В глубине своего злобного естества Сапогов не уверен, что готов к радикальному насилию. Одно дело – совать иголки под половик, а тут – взять и оттяпать у живого человека палец. Меньше всего на свете Сапогову хотелось бы оказаться на допросе у следователя или, ещё хуже, в тюрьме. Он и раньше с неприязнью провожал взглядом милицейские жёлтые машины с синей полосой на борту. Цепные псы государства ему омерзительны.

Андрей Тимофеевич убеждает себя, что не захватил ножа или кусачек, потому что не был до конца уверен, что обнаружит Костю возле пятиэтажки. А теперь и торопиться не стоит. Никуда мальчишка не денется. Сперва надо хорошенько изучить чёрный палец. Может, он никакой и не сатанинский, а самый обычный. И вообще не безымянный. Так думает Сапогов.

Признаюсь, милая, он меня немного разочаровал, Андрей Тимофеевич. Я-то думал, старик начисто лишён страха за своё бытовое благополучие, что бестрепетно швырнул свою жизнь в пылающий костёр Сатаны, решив прожить остаток дней бесшабашно, ярко и максимально жестоко. Однако ж побаивается счетовод и закона, и наказания за искалеченного ребёнка. Не исключено, Андрей Тимофеевич не выносит вида крови. Но почём знать, вдруг Нечистый именно так и испытывает своих адептов, берёт на слабо? Отрубленный палец – символический ключ, допуск в чертог силы, иначе зачем сдался Сатане Сапогов?!

Но не будем делать поспешные выводы, милая. Я бы тоже проявил осмотрительность в таком щекотливом вопросе, хотя никто не упрекнёт меня в робости, разве излишней чувствительности по отношению к тебе, любовь моя…

Костя идёт к кинотеатру «Юность». У кассы, как обычно, в это время ни души. До сеанса ещё четверть часа Костя слоняется по второму этажу, где находится буфет. Продавщица, похожая на разжиревшую Мальвину, разливает из банок по стеклянным конусам соки – берёзовый и томатный.

Вот зашёл сурового вида седой гражданин в тёмных очках. Костя покупает газировку и пирожное «картошка», напоминающее собачий копролит. Старик в тёмных очках тоже поднялся наверх по лестнице, смотрит на Костю, но самого взгляда не распознать, вместо него чёрные непроницаемые дыры, за которыми, возможно, вообще нет глаз, а только мрак и бездна.

Звенит звонок, возвещающий киносеанс. Из зрителей, кроме Кости, всё тот же странный старик. Он уселся на самом верху, а Костя, после истории с развратной парочкой, предпочитает первый ряд. Уходящая ввысь фрактальность пустых кресел напоминает драконью чешую.

Начинается фильм про войну. Среди снегов и леса медленно ползёт состав с немецкими солдатами. Перед паровозом платформа, на ней мешки с песком, пулемёты. Офицер-эсэсовец глядит в бинокль – нет ли засады. Губная гармошка наигрывает визгливый марш. Возле пулемётчика сидит, вывалив алый язык, злобная овчарка. У кромки елового леса в засаде притаились ободранные бородатые партизаны. Их командир, старик в папахе с красной полосой, яростно крутит ручку подрывной машинки, и паровоз с фрицами взлетает на воздух. Партизаны открывают шквальный огонь по врагу. Потом идут смотреть, что из этого получилось. Платформа от взрыва слетела с искорёженных рельс. На снегу умирающий блондин-эсэсовец с лицом молодого Сапогова. Он шепчет склонившимся бородачам: «Seid ihr alle verdammt!»

Фильм закончился партизанским подвигом и победой – на экране финальные титры. Костя направляется к выходу. На очереди парк, потом обед у бабы Светы и деда Рыбы.

На ступенях оборачивается и опять видит старика, замешкавшегося у дверей. Косте почему-то делается неуютно.

На светофоре вздрагивает от резких слов за спиной:

– Мальчик, постой! Эй, мальчик!..

Всё тот же «слепец»! Высок и худощав. Волосы бледно-лимонного цвета, скулы обветренные и розовые, нос длинный, губы тонкие, на щеках лёгкая седоватая щетина. За очками глаз не разглядеть. На старике расстёгнутый плащ, под ним костюм.

– Помоги мне перейти дорогу, мальчик! – голос неприятный, надоедливый.

У Кости срабатывает тимуровский рефлекс. Просьба вполне уместная для пожилого человека, да ещё и в тёмных очках.

– Пожалуйста… – с покорностью произносит Костя. – Давайте помогу.

Незнакомец кладёт руку на Костино плечо:

– Как тебя зовут? – спрашивает товарищеским тоном.

– Константин…

Загорается зелёный свет, и они идут через дорогу.

Старик смотрит прямо и улыбается тонкой синюшной улыбкой:

– Выходит, мы с тобой тёзки. Меня тоже звать Константином. Да ещё и Константиновичем. Костя в квадрате. Так меня ещё на фронте прозвали однополчане.

Сапогов по привычке врёт, на войне счетовод, разумеется, не был. Но Костя ему сразу верит. Значит, он переводит через проезжую часть ветерана и тревожиться нечего.

– Вы воевали, да? – уточняет Костя.

– Да уж пришлось… – таинственно отвечает Сапогов. – Повоевал…

Перешли на другую сторону улицы, но старик и не собирается убирать ладонь с Костиного плеча. Сжал даже чуть сильнее, словно от волнения. Пальцы у него длинные и цепкие.

– Ты, кстати, в какую сторону направляешься?

– А вон, к парку!.. – показывает Костя, забывая, что ветеран вроде слабовидящий.

– Мне тоже в парк! – с энтузиазмом восклицает «Константин Константинович». – Нам по пути, тёзка. Пройдусь с тобой, если не возражаешь!..

– Не возражаю, – со вздохом соглашается Костя, вяло прикидывая, как повежливей избавиться от навязчивого спутника.

– Разрешишь личный вопрос? – задушевно интересуется Сапогов.

– Конечно, – отвечает Костя.

– Ты знаешь, что такое Юдоль?

Костя понуро задумывается, примерно так же, как у доски в школе, когда ответ заранее не известен, потом качает головой:

– Нет, а что это?

– А ведь это важно… – старик морщит лоб. – Чему вас в школе учат?!

Костя хотел было уточнить про Юдоль, но после замечания Сапогова уже неловко и спрашивать.

– Что это у тебя с рукой? – вдруг произносит ветеран. Голос почему-то дребезжит. – Покажи, не стесняйся!

Оказывается, он не слепой, а прекрасно видящий.

– Да я и не стесняюсь, – с досадой произносит Костя.

На самом деле ему неприятно демонстрировать постороннему человеку свой недужный палец.

– Ты не думай, я заслуженный хирург! Айболита читал? – Сапогов поднимает очки на лоб, и Костя видит его глаза. Бледно-голубые, бешеные.

Сапогов перехватывает Костину руку и приближает к лицу:

– Тэк-с… Хм-м…

Затем тщательно ощупывает чёрный палец, нажимая по очереди на фаланги:

– Тут беспокоит? А тут? Очень интересно… А ну, сожми его, а теперь разожми!..

Безымянный кое-как гнётся. На ощупь заметно холоднее, чем остальные пальцы…

Костя осторожно пытается вытащить руку, но старик не отпускает. И ладонь у него взмокла и стала неприятно липкой, горячей…

– Погоди, я ещё не закончил осмотр! – строго говорит Сапогов. – И давно он такой?

– Лет шесть, – Костя устал отвечать на подобные вопросы. Все кому не лень спрашивают. – Вроде раньше был нормальным, а потом взял и резко почернел.

– Хорошенькие дела… – Сапогов озабоченно цокает языком. – Вот что скажу, дружок. Мне это категорически не нравится. Напоминает злокачественную гангрену! Гангренус кошмарус! – добавляет на выдуманной латыни для солидности. –  Не помешало бы тщательное обследование и рентген. Может, заглянешь ко мне в кабинет? Я напишу адрес!

Сапогов притворяется, что лезет в карман за блокнотом. Там ничего нет, кроме старого гнутого гвоздя, который он недавно нашёл на кладбище и думал подкинуть Иде Иосифовне.

– Меня уже водили к врачу, – возражает Костя. – И он сказал, что ничего делать не надо! Не болит же!..

– Это сегодня не болит, а потом всю руку придётся резать! – хмурит брови Сапогов. – Тебя явно осматривал какой-то недоучка! Разве сейчас врачи?! Вредители одни!

В общем, пока счетовод тискал Костин палец, с ним произошла глобальная умственная метаморфоза. Едва он потянулся к Безымянному, тот изнутри полыхнул магическим светом и по контуру его побежали искры, даже посыпались с ногтя, как при сварке. Понятно, всё это происходило в воображении Андрея Тимофеевича, а Костя ничего такого не увидел.

Это для лишайного мальчишки почерневший палец был стыдной частью тела. А Сапогов безоговорочно уверовал, что имеет дело с настоящим сатанинским артефактом! Андрея Тимофеевича внутренне затрясло – дрожь, невообразимая нега и ужас проникли в его тело, едва он коснулся Безымянного!

Счетовод сам не понимает, как ему хватает выдержки притворяться хирургом вместо того, чтобы впиться в безымянный зубами, отгрызть и бежать прочь с драгоценной добычей во рту…

– Вот и парк! – Костя резко высвобождает руку. – До свидания!

И припустил по дорожке! Сапогову приходится прибавить шаг, чтобы не потерять мальчишку из виду. Тот направляется прямиком к Колесу.

А Костя вообще не осознал, какое впечатление произвёл на старика его почерневший палец. Ведь кто только из одноклассников или ребят во дворе его не щупал…

В окошке кассы маячит глупое доброе лицо смотрителя Циркова. Он рад мальчишке как родному, даже не просит о покупке билета.

– А-а-а, старый знакомый! Добро пожаловать, катайся сколько хочешь…

Когда Сапогов подходит к оградке Колеса, Костя уже высоко. Счетовод решает подождать у входа и снова поговорить. Ему весьма не понравилось, что мальчишка вот так взял и сбежал, не проявив уважения к врачебной озабоченности Сапогова.

– Я считаю, в твоём случае показана немедленная ампутация… – бормочет Андрей Тимофеевич, подбирая убедительные реплики. – Тебе вообще очень повезло, что ты меня повстречал, я лучший специалист…

Сапогов нервничает и ждёт, а Костя всё наматывает круги. Он вспомнил, что мельком видел старика вчера возле Колеса, и теперь специально тянет время. Не то чтобы подозревает какой-то злой умысел. Но очевидно же, что сегодняшняя встреча на светофоре не случайна.

Упрямый ветеран-хирург явно вознамерился стоять до победного. Костя, внутренне чертыхаясь, выходит из кабинки. Не может же он кружиться вечно. Он проголодался, пора бы и на обед.

Сапогов наседает:

– Я со всей врачебной ответственностью заявляю, что тебе показана ампутация!..

Костя расслышал лишь последние слово, и оно ему очень не нравится – похоже на «операцию».

– Ампутация? – переспрашивает подозрительно. – Это как?

– Совершенно безболезненная процедура!.. – голос Сапогова дрожит как балалаечная струна. – Ты же бывал у дантиста? Это проще, чем зуб удалить! Чик – и всё! – Сапогов для наглядности делает движение пальцами как ножницами.

– Ничего себе не болезненная! – на веснушчатом мальчишеском лице проступает некоторый испуг, хотя Костя вовсе не трус; он и дрался, когда надо было, и с вышки в бассейне прыгал.

– Хочешь заражение крови? – сердится Сапогов. – Умереть в юном возрасте?!

Костя не отвечает, переминается с ноги на ногу и тоскливо смотрит в сторону.

– Твой палец имеет огромное научное значение! – стыдит Сапогов. – Мне срочно надо его изучить в лаборатории под микроскопом! Не хочешь помогать советской науке?! Отвечай! Какой же ты пионер после этого, спрашивается?!

– Да что вы ко мне прицепились?! – канючит Костя. – Всё с моим пальцем в порядке!

Разговор на повышенных тонах услышал Цирков. Выбрался из своей будки:

– Здравствуйте, товарищ аэронавт! Опять душа просит полёта? Милости прошу на Колесо!

– Сгинь! – Сапогов яростно тычет в Циркова.

Смотритель прячется, а Костя после окрика Сапогова выглядит совсем испуганным.

Андрей Тимофеевич понимает, что сорвался, переборщил с эмоциями. Он наклоняется к мальчишке, и лицо его озаряет жутковатая в своей фальшивой доброте улыбка:

– Погоди, Костя… Я же тебе не всё ещё рассказал. Я не только хирург. Знаешь, кто я ещё?

– Кто? – без особого любопытства спрашивает Костя.