Вот и сбылось вещее! Едет могучий полководец Емельян Филин на боевом «коне», а за ним вся его армия шагает! Хохочет люд вокруг, аж слёзы из глаз, веселится сам предводитель. Лучше уж так, чем головы рубить да кровь проливать.

По щучьему веленью отворились тяжёлые врата царской крепости. Емеля оставил своего верного кирпичного «скакуна» у дворцового крыльца, взял с собой только письма и дудочку. Под хрюканье поросячьей свиты он поднялся по ступеням и беспрепятственно вошёл в палаты.

Босой, простоволосый деревенский парень оказался в пиршественном зале среди гостей, разодетых в шелка и парчу, в меха, драгоценные камни, и замер. Умолкли и все собравшиеся, распахнув рты от удивления.

У Емели в глазах зарябило от яркости. Потолки и стены были расписаны цветными красками: замысловатыми узорами, деревьями и травами, оленями и птицами. Столы ломились от яств: лебедей, гусей в яблоках, подносов со сладостями и кувшинов серебряных с питьём.

Во главе пиршества на высоком золотом троне сидел царь-батюшка – величавый и белобородый, как сам бог Неба. А рядом с ним – ну богиня Солнышко в лучезарном венце на рыжих косах.

Подняла царевна на Емелю очи, и содрогнулось сердце парня от жалости. В голубых глазах юной красавицы стояли слёзы, щёки раскраснелись от рыданий, а розовые губы, наоборот, побледнели. Как будто не рождение своё праздновала царевна, а погибель.

На миг Емеле вдруг стало стыдно за свой смех дурацкий, за убогий наряд, даже за свою потешную свиту. Вот уж и правда – шут царя Гороха: рубаха зелёная дырявая, ноги босые в пыли дорожной, волосы гребня не видали много дней.

Хорошо хоть умылся утром, искупался. Да и повидаться он должен был там, у реки, кое с кем, прежде чем во дворец идти. Лучия передала Емеле с собой подарочек для царя-батюшки.

Но время подарков настанет позже, а пока Емеля прошептал волшебные слова, широко улыбнулся и взмахнул руками. Его дудочка подпрыгнула в воздухе и сама собой заиграла.

Под эту музыку парень обернулся вокруг себя, топнул каблуком. На ногах его вдруг сафьяновые сапоги оказались. Рубаха переменилась на новую шёлковую. Кудри – волос к волоску легли.

– Привет тебе, царь-батюшка! – провозгласил Емеля и низко поклонился. – Меня зовут Емельян Филин. Я пришёл свататься к царевне Витарии.

– А что ты, Емельян Филин, можешь предложить царевне? – усмехаясь в бороду, поинтересовался царь. – Что у тебя есть за душой? Или в деревенскую избу без печки заберёшь мою единственную дочь?

– Не собираюсь я возвращаться в деревню, – Емеля важно подбоченился. – Сейчас у меня ничего нет. А зачем оно мне в дороге? Завтра же будет всё, что ни захочу! Дворец, богатства, армия…

– Слышал я о тебе, – перебил его царь. – Знаю, что колдун ты и шут.

Парень рассмеялся:

– А я слышал, что царевне грустно живётся у вас тут. Я же умею развеселить. Ну-ка, погляди!

Емеля снова руками взмахнул. Дудка заиграла громче. Вместе со своими хряками парень принялся танцевать. Гости начали в ладоши хлопать.

При виде нарядного и задорного шута с хрюкающей свитой все хохотали в голос. Смеялись и царь, и советники его, и принцы иноземные да заморские. Кто сам веселился, а кому пришлось веселиться по воле щучьей.

Но Емеля так разошёлся, так закружился, что уже не видел разницы. Забыл он и о письмах, о просьбах крестьян.

Когда в пляс пошли гости, Емеля занял место за столом по правую руку от царя. Он сильно проголодался и ни в чём себе не отказывал. Он пил, ел, пировал, шутки шутил, о себе рассказывал и о гостях расспрашивал.

Парень так развеселился, что не заметил главного. Глядя на его представление, царевна Витария так и не улыбнулась ни разу. Не веселилась – и колдовство было бессильно, словно защита какая от силы щучьей.

Вот уж день на вечер повернул. Гремели смех и речи. Взмывали полные чарки, опускались пустые. Вместо гусей и лебедей на блюдах красовались их кости. На скатертях разрастались винные пятна, рассыпались крошки и начинка от пирогов.

Как случается на пирах, к этому времени все были сыты и пьяны до неприличия. Вместо того, чтобы схватить и казнить смутьяна, колдуна поганого, шута и свиновода, царь-батюшка разговорился с ним. А на радостях даже пообещал свою милость и руку дочери.

– Раз не хочет она принцев иноземных и заморских, не любы ей могучие воины с Красного моря, не милы мужи Севера и Юга, забирай её ты, Емеля! Пусть хоть свиней пасёт, сил моих больше нет! – смеялся царь.

Мудрый царь-батюшка, который накануне не пощадил верного своего дружинника, хотя тот не сделал ничего плохого – напротив, пытался защитить царевну от лиха, теперь поверил первому встречному, проходимцу, простолюдину.

Улучив момент, Несмеяна встала из-за стола и вышла вон. Губ её так и не коснулась улыбка, но слёзы на её глазах обсохли впервые за долгое время. Во взгляде царевны пламенел гнев.

Столицу окутали сумерки. Необыкновенно, зловеще темны были они в этот вечер. Вдруг резко похолодало, с севера повеяло духом зимы. Сотни свечей едва могли разогнать тени в пиршественном зале. Опьянённые весельем, уставшие от долгих праздных дней гости засыпали.

Кто уткнулся лицом в блюдо, кто нашёл прибежище под столом среди огрызков и объедков. Задремал царь-батюшка, оперев голову о согнутую в локте руку. Золотая корона съехала к его стопам. Но даже в таком виде он не потерял благородства, напоминая древнего мудреца.

– …Настала пора, – в это время услышал Емеля голос Лучиюшки.

Он вынул из-за пояса тканевый свёрток, стряхнул со стола мусор и заботливо развернул на скатерти речной дар. Со стороны могло показаться, что на тряпице шевелятся две крупные виноградины на раздвоенной красноватой веточке.

Свет огня отражался на глянцевой поверхности бледных шаров и тонул в тёмно-зелёном взгляде. То были глаза. И вовсе не рыбьи.

Когда их пронизывающий взгляд упал на царя, тот вздрогнул, тяжело застонал, будто охваченный кошмаром, и проснулся. Крик застыл на его искривлённых губах, руки затряслись.

– …Помнишь ли ты эти глаза? – раздался женский голос, и из полумрака появился девичий силуэт в переливающемся водной зеленью платье. – Ты говорил, что жить не можешь без них… Ты молил об одном лишь поцелуе их владелицы…

– Лу-чи-я… – пролепетал царь непослушными губами.

– Лучия, – повторил голос, – жрица из Летней страны, посвятившая себя Единому Создателю, что несла его Слово по землям Северным. Ты обольстил её нежными речами, заставил поверить в свои искренние чувства, – голос возвысился, обрёл громовые ноты. – Ты силой взял её, а, насладившись, бросил…

– Лучия… – повторил царь в ужасе. – Прости меня…

– Я не та Лучия, которую ты знал. – Женская тень склонилась к царю, в свете проявился бледный лик, обрамлённый чёрными волосами. Алые губы изогнулись в улыбке. – Спит она на дне реки… Я же – плод её чрева. Я дочь твоя… – Дева шипяще рассмеялась. – Дочь нерождённая…

Царь весь побелел и безмолвно замер на троне. Глаза его остекленели, дыхание почти замерло. А Лучия, нерождённая дочь матери Лучии, медленно прошествовала и заняла пустующее место царевны.

– Царь помер, что ли? – невинно поинтересовался Емеля. Он оглядел владыку, дёрнул того за бороду. – Я теперь буду править Кривхайном?

– Пока что он жив, – ответила ему речная оборотница, расправляя изумрудные складки платья. – Не нужно спешить, Емеля… Кроме царя, есть ещё советники, воеводы. Они не должны заподозрить неладное, иначе поднимется бунт. Делай своё дело, развлекайся, веселись. Женись на царевне…

Нежданная помощь

Разозлившись, Витария покинула пир и направилась в свои покои.

Странный холод разносился по коридорам и лестницам каменного дворца. Никого из слуг и стражи было не видать. Только спящие свиньи в синих колпаках с перьями сторожили проходы.

Пыл злости иссяк, и царевну пробрал страх при виде жуткого колдовства. Неясное подозрение растревожило ум, но никак не находило объяснения. Витария стиснула в пальцах медальончик с портретом матушки и повернула обратно в пиршественный зал. Хоть пьяные, но всё же там были люди.

Лишь в последний момент что-то остановило её, кольнуло в груди предчувствие.

– Делай своё дело, развлекайся, веселись. Женись на царевне, и тогда после смерти царя станешь ты истинным владыкой Кривхайна, – расслышала Витария, застыв в шаге от дверей, ведущих в зал.

Голос был незнаком царевне. Он был едва различим, но от него явственно веяло могильным хладом.

– Сделаю всё, как ты скажешь, Лучиюшка моя, – сладко ответил колдун. – Щученька моя волшебная…

Витария зажала рот ладошкой и попятилась. Мысли взметнулись, сердце застучало.

Мавка пробралась во дворец! Щука! Оборотница! Да как же это? Что делать? Как быть? И нет рядом надёжного Инальта…

Дружинника заточили в темницу. Или хуже! Может, в яму глубокую бросили или у позорного столба иссекли до смерти кнутами. Шутка ли? Все решили, что он посягнул на честь царской дочери!

Как узнать судьбу верного стража? У неулыбчивой царевны не было ни друзей, ни приятельниц, ни единой родной души на всём белом свете, кроме отца. Далеко ли она убежит?

Обуреваемая страхами и мыслями, Несмеяна поднялась в свою башню. Как и везде во дворце, у дверей в покои вместо стражи спал здоровый хряк. А у изножья кровати царевны задремала служанка.

Витария окинула её пристальным взглядом. Девушка была постарше её, но по росту и сложению схожа. Волосы были замотаны в платок, одета в неприметный сарафан.

Царевна приблизилась к служанке и вскрикнула. У самого её плеча приютилась чёрная тень. Сверкнули глаза: один, два, пять…

Но тень вновь не стала нападать. На этот раз она обратилась небольшим чёрным зверьком, как будто кошкой. Прыгнула на подушки, с них – на пол и, протиснувшись в щель между дверями, пропала.

Витария бросилась к служанке, потрясла за плечо, приложила ладонь к её груди. Сердце билось. Девушка была жива, но точно окутана мёртвым сном.

Недолго думая, царевна скинула праздничное одеяние, украшения и аккуратно сложила их поодаль. Она расстелила свою постель и с большим усилием затащила на перины служанку. Затем царевна сняла с неё платок, сарафан и туфли. Она укрыла девушку одеялом – так, чтобы почти не было видно лица.

После этого Витария нашла в шкатулке для рукоделия ножницы. Она встала перед зеркалом, решительно сжав в одной руке лезвия, в другой – свою косу. Пламя свечей отражалось в голубых глазах, придавая лицу грозный вид. И царевна принялась за дело…

Нет сомнениям! Назад дороги нет! Она не станет женой шута. Она не будет помогать какой-то волшебной щуке.

Но как быть с околдованным батюшкой, с царством? Нельзя же оставить его во власти колдуна? Впрочем, чем она поможет? Да и на вопросы никто во дворце ей не ответит. Нужно бежать в леса и искать мудрых людей! Искать подмогу…

Сердце царевны захлебнулось болью, на миг её обездвижила мысль об Инальте. Как же поступить? Только в детских сказках царевны могли обхитрить стражу. А Витария даже не знала, где находится темница…

Царевна отругала и подбодрила себя словами, которые слышала от стражников. Локон за локоном падали на ковёр рыже-пламенные волосы. Затем они легли на своё обычное место на подушках отдельно от истинной владелицы.

Как умно придумала царевна! Теперь и батюшка не отличит спящую служанку от дочери. А сама Витария, капризная Несмеяна, стала простой девушкой Витой. Она спрятала короткие волосы под платок, надела сарафан служанки и её обувку.

Немного подумав, царевна завернула в кулёк кое-что из своих вещиц и драгоценностей. Медальон с портретом матушки, как и прежде, она положила ближе к сердцу. Царевна читала, что в дороге нужны верёвка и нож. Вместо верёвки она нашла длинные ленты для волос. Нож отыскала рядом со свиньёй-стражником.

Во тьме мелькнуло чёрное пятно. Тень-кошка потёрлась о ногу царевны. По выгнутой спине пробежали искорки глаз.