– Всё в порядке, – сдержанно отвечает Сапогов. – Я просто несколько растерялся.

– Простите! Простите! – чуть не плачет Псарь Глеб. Продолжая хлестать себя по щеке, говорит: – Вдруг мы вам понадобимся, капитан, свистите бесшумным свистом, – он снова замысловато складывает пальцы и тихонько прыскает или шипит сквозь зубы. – Никому не позволим вас обижать… Мор! Раздор! Глад! Чумка! За мной!..

Нелюдимый Псарь Глеб явно проникся симпатией к незнакомому старику – родственной душе, которой дано видеть невидимое. При этом не исключено, что собачник – обычный сумасшедший. Когда он удалялся прочь, поводки так безжизненно волочились по гравию. В мультфильме моего детства кукольная девочка тащила на резинке варежку, вообразив, что это собачка.

Но как объяснить вполне реальные царапины на руках Сапогова? А что, если это Сатана пробудился в кровати Клавы Половинки и в мир просочилось тёмное колдовство, оживившее параноидальные фантазии городских безумцев?

На детской площадке ветерок скрипит ржавыми качелями. Лёша Апокалипсис, пощипывая кудельки льняной бороды, рассказывает Роме с Большой Буквы:

– И встретил я пожилого человека с волосами белыми, как речной песок. Сказал он мне: «Потрогай мой лимфоузел», и голос у него был булькающим, похожим на полоскание для рта. И потрогал я его лимфоузел, и открылась у меня рвота желчью. И увидел я в луже желчи роддома́ и матерей, у которых в грудях не молоко, а черви, и вскармливали они своих младенцев червями. Увидел я больницы, куда вместо донорской крови блудницы сдают кровь менструальную, и врачи порченую кровь переливают по капельницам страждущим!..

Рома с Большой Буквы кивает, одалживаясь папиросой из протянутой пачки:

– Я в храм с большой буквы «Х» недавно заходил, там у покойника с большой буквы «П» один глазик с большой буквы «Г» был совсем без ресничек с большой буквы «Р»…

Лёша Апокалипсис с тревогой продолжает:

– В церкви на улице Руставели у батюшки выскочили рога на голове, а ведьмы бубнили свои нечистые молитвы, злые, ненавистные, и было много их. Потом у батюшки пошла отрыжка, он службу остановил, ведьмы наперегонки побежали ручки ему целовать, а моя свеча чёрным закоптила. И хотел я прочесть «Богородице Дево, радуйся», но у меня вперемешку со словами молитвы начали выскакивать матерные слова, а рука вместо крёстного знамения – выделывать польку-бабочку. И стал я говорить дальше такие глупости, что меня вывели из церкви!..

Сапогов не вспомнил бы, кому скормил когда-то остатки пирога «Квач», но по дороге домой налетел на Лёшу Апокалипсиса. Тот узнал его и начал приветственно: «И повстречался мне старик, что угостил меня хлебобулочным продуктом собственного производства, и пахло от того продукта болотной тиной…» – но Сапогов юроду договорить не дал, сразу попросил потрогать своё горло. Пока простодушный Лёша Апокалипсис трогал, пробормотал заклинание: «Моя хвороба у тебя до гроба!» – а вместо «аминь» кулдыкнул «Юдоль»!

Интуитивно Сапогов делает всё правильно. Колдуны так и перекидывают на подвернувшихся жертв свои болячки, и для этого хватает «дружеского» рукопожатия или объятия. Осуществляется перенос на закате, так что и со временем суток Андрею Тимофеевичу подфартило.

Просто со здоровьем у Сапогова последние недели нелады. Из-за беспорядочного чародейства воспалились лимфоузлы. Кроме прочего, Андрей Тимофеевич, пока шлялся по кладбищам и таскал оттуда всякую всячину, подцепил бонусом каких-то могильных паразитов, которые ослабили его иммунную систему энергетическим вампиризмом. А всего-то надо было сказать перед уходом: «Кто за мной увязался – тут и остался».

И ещё прошение Сатане, собственной кровушкой написанное, гниёт вместе с покойником в гробу! Вот тебе, Андрей Тимофеевич, и подмышки твои, и бульканье в горле по утрам! Есть даже порча такая – «Покойницкий зачин», когда волосы, ногти или просто личные вещи жертвы кладут под гроб какого-нибудь покойника.

Меня просили как-то спасти эпилептичку, которой «добрые» люди посоветовали измерить себя ниткой, а потом подложить её в гроб – как нитка сгниёт, так падучая и пройдёт. Но вместо этого девица начала гнить заживо. И чем тут поможешь? Разве вскрыть могилу, достать из гроба нитку (или что от неё осталось), вдеть в иголку, вышить на повязке магическое слово или руну и год носить повязку не снимая…

Утром следующего дня Сапогов идёт на рынок и, отчаянно торгуясь, покупает голенастого чёрного петуха – аж за три рубля! Он, конечно, позабыл слова Макаровны, что отправлять посланца Сатане надо со вторника на среду, а нынче вообще-то суббота. Палец после прокола ноет больше обычного, и Андрей Тимофеевич в послании даже допускает две орфографических ошибки в слове «Сатана» – пишет через «о».

Записку Сапогов для надёжности приматывает к петушиной ноге липкой лентой. Дождавшись полночи, выходит на ближайший перекрёсток. А петух и не думает куда-то бежать, просто поклёвывает грязь на дороге. Сапогов хлопает в ладоши, подгоняет его криком: «Пошёл! Пошёл!..» – петух только пугается, улепётывает на пару метров в сторону и снова продолжает пастись – в общем, очередной провал. Сапогов с незадачливым гонцом под мышкой бредёт восвояси.

Ярость клокочет в счетоводе, он клянётся всеми демонами Пекла, что отомстит за насмешку, и Макаровна оказывается первой в «расстрельном» списке. Петух получает временное проживание в комнатке у Сапогова, до момента, пока не решится его судьба.

В воскресенье подлая птица с утра пораньше кукареканьем поднимает Сапогова и Иду Иосифовну. За раннюю побудку Сапогов выслушивает от математички визгливый матерный нагоняй, а Ида Иосифовна тайно получает от Сапогова веночек с порчей на женский орган. Можно сказать, обмен «любезностями» состоялся.

– Ю-доль!.. Ю-доль!.. – булькает за столом Сапогов, кровь из носа каплет прямо на аппликацию. Поделка представляет собой пластырь Макаровны, на который приклеены пёрышко дохлого воробья, седой клок собачьей шерсти, рыбья чешуя и навозные мухи с зелёным отливом. Порча похожа на невообразимый африканский орден, которым вождь племени наградил отличившегося воина или охотника.

Удовлетворённый Сапогов садится почитать газету. Но вдруг какая-то сила заставляет Андрея Тимофеевича сунуть пластырь в карман и выбежать на улицу. Будто невидимая рука ухватила старика за седой чуб и волочит дворами, ржавыми гаражами.

Откуда ни возьмись Рома с Большой Буквы. В пятницу разминулся с Сапоговым, а теперь повстречались. Юрод обгоняет Андрея Тимофеевича и поворачивается с просьбой:

– А одолжите-ка мне рубличек с большой буквы «Р », чтобы купить мне запечатную машинку с большой буквы «М», стихи с большой буквы «С» запечатывать!..

Дует из-за гаражей нечистый сквозняк, кружит мусорной позёмкой, вздымает на юроде пальто. Синие глаза Ромы с Большой Буквы заливает мутная белизна, поедающая радужки и зрачки, небритое лицо костенеет, и он начинает греметь искажённым голосом, точно пропущенным через гитарный дисторшн:

– Кшта-хъа-ар магул а-алум с большой буквы «М»! Н-н-н-н с большой буквы «Н»! Коохчи нахтара нъхива-а-лъ с большой буквы «К»!..

Бесу несколько затруднительно вещать. У Ромы с Большой Буквы, пусть и одержимого, всё ж сохранился остаточный рисунок личности, который так просто не вытравить галиматьёй какого-то праязыка.

– Фархо-ун нахтан-геш таеши шумару с большой буквы «Ш»! Н-н-н-н-н! Ахор! Ахор лахтобъ коохчи мору! Н-н-н-н-н!..

Волею случая (просто на шаг раньше оказался!) юрод спас Андрея Тимофеевича от бесовской растяжки, то бишь оккультной мины, специально заложенной между гаражами. Именно туда волокли Сапогова, но «подорвался» ни в чём не повинный Рома с Большой Буквы, а теперь в рифму пророчествует:

Когда разверзается Бездна,
Грохочет повсюду война,
По небу на Троне железном
Крылатый летит Сатана!
Куда он летит – непонятно,
Просторами Русской страны,
И гнойно-кровавые пятна
На мантии у Сатаны!..
Н-н-н-н!..

Это, конечно, «мороз-воевода дозором». И по-хорошему, зачем крылатому Сатане летающий трон? Но ведь не так уж и скверно для одержимого юрода, милая?

– Дай три рубля! – перебивает Сапогов. – Н-н-н-н!.. Хоть рубль! Н-н-н-н!.. Полтинник!..

Глас, обескураженный, затихает. Глазам юрода, белым и твёрдым как скорлупа, возвращаются зрачки и голубизна, лицо розовеет. Он произносит обычным голосом:

– А потом женщина прошла, а за ней котик пробежал… – и начинает плакать, ибо понимает, что уже не Рома с Большой Буквы, а нечто новое, к примеру, сатанинский громкоговоритель на столбе.

А Сапогов дальше несётся. Даже не понял, как ему повезло. Мог бы сейчас вместо Ромы нести тарабарщину вперемешку со стихами.

И вот перед Андреем Тимофеевичем знакомый двухэтажный барак. Счетовод забегает в подъезд. Отдышливо (всё ж годы берут своё) топает на второй этаж, гулко ударяя подошвами в ступени. Синяя лампочка красит стены и облезлые двери пурпуром. Звонит в первую попавшуюся квартиру.

Открывает Макаровна – распатланная, в коричневом халате, шаркающих тапках. Руки дряблые, рыхлые, трясутся как студень, ноги в венах.

Запыхавшийся Сапогов бормочет оторопело:

– А нет ли у вас… – и произносит первое, что пришло на ум, – стакана перловки?

Ведьма пучит лиловые, словно бы варикозные губы:

– Я-то думала, кто ж на меня порчу месил? А отвод тебя не учили ставить, старый ты дурень?!

Меньше всего ожидала она увидеть Сапогова. Но ещё больше заботит вопрос – каким образом старик-самоучка обошёл бесовскую ловушку?! Либо напортачила сама Макаровна, либо белобрысый дед не такой уж и дилетант. Это следует выяснить.

Если что, о магической защите Андрей Тимофеевич слыхом не слыхивал. А откуда? В газетах про это не напишут. Суть в чём: любое действо типа порчи влечёт за собой ответный импульс в сторону колдующего, так называемую обратку. У пресловутого тёмного эгрегора нет индивидуальности. Это древняя паразитическая нейросеть, устроенная как финансовый спрут: охотно даёт в долг и с лихвой забирает «проценты», неважно с кого. И вот, чтобы не зацепил маятник «обратки», нужно делать «отвод», как справедливо заметила Макаровна. Отводы бывают на растение, животное, предмет. На «болвана» – случайную жертву (или не очень случайную, а вполне конкретную), которая безвинно примет му́ку за чьи-то колдовские делишки.

Макаровна защиту наилучшую поставила. Двойную с сигнализацией: «зеркальную» и «кладбищенскую» (она же «покойницкая» или «бесовская»). Плюс западня с растяжкой. «Зеркалка» нужна, чтобы вражина, осмелившийся поднять колдующую руку, получил в рожу симметричный ответ – «отражение». А уж бесы-стражи (или покойники) потащат виноватого к растяжке. Но поскольку за Сапогова удар принял Рома с Большой Буквы, Андрея Тимофеевича просто швырнули к порогу Макаровны – на хозяйкин суд.

– Пакостить, значит, горазд, а про обратку не слыхивал? – говорит Макаровна, уперев руки в боки. – Вот же гад белобрысый!

Сапогов не юлит, а отвечает начистоту:

– А зачем вы надо мной посмеялись?! Я к вам со всей, можно сказать, душой!..

– Не продал ещё? – хихикает старуха. – Душу-то? Не нашлось покупателя?

– Взял по вашему совету петуха, – занудствует Сапогов, – привязал записку, а он никуда не побежал! Вы меня специально обманули!

Макаровна брезгливо щурится:

– Сколько ж на тебе дряни кладбищенской повисло! Фу-у!..

Замысловато щёлкает пальцами, что-то невнятное бормочет – проводит оккультную дезинфекцию.

– А что это вы делаете? – спрашивает подозрительно Сапогов. – Небось колдуете против меня?

– Рожи мёртвые за твоей спиной висят, как шары надувные. Протыкаю их. Да не оглядывайся, дурак! Нельзя!..