медленно отступали. Линия фронта стала вогнутой, и это неожиданно помогло русским. Шедшие клином турки попали под перекрестный огонь с флангов и были сметены им. Кто уцелел, бежал обратно в лес.
Наконец стемнело. Казалось бы, поле боя опять осталось за русскими. Но Энвер-паша не дал своим войскам отдыха, а послал в ночную атаку. Возможно, это был самый драматичный эпизод всей обороны. В ночи колонна османов неожиданно ворвалась в Сарыкамыш, захватив весь вокзальный участок. Командир кабардинцев храбрый полковник Барковский был убит. Начальник участка полковник Кравченко повел свой небольшой резерв в контратаку, но тоже погиб[52]. Аскеры дошли до середины села, и тогда Пржевальский спустил на них два батальона своих пластунов.
Николай Лыков-Нефедьев в эту минуту в очередной раз прощался с жизнью. Покоптил небо, ну и валяй себе в ящик… Он остался один к моменту внезапной вылазки противника. Поручика загнали в дом на главной улице и ломали дверь. Он отстреливался из-за печки и тем удерживал врага. В подсумке лежали две последних обоймы. Есть еще шашка и кинжал, а дальше все… Сдаться? В таком горячем бою пленных не берут, особенно гололобые. Выскочить через двор и бежать огородами? Пожалуй, единственный шанс.
Тут с улицы послышалось мощное «ура!», враз перекрывшее «алла!». Аскеры, увлеченно ломавшие дверь, бросились наутек. Николка припал к окну. Сил у него больше не осталось, он просто наблюдал. Мимо него промчались пластуны. В расстегнутых полушубках, ловкие, с отважными лицами, с каким-то особенно устрашающим гиканьем, они гнали турок как стадо баранов, прикалывая замешкавшихся штыками. Кто успел войти в селение, были перебиты. «Лампасная пехота»[53] показала себя во всей красе. Наступавшие следом новые батальоны османов, увидев такую картину, повернули назад. В итоге Сарыкамыш был освобожден, враг закрепился только в помещении казармы нестроевой роты гелевердинцев, расположенной у железнодорожного моста. Еще несколько рот низама укрылось в лесопильных складах между Кубинским лагерем и станцией. Но утром они выкинули белый флаг. Засевшие в казарме тоже сдались после того, как их обстрелял наш мортирный дивизион.
После этого Пржевальский занялся Верхним Сарыкамышем, значительная часть которого отошла к противнику. Командир саперов полковник Нагорский заминировал самую значительную постройку и взорвал ее. Большинство аскеров погибло, а те, кто уцелел, сложили оружие вместе со своим полковым командиром.
Бои последних двух суток, особенно окончившаяся катастрофой ночная атака, сломили дух наступающих. Появление у русских дивизиона тяжелой артиллерии стало неприятным сюрпризом. Турки пали духом. У них закончился провиант – взяли только на дорогу, а остальное рассчитывали пополнить на складах Сарыкамыша. Плохое обмундирование привело к большому числу обмороженных. Небоевые потери почти сравнялись с боевыми. Конский состав остался без фуража, и лошади от голода отгрызали друг другу хвосты…
Один только Энвер-паша не унывал и желал продолжить штурм. Он не знал, что творилось в Меджингерте, в штабе Сарыкамышского отряда.
Как только Мышлаевский умчался прочь на резвом авто, Юденич вступил в разномыслие с Берхманом. Тот был старше в чине и формально руководил операцией. Генерал от инфантерии собирался выполнить приказ сбежавшего начальника, бросить Сарыкамыш на произвол судьбы и пробиваться со своим корпусом по патрульной дороге к Карсу. Генерал-лейтенант Юденич послал к нему с секретным донесением своего начальника разведки. В нем Юденич сообщал, что не отступит ни при каких обстоятельствах! Он отменил в своем корпусе приказ Мышлаевского и предложил Берхману поступить так же. То есть поддержать гарнизон Сарыкамыша и потом разделаться с зарвавшимся противником. Юденич разработал новую операцию, удивительную по своему замыслу: он решил окружить тех, кто окружил его. Умный и талантливый полководец понял, что силы вражеских корпусов на исходе. И пора переходить в контрнаступление.
18 декабря уже довольно поздно, в одиннадцатом часу, турки вновь ринулись в атаку из Турнагельского леса. Русская артиллерия их отбила с большими потерями, до огневого боя пехоты дело не дошло. Через час началась вторая атака и тоже была отражена одной лишь артиллерией. Казалось, османы выдохлись. Но затем с криками «алла!» они бросились на Верхний Сарыкамыш в третий раз. Вперед пошли густые цепи в синих шинелях и красных фесках. В этот момент из ущелья со стороны Износа выползло огромное облако и заволокло котловину. Туман был такой, что хоть режь его ножом! Видимость на четверть часа сделалась нулевой, пушки с обеих сторон замолчали. Но стали яриться винтовки и пулеметы. Русские вышли из окопов и атаковали противника. Вдруг они услышали стрельбу у себя в тылу. Один смелый табор[54] воспользовался случаем и прорвался к многострадальному железнодорожному вокзалу. С большим трудом резерву удалось перебить врага и освободить станцию. Из домов железнодорожников упрямых турок выкуривали до самого утра…
Когда туман рассеялся, наши пушкари увидели отступающие к лесу синие цепи и открыли им в спину бешеный огонь.
Больше в тот день активных действий не было.
Энвер-паша понял, что проиграл и надо спасать остатки 3-й армии. В ночь на 19 декабря он отослал в тыл все знамена и регалии и сам со штабом через Бардузский перевал отправился в 11-й корпус. Тот должен был активно атаковать отряд Юденича, чтобы два других корпуса успели выскочить из западни. Которую сами же себе и устроили…