Викинг вышел в кухню, встал возле холодильника, глядя в полумрак за окном. В одном из окон по другую сторону двора горел синеватый свет. Его соседка Анна Берглунд сидела и смотрела телевизор. Скорее всего, рядом с ней стояла трехлитровая упаковка с вином. Она работала на ракетной базе вместе с Маркусом, и прошлым летом, когда закрутилась вся эта история с проектом QATS, выяснилось, что она – «крот», засланный русскими. Аресту и суду она предпочла согласие работать на шведов. Все это продержится, пока русские не поймут, что их обманули, – впрочем, этот день может не наступить никогда.

Он увидел, как Анна потянулась к бокалу.

«Как канарейка в шахте», – подумал Викинг.

Покуда она сидит на месте, попивая вино, Хелена в безопасности.

То есть Алиса.

1958 год

Они начали с того, что осушили русло реки. В земле стали прокладывать отводной тоннель длиной в 440 метров, чтобы отвести воду от того места, где предполагалось строить плотину. От подземных взрывов сотрясалась земля, дрожали стены, собаки и скотина в хлеву выли от ужаса. Когда убрали воду, обнажилось гладкое каменистое дно, тянувшееся темно-серой лентой в сторону моря.

Домá в Лонгвикене пока стояли, но без реки жить стало почти невозможно. Она не только обеспечивала людей пропитанием, но и являлась основной транспортной артерией. Теперь даже до Калтиса добраться стало трудно.

Люди начали уезжать.

Осенью Стормберги собрались в большом доме в Лонгвикене, чтобы отпраздновать день рождения Хильдинга. Здесь были все. Помимо дяди Хильдинга и тетушки Агнес в деревню добрались все трое сыновей, и к тому же коллега Густава.

К этому моменту от реки уже ничего не осталось, а поселок Мессауре интенсивно отстраивался: частные дома, квартиры для чиновников и маленькие домики, которые назывались «бунгало». Электричество, вода и канализация, проложенные на большой глубине по причине суровых морозов. Магазины и амбулатория, бензозаправка, Народный дом – все строилось и расцветало.

Обед по случаю дня рождения Хильдинга состоял из сваренных в молоке лепешек и мясного супа с клецками, на сладкое – морошка со сливками. Пока мужчины прихлебывали кофе, Карин вымыла посуду. Закончив, уселась на ларь с дровами, подтянув под себя ноги.

Братья так выросли, что едва помещались в доме, а тетушка Агнес усохла. Хильдинг стал сухоньким и совсем поседел. Густав, кажется, еще раздался в плечах – впрочем, так, наверное, казалось из-за формы. Имея образование и опыт работы, он сразу же стал констеблем полиции Мессауре с момента основания поселка в 1957 году. Там он жил в холостяцком бараке в одной комнате с коллегой Ларсом-Иваром Пеккари. Карин о нем слышала, но никогда раньше не видела и теперь была разочарована. В разговорах о Ларсе-Иваре всегда звучало уважение, о нем говорили каким-то особым голосом. Она представляла себе, что он красив, как киногерой, с черными волнистыми волосами, похож на Кларка Гейбла. Но Ларс-Ивар оказался молчаливым блондином, к тому же волосы у него уже начали редеть.

И Турд, и Эрлинг отпросились с работы, чтобы навестить родителей. Оба получили образование. Они сидели рядом на деревянном кухонном диванчике, Турд – заложив под раздвоенную губу большую порцию снюса. Лицо у него было замкнутое, он ни на кого не поднимал глаза.

Карин всегда казалось, что в нем есть какая-то грусть, потребность в утешении или признании. После того как с его невестой Хильмой случилось несчастье, он редко что-то говорил. Эрлинг, сидевший рядом с братом, улыбнулся ей. Он всегда такой добрый. На этот раз он привез ей карамелек.

Турд уехал в Боллеруп в Сконе, где прошел трехмесячные курсы механиков. Это было хорошее образование, на севере страны ничего подобного не предлагалось. Он уехал туда сразу после гибели Хильмы.

Эрлинг, который по возрасту не смог поступить на курсы в Боллерупе, пошел учиться на сварщика в Бюрене в Эйебю. Теперь оба работали в Мессауре.

Сама же она закончила школу и осталась в доме тетушки на подхвате. Жизнь казалась ей ужасно однообразной и скучной, так хотелось уехать – куда-нибудь. Помимо нее и тетушки Агнес в деревне остался только Большой Нильс, живший по ту сторону ныне пересохшего залива. Карл тоже перебрался в Мессауре. Карин было дано строгое указание держаться подальше от Большого Нильса – исполнить это требование было нетрудно. Он проводил время, сидя на поросшем соснами склоне, ведущем к реке, бормоча себе под нос о том, как несправедливо с ним поступили, какие тупые эти чиновники и что он имеет законное право на водопад Тэльфаллет.

Непривычно было видеть в кухне Хильдинга. Он сделался шефом полиции и теперь занимал квартиру в Стентрэске в недавно построенном доме.

Вот он откашлялся, вылил в чашку остатки кофе и допил последний глоток.

– Вопрос в том, что делать с водопадом Тэльфаллет, – произнес он своим хрипловатым голосом, и все разговоры в кухне сразу прекратились.

– А что мы должны с ним сделать? – спросил Густав.

– Нильс Лонгстрём настаивает на своем праве владения, – сказал дядя Хильдинг. – Думает, что сможет продать водопад за большие деньги для производства электроэнергии, но это заблуждение. Этот водопад ничего не стоит. По мне, так пусть забирает его себе.

– Нет, – сказал Густав.

В кухне повисло тягостное молчание. Карин затаила дыхание.

– С каких это пор Тэльфаллет стал так для тебя важен? – спросил Хильдинг.

Густав, который стоял, прислонившись к железной печи, выпрямился.

– Нет никаких причин идти навстречу Большому Нильсу, – произнес он. – Никогда, ни по одному пункту.

– Проявить добрую волю, – предложил Хильдинг.

– Сам знаешь, чем все закончилось с Сарой, – сказал Густав. – И с Хильмой.

При этих словах Турд вскочил и вышел из домика, захлопнув за собой дверь. Эрлинг тоже поднялся, кивнул всем и вышел вслед за братом. Карин, сидевшая на ларе с дровами, вся сжалась.

– У нас позиция сильная, – проговорил Хильдинг. – Если мы будем настаивать, что водопад принадлежит нам, дело будет передано в суд.

– Если ты уступишь этому негодяю, мы уедем из Мессауре навсегда, – ответил Густав.

Карин не поняла причин такой неприязни. Большой Нильс был рослый и беззлобный мужик, работящий и трезвый. Он занимался своим делом и никому не мешал. «Если никому не нужен этот маленький водопад на горе, то пусть забирает его себе», – подумала она. Но вслух ничего не сказала.

То был последний раз, когда кто-либо из мужчин Стормбергов переступил порог дома в Лонгвикене.

В день Св. Люсии ^[4] в декабре 1960 года Хильдинг внезапно умер от инсульта. После похорон, на которые мало кто пришел, Агнес сложила в свой невестин сундук последнюю кухонную утварь и уехала на такси в Стентрэск, бросив двор на произвол судьбы – и жилой дом, и амбары, и пекарню. Пусть хоть разбирают, или смывают водой, или сжигают, ей все равно. Она вселилась в квартиру Хильдинга на Кварндаммсвеген – теперь она поживет с горячей водой и электричеством, с отоплением, будет ходить по мощеным улицам. Карин же она отправила на другой берег пересохшей реки в Мессауре, где нашла ей место помощницы повара в столовой при рабочем бараке номер 30.

Большой Нильс, когтями и зубами боровшийся за свои привилегии, покинул деревню последним. После того как переговоры раз за разом срывались, он в конце концов согласился на предложение, включавшее в себя денежную компенсацию, большой участок земли в Стентрэске, а также должность на строительстве гидроэлектростанции: а) не связанную с физическим трудом, б) предполагавшую работу в помещении, а также в) предоставление ему и его сыну Карлу, сварщику, квартиры в доме для служащих.

Пункт с работой не так просто было выполнить, ибо Большой Нильс никакого образования не имел, а всю жизнь прожил мелким крестьянином. В конце концов вопрос решил Хильдинг Стормберг, подобравший должность бывшему соседу. Это было его последнее благодеяние, подарок человечеству перед тем, как в мозгу у него разорвался сосуд. Все договоренности уже были подписаны, когда Большому Нильсу сообщили: он назначен на должность ночного сторожа. Большой Нильс ушам своим не поверил. Он пришел в полную ярость. Такого унижения он не допустит! Он сообщил руководству «Ваттенфаль», что желает разорвать контракт. Руководство не возражало. Тогда ни договоренности, ни работы в качестве ночного сторожа не будет. Денежная компенсация и участок в Стентрэске тоже аннулируются. Вместо этого ему предложат вернуться обратно в Лонгвикен, где почти все дома уже были снесены или вывезены.

Таким образом, Большой Нильс стал ночным сторожем, проживающим среди чиновников в Мессауре. Им с сыном выделили по отдельной комнате, но на душе у него росла и крепла обида.

Вот так ранней весной 1961 года все жители Лонгвикена оказались разметаны судьбой, но все же объединены вокруг пульсирующего центра – стройки века, где создавалось будущее благосостояние Швеции.

1961 год

Птичек бодрых и весёлых слышно трель-трель-трель,
И подснежниками луг белил апрель-прель-прель,
И девчонки шляпки новые надели…

Карин подпевала мелодии, доносившейся из радио. Постоянный водоворот звуков и огней, гул голосов и урчание машин, фонари на улице и неоновые вывески: «Тюло» – освещенные окна, разливавшие тепло и яркие краски по тротуару и парковкам. Бензозаправка «Нюнэс» с четырьмя колонками и мастерской. Универсам Вайно и Юханссона с привозными товарами на любой вкус. Карин покупала карамельки в киоске Калле Бумана, рядом с которым стоял большой пластмассовый рожок мороженого. В магазине тканей она проводила ладонью по отрезам, бродила по спортивному магазину и скобяной лавке, где продавали инструменты, гвозди, санки, червей для рыбалки, посуду и бытовую химию. С интересом заглядывала через большие окна в парикмахерскую, обувную мастерскую и телеграф. Полиция, почта, банк, библиотека! Кафе, церковь, а еще Народный дом – больше, чем церковь в Калтисе. Целый дом для народа, почти что дворец, все для развлечений и созидания. Кинотеатр, театр, танц-

площадка. Карин старалась ходить туда как можно чаще.

В последний год она часто бывала в Мессауре, о чем не знали ни тетя Агнес, ни другие Стормберги. У Карла появилась собственная комната в бараке для служащих, Карин помогала ему вешать занавески и раскладывать коврики, привинчивать вешалку для полотенец и перекрашивать буфет. Но самой перебраться сюда по-настоящему – совсем другое дело. Не прятаться, не красться, а смело идти по улице среди бела дня.

Ее собственная комната находилась в рабочем бараке номер 30 и не имела окон. Карин это не волновало. Зимой все равно всегда темно, а летом солнце светит день и ночь, приходится закрывать окна плотными занавесками, чтобы заснуть. Кухонные плиты за стеной согревали комнату, делая ее теплой и уютной. Вешалки у Карин не было, вместо этого она прибила на стене в ряд несколько гвоздей, куда вешала платья, пальто и юбки на плечиках. А о занавесках ей, стало быть, и беспокоиться не пришлось.

Наступила весна, дни становились все длиннее. У подножия горы Стормбергет по-прежнему лежал слой снега в метр толщиной, но солнце выпускало свои острые лучи и каждый день превращало наст в серую кашу. Как пела Сив Мальмквист:

Апрель, апрель, что нам теперь ушедшая зима,
Апрель, апрель, ведь ты пришёл и сводишь нас с ума! ^[5]

Карин работала под началом поварихи по имени Свеа. То была рослая и грузная женщина, вдова лесосплавщика из Эльвбю. Все ее четверо взрослых детей перебрались южнее, о них она упоминала исключительно редко. Она вообще нечасто говорила о чем-то еще, кроме работы.

«Почисть картошку, два ведра».

«Помой чугунную сковородку, мне она нужна для эскалопа».

«Экономь мыло, оно не бесплатное».

В таком духе.