«Умудрился вызвать скандал, не сказав ни слова. Что же случится, когда ты, дражайший кузен, откроешь рот?»

– Где остановится лорд Грегор? – обратился Демос к Ихразу. – Дворец любезно предложил ему и его свите покои, но он отказался.

– В резиденции Энриге Гацонского, господин.

– Ну, разумеется. Ведь Энриге обручил сына с сестрой Грегора. Говорят, леди Рейнхильда унаследовала красоту матери и нрав отца.

«То есть страшна, как небесная кара, и прямолинейна, словно освендийский дровосек. Интересно, Грегор сам навязался на гостеприимство, или же на этом настояли гацонцы?»

Солнечный свет заливал вымощенный светлым булыжником проспект, простиравшийся от огромного дворцового комплекса до Эклузума. Подъем начал даваться труднее. Здания, выглядывавшие из-за обочин и садов, становились выше и величественнее – здесь обосновались аристократы и богатые гильдии. Оторвав взгляд от замысловатого витража, Демос повернул голову в сторону Императорских садов: парк благоухал и манил тишиной.

Казначей вздрогнул, когда дорогу ему преградил согнувшийся в три погибели нищий.

– Ради милости Хранителя, подайте пару азу! – громко заладил босяк. – Я закажу свечу из черного воска и помолюсь за душу императора в часовне Гилленая, что внизу по реке.

Лахель хотела было смести попрошайку с дороги, но Ихраз сделал ей знак остановиться.

– Это мой человек. Дай ему одну дуппу.

Женщина, не отрывая глаз от нищего, достала из кошеля мелкую серебряную монету.

– Мастер Арчелла шлет привет, – обратился попрошайка к герцогу. – Скоро его люди нанесут вам визит! А пока – небольшие новости.

– Ну же?

Нищий обнажил в улыбке гнилые зубы.

– Передаю в точности, как мне сказали: того, что вы ищете, в указанном месте нет. Больше ничего говорить не велено.

– Благодарю, – кивнул казначей. – Ступай.

Попрошайка ловко поймал брошенную Лахель монету и, раскланиваясь, попятился к переулку. Демос посмотрел на Ихраза. Слуга пожал плечами.

«Значит, Изары, или сестры Таналь, как она ныне себя называет, нет в монастыре, куда она якобы сбежала. Но кто же тогда мог ее укрыть? Фрейлины допрошены – они ни о чем не знали. Слуги даже под пытками не сказали ничего нового. А друзей у императрицы при дворе не было, это доподлинно известно. И все же ей удалось исчезнуть. Кто-то настолько хорошо помог ей в этом, что даже я вынужден ходить вслепую. Но, раз ее нет в монастыре, почему тогда даже церковники уверены, что она в данный момент находится в обители? Ведь сестра Таналь, возможно, и не существует вовсе. Не исключено, что Изара уже давно кормит рыб в каком-нибудь из притоков Ули».

Демос медленно побрел к воротам дворца. Слуги молчали.

2.4 Вольный город Гивой

Несколько ночей Рианос не мог сомкнуть глаз – все думал о случайной встрече в кабаке с Джертом и не мог отделаться от ощущения, что где-то уже его видел.

Вряд ли они пересекались в Гивое: из эннийцев здесь встречались разве что купцы да их сопровождающие, а этот Джерт не был похож ни на того, ни на другого. На корабле, что увез Рианоса из Сифареса, медноволосого наемника тоже не было. Значит, воспоминания тянулись еще с Сифареса.

Рианос чуял неладное. Дурное предчувствие свербело, сосало под ложечкой, выкручивало желудок. Интуиция редко подводила беглеца, привыкшего полагаться на ощущения, ибо каждый миг своего существования он ждал возмездия за совершенную дерзость. Хозяева щедро платили охотникам на рабов за возвращение собственности, и ради награды последние были готовы отправиться хоть в пекло к самой Проклятой. Джерт-энниец как раз походил на охотника за рабами: внешность имперская – лишнего внимания в этих землях не привлекает, но выучка воина. И явно при деньгах, что не вязалось с его рвением попасть в «Сотню». В войске Артанны нар Толл жалование было скромным, зато и работа спокойная.

Лекарь решил покамест не делиться подозрениями с командиром: Артанна и без того привлекла к войску слишком много внимания властей. Да и спугнуть охотника, если этот Джерт все же был охотником, тоже не хотелось: надолго заляжет на дно или вовсе пришлет вместо себя кого-то более скрытного. Кроме того, было бы неловко оговорить честного человека, не имея доказательств. И потому Рианос решил самолично их добыть.

Он заметил Джерта, выходя из лавки травника. Энниец шел по оживленной улице в сторону рыночной площади. Темнело и холодало, но хотя бы не лило. Перехватив корзину с покупками, лекарь накинул на голову капюшон и двинулся следом. К вечерней кормежке он все равно не успевал, а ужин в «Порочном монахе» мог стать хорошим поводом понаблюдать за эннийцем подольше.

Рианос не был лазутчиком, но годы бегства научили его прятаться и сливаться с толпой. Джерт-энниец, наоборот, не скрывался: бодро шагал, расправив плечи, улыбался каждой девице, подал медяк какой-то нищенке и даже задержался у лавки цветочницы, прихватив симпатичный букет, который тут же подарил грудастой шлюхе, что призывно глядела из окна борделя. Словом, вел себя так, будто прибыл в этот город прохлаждаться.

Или же развлекался в ожидании чего-то. Но чего?

– Эй, куда прешь?

Рианос в последний момент шарахнулся от едва не затоптавшей его лошади и чиркнул корзиной о стену. Какая-то бабка в цветастом платке что-то прошипела ему вслед по-гацонски.

Держаться на расстоянии и одновременно не терять цель из виду оказалось нелегкой задачей. Рианосу приходилось двигаться против потока людей – большинство горожан спешили по домам, лавочники сворачивали товары, а носильщики то и дело задевали лекаря, рискуя опрокинуть корзину. Но пока ему везло: этот Джерт был приметным малым и явно никуда не спешил. Дойдя до рыночной площади, энниец свернул на прилегавшую улицу и направился к портовому кварталу через литейные. Лекарь поспешил за ним, пока тот не скрылся в запутанных переулках. Райончик был тот еще, и что могло понадобиться в тех местах Джерту на ночь глядя, Рианос не представлял.

Им завладел азарт погони: впервые в жизни он сам почувствовал себя не преследуемым, но охотником. Сердце громко стучало, кровь прилила к ногам, и Рианос пружинил на них, готовый сорваться, точно гончая. Он и сам не представлял, откуда это в нем взялось, но сейчас он понимал лазутчиков, о которых рассказывали воины Артанны – людей, что были готовы на любые опасности, чтобы добыть ценные сведения.

Он скользил вдоль стен, прячась за бочками и кучами хлама, увязал в размокшей грязи, то и дело поправлял капюшон, но видел главное – спину человека, который мог разрушить его жизнь. Рианос поймал себя на мысли, которая ему не понравилась: если этот Джерт и правда окажется охотником, Рианос сделает все, чтобы он вернулся к хозяину без добычи.

На крыше каркнула ворона. Рианос обернулся на шум и понял, что совсем стемнело. Фонарей здесь не зажигали – дорого. Пришлось двигаться, щуря глаза. Он уставился в темноту переулка и не увидел эннийца. Должно быть, тот свернул за угол. Лекарь припомнил, что где-то здесь был подпольный притон для любителей паштары и хмыкнул: выходит, этот Джерт решил развлечься по полной с запрещенными порошками.

Корзина мешала. Он поставил ее возле стены, запомнив место, и двинулся налегке дальше. Едва он приблизился к повороту, как из-за угла выскользнула тень – он не понял, как – и затащила его в темноту узкого проулка, с усилием швырнула в стену. Рианос закашлялся.

– Зачем ты следишь за мной?

– Хочу понять, кто ты.

– Я уже представился твоей хозяйке.

– Артанна мне не хозяйка. Она мой командир.

Рианос дернулся, но хватка эннийца была крепкой.

– Не рыпайся, – он повернул изуродованную щеку лекаря к свету. – Судя по клейму, до бегства принадлежал ты семье Уфхаг. Сочувствую – скверные хозяева. Особенно дедуля – окончательно сошедший с ума в поисках бессмертия старый хрыч.

– Ты много знаешь о моих бывших хозяевах.

– Я много знаю обо всех.

Рианос вгляделся в лицо нового знакомого. Имперец, чистокровный, причем откуда-то севернее Бельтеры. Канедан или Освендис. Черты лица правильные, но оброс щетиной. Усталые глаза в сетке морщин, на вид лет тридцать-тридцать пять.

Он попытался представить его моложе на десяток лет.

И вспомнил.

– Так ты… Ты… Неужели из них? Я тебя видел, ты пришел тогда с ними… О, боже милостивый…

Оторопь. Он ненавидел это чувство. Страх, который сковывает члены так, что ни двинуться, ни моргнуть. Липкая жижа, что тянется по хребту и запускает ледяные пальцы под ребра.

Внутренний голос – тот, что годами уводил его от опасности, тот, благодаря которому он выжил, этот голос кричал, визжал, умолял бежать. Но Рианос не мог. Он смотрел в печальные глаза Джерта-эннийца – уставшие глаза, потухшие. Смотрел и не мог заставить себя даже закричать.

– Хорошая память, – спокойно признал Джерт. – А я все гадал, вспомнишь ты меня или нет.

* * *

Когда длинное лезвие кинжала легко прошло сквозь ткань туники и вонзилось в грудь Рианоса, тот лишь слабо охнул. Не успел закричать, позвать на помощь, даже моргнуть. Удар получился чистым и пришелся точно в сердце. В горле Рианоса что-то булькнуло, и лекарь медленно осел. В глазах застыло недоумение.

– Побег раба карается смертью, и каждому гражданину Эннии надлежит исполнить наказание, ибо таков приказ Магистрата, – свистящим шепотом произнес Джерт. – Но будь это единственной причиной, я бы тебя отпустил и поклялся хранить твою тайну. Беда в том, что ты знаешь больше, чем следует.

Он вернул кинжал в ножны, бережно подхватил лекаря под мышки и оттащил в темный проем между домами – настолько узкий, что двое не разойдутся. Здесь было темно и не очень людно – найдут только утром.

Теперь оставалось лишь несколько последних штрихов. Джерт снова взялся за кинжал.

3 глава

3.1 Миссолен

«Зачем производить столько шума ради одного мертвеца?»

Траурная процессия продвигалась катастрофически медленно. Демос то и дело бросал взгляд под ноги, аккуратно переступая через множество белых цветов. Родовое знамя императорской династии несли двое из почетного караула. Демос помнил их лица, не обезображенные полетом высокой мысли. Дежурство в спокойном дворце, будь оно трижды почетным, увы, никак не способствовало раскрытию батальных талантов.

«Зато служит великолепной почвой для пьянства и ведения разгульной жизни».

За караульными следовала процессия церковников, облаченных в расшитые серебром белые одежды. Песнопения наставников и монахов прославляли Хранителя, его последнего сына Гилленая и божественную любовь, обещая вечную жизнь усопшим праведникам.

Гроб с телом императора поместили на богато украшенную черной тканью повозку, запряженную восьмеркой вороных. Утопая в пахучих цветах, не перебивавших, впрочем, характерного аромата состава для бальзамирования, Маргий являл своим видом безмятежность и спокойствие. Демос завидовал ему не меньше, чем сбежавшей императрице, не присутствовавшей на церемонии вовсе.

Глаза слезились от начищенных доспехов братьев-протекторов из Ордена. Воинствующие монахи – конные и пешие, вооруженные копьями, мечами, щитами, алебардами и шестоперами, – несли церковные знамена и гулко вторили молитвам. Демос задержал взгляд на одном из братьев-протекторов – тот неспешно проследовал мимо казначея, глядя строго перед собой.

«Даже не поздороваешься? Где твои манеры, Ренар? Или с тех пор, как ты стал рыцарем Ордена, забыл о нашем родстве? Все еще обижаешься на семью, братец?»

Демос и Грегор Волдхард, будучи ближайшими родственниками покойного, первыми шли по разные стороны от повозки. Лицо Грегора по большей части выражало сосредоточенность, но кроме этого – ничего. Герцогу Хайлигланда, впрочем, было еще хуже, чем Демосу: начищенный парадный доспех весил гораздо больше тонкой туники и легких штанов бельтерианца.