Тетя оставалась абсолютно серьезной.

– Жемчужины! Конечно, я помню, как носила это ожерелье. А потом, когда пришел черед Элли… – Она вдруг умолкла.

Я росла по соседству с баром и с детства уяснила: иногда, чтобы заставить кого-то заговорить, достаточно просто промолчать.

Как и следовало ожидать, прошло всего несколько секунд, как тетушка нарушила тишину:

– Твоя мама блистала в этом ожерелье, Сойер. Скромная, конечно, немного неуклюжая и, бог знает почему, злая на весь мир. Но такая красивая…

– Злая? – переспросила я. Маму можно было описать многими словами, но таких, как скромная, злая и неуклюжая, в моем списке не было.

– Клянусь, иногда казалось, что Элли нравилось быть злой. – Словно поймав себя на том, что произнесла ругательство, тетя Оливия мигом добавила: – Конечно, у бедняжки были на то свои причины. Наш отец умер вскоре после того, как выкупил ожерелье на моих «Жемчужинах мудрости». Я так расстроилась, что он не смог сделать то же самое для Элли!

Но бабушка ясно выразилась: ее муж выкупал жемчуг оба раза. Я озвучила это, но тетя Оливия покачала головой.

– Да нет же! – возразила она. – Мы поженились тем летом с твоим дядей Джей Ди – это он выкупил ожерелье на аукционе Элли, как сегодня он выкупит его для Лили. Ты же не против, Сойер? Иногда создается ощущение, что твоя кузина влюбилась в эти жемчуга с первых дней своей жизни. Я всегда думала…

Ты всегда думала, что сегодня ожерелье наденет Лили.

В этот раз я не стала молчать, чтобы разговорить тетю. Вместо этого я решила поменять тему на другую, более важную для меня.

– А здесь есть кто-нибудь, кто был Дебютанткой вместе с мамой?

– У нас с Элли разница в шесть лет. – Тетя Оливия принялась обмахиваться правой рукой. – Стыдно признаться, но я была не очень в курсе, кто входил в круг ее общения. Может быть, если бы я… – Но она тут же спохватилась: – Что было, то прошло! Так, дай-ка подумать, кто здесь может быть одного с Элли возраста… У Шарлотты Эймс, Бэнкрофт в девичестве, была младшая сестра того же года рождения. По-моему, теперь она Фэрроу.

Тетя щелкнула пальцами.

– Грир! – торжественно объявила она. – Грир Ричардс. Я, конечно, не из тех, кто дурно отзывается о других, но она была та еще штучка. Они с твоей мамой были не разлей вода.

«Грир Ричардс, – тем временем вспоминала я. – Недавно вышла замуж, является распорядителем Бала Симфонии, и ее новая фамилия…»

– Уотерс, – поправилась тетя.

– Да?

Мы обернулись и увидели необычайно красивого мужчину, который выглядел слегка растерянным, словно только что очнулся от долгого глубокого сна.

– Чарльз! – обратилась к нему тетя. – Как поживаешь? Ты уже знаком с моей племянницей Сойер? Они с твоей Сэди уже подружились.

Мужчина тут же встрепенулся, стоило ему услышать «Сэди». Значит, Сэди-Грэйс – его дочь.

– Да, конечно. – Он учтиво, если не сказать сдержанно, улыбнулся мне. – Рад знакомству.

Тетя Оливия растворилась в толпе, а я вдруг осознала, что гадаю, сколько лет Чарльзу Уотерсу.

Нет, он слишком взрослый. Слишком взрослый, чтобы быть Кавалером, когда мама была Дебютанткой.

Его взгляд зацепился за ожерелье.

– Какой прекрасный экземпляр, – пробормотал Чарльз Уотерс. – Просто красавица.

Я собралась было выразить свою благодарность – в который раз за сегодняшний вечер! – когда он поднял палец к моему плечу. Уже намереваясь огласить ему список «Топ десять причин, почему нельзя касаться обнаженной кожи Сойер без разрешения», я вдруг поняла, что он тянулся не ко мне.

А к божьей коровке на моем плече.

– Красавица! – повторил мистер Уотерс, когда она переползла на его палец. – Coccinella septempunctata, – сказал он. – Семиточечная коровка.

Чарльз Уотерс запоздало вспомнил, что находится на официальном мероприятии, а не на конференции по энтомологии. Божья коровка улетела с его пальца, он вздохнул и печально произнес:

– Боюсь, ты сочтешь меня невоспитанным.

– Только между нами: я и сама бываю довольно невоспитанной. Могу проговорить с отрыжкой весь алфавит, если вам станет легче.

Он довольно долго смотрел на меня, а потом улыбнулся. И сразу стало понятно, в кого Сэди-Грэйс такая красотка.

– Чарльз! – Рядом с ним появилась женщина и взяла его под руку. У нее были длинные гладкие темно-рыжие волосы, и судя по тому, как она держалась, можно было сказать, что этот необычный оттенок был натуральным. – Милый, надеюсь, ты не утомил разговорами нашу новенькую Дебютантку?

Я была готова поставить тысячу долларов на то, что это та самая мерзкая Грир Уотерс. Мачеха Сэди-Грэйс была одета точно так же, как тетя Оливия, но вот только ее платье было чуть короче, а каблуки – чуть выше.

Две тысячи долларов на то, что все это совершенно не случайно.

– Мы уже ждем тебя за кулисами, – сказала мне Грир. – И вы только посмотрите на это ожерелье! Оно восхитительно!

Я позволила увести себя в отгороженную шторами зону позади подиума.

– Мне кажется, вы уже видели это ожерелье, – сказала я. – Тетя упоминала, что вы с мамой были подругами.

Грир Уотерс не растерялась. Не задержалась с ответом. Но я заметила, как что-то мелькнуло в ее зеленых глазах.

– Твоя мама была такой славной девушкой! Очень славной, но боюсь, у нас с ней было мало общего.

Мое молчание почти не подействовало на нее, в отличие от тети Оливии.

– Я была… – Грир рассмеялась. – Думаю, можно сказать, что в то время я была просто ужасной. Всегда в центре событий. Я была окружена вниманием и поклонниками и наслаждалась этим – ну, ты знаешь таких девушек.

Непохоже, что она была знакома с самокритикой.

– Элли Тафт была такой лапочкой! Но еще она была немного… другой, пожалуй? Она держала в руках весь мир, но, клянусь, ей это было совсем не нужно. Мы были очень разными. – Она обнажила зубы в ослепительной, но наигранной улыбке. – Так, а теперь давай поставим тебя на твое место.

Грир Уотерс схватила меня за плечо холеной рукой и буквально насильно воткнула в очередь, построившуюся за кулисами, прямо за Лили и Сэди-Грэйс.

– Выпрями спину, милочка, – обратилась она к падчерице. – И помни: тут не из-за чего паниковать!

Но после этой фразы Сэди-Грэйс занервничала еще больше.

Я вышла из очереди навстречу Грир, когда она проходила мимо.

– Грир, – окликнула я ее и тут же поправилась: – миссис Уотерс!

Это принесло мне несколько бонусных баллов. Твердо вознамерившись набрать еще, я продолжила:

– Вы все-таки были знакомы с мамой. Не вспомните, с кем она дружила? С кем проводила время?

Грир несколько секунд рассматривала меня с таким вниманием, с каким, как мне кажется, выбирала цветочные композиции или идеальный оттенок розового лака для ногтей.

– Думаю, она была близка с Лукасом.

– Лукасом? – переспросила я, и сердце бешено заколотилось.

– Лукасом Эймсом.

«Секреты на моей коже».

www.secretsonmyskin.com/community

Глава 11

Пока Кавалеры выстраивались перед Дебютантками – мудрость против жемчужин, – я вдруг поняла, что ищу глазами Уокера Эймса, а голова, казалось, вот-вот лопнет от напряжения. Лукас Эймс. Дядя Уокера? Его кузен?

– Его здесь нет, – прошептала мне стоявшая рядом Лили. – Уокера, я имею в виду. Ты же его ищешь? В этом весь он. Мама называет это полупорцией обаяния.

– Лили! – тихо вмешалась Сэди-Грэйс.

– Я просто говорю, что Уокера здесь нет, – ответила Лили, ее темные глаза сверлили меня. – Он был Кавалером в прошлом году. Окончил школу этой весной и был первым по успеваемости в классе. Сейчас он должен бы учиться в университете благодаря футбольной стипендии. Но. Вот так.

Видимо, на этом все. Я мысленно дополнила: «Уокер не поехал в университет. И он бросил тебя».

Наверняка существовал какой-то более дипломатичный ответ, но тактичность не была моей сильной стороной.

– Меня не интересует твой бывший, Лили. За исключением того, что он может быть – а может и нет – связан с тем неизвестным парнем, от которого забеременела моя мать.

– Ты можешь говорить не так громко? – Лили понизила голос. – То, что произошло с твоей матерью, не совсем…

– …уместно на вечеринке с коктейлями? – подсказала я.

Лили лишь на долю секунды позволила показать раздражение. Она быстро взяла себя в руки, отвернулась от меня и больше не сказала ни слова. Тем временем начался аукцион.

Сначала Кавалеры, а потом и Дебютантки один за другим проходили по подиуму, и очередь становилась все меньше и меньше.

– Ты будешь самой последней, – зашептала мне Сэди-Грэйс. – Из-за ожерелья твоей бабушки. И не обижайся на Лили. Она просто…

– …нормальный человек, который испытывает весь спектр человеческих эмоций и иногда действует в соответствии с ними? – закончила я. – Не волнуйся, Сэди-Грэйс. Я не питаю к Лили никаких нежных чувств, чтобы обижаться на нее.

Если вы перестанете ждать, что люди смогут чем-то вас удивить…

Вскоре за кулисами осталась только я.

– Как здорово, что мы снова встретились! – Уокер Эймс появился словно из ниоткуда.

Он направился прямо ко мне, но я провела достаточно времени в «Холлере», чтобы узнать его остекленевший взгляд. Если он и не был пьян раньше, то сейчас явно находился под воздействием алкоголя.

– Не утруждайся, – сказала я.

– Прошу прощения? – Даже алкоголь не мог заставить его забыть манеры истинного южанина.

– У меня есть правило. – Я помолчала. – Вернее, их три, но это гласит: «Не флиртуй с тем, кто флиртует с тобой, особенно если это твой ровесник».

Я видела, как страдала мать из-за расставаний с мужчинами. Я целовала слишком многих парней, которые не имели ни малейшего представления о том, как по-настоящему целовать девушку в ответ. Я знала, чего ждать, если довериться противоположному полу, и у меня не было намерения позволить какому-то обольстителю оставить меня в дураках – ни сейчас, ни когда-либо.

– А ты незаурядная личность, Сойер Тафт. – Взгляд голубых глаз Уокера немного прояснился, а голос зазвучал мягче.

– Вот именно, я личность. Но для тебя… – ответила я, и в этот момент Грир жестом показала, что подошел мой черед подниматься на подиум. – Для тебя я просто еще одна плохая идея.

Подтянув платье, я решила послать все к черту и скинула туфли, которые купила для меня Лили. По лестнице я взбежала босиком, перепрыгивая через ступеньку.

Пусть они смотрят. Пусть осуждают.

– Лот номер сорок восемь, – объявил аукционист. – Представлен мисс Сойер Тафт.

Он предложил мне локоть, чтобы провести по подиуму. Если бы я все еще была в туфлях на каблуках, то, скорее всего, взяла бы его под руку. Но я пошла сама, точно такой же походкой, которой ходила в гараже Большого Джима от одной машины к другой.

Свет прожектора слепил так сильно, что я не могла видеть публику, но через голос аукциониста до меня доносились перешептывания.

– Начальная ставка – десять тысяч долларов.

Я даже слюной подавилась.

– Кто-то предложил десять тысяч долларов?

Глаза наконец привыкли к яркому свету, и я увидела, как дядя поднял свою табличку. Некоторые участники тоже засуетились, но, судя по их заговорщицким улыбкам, бабушка была не единственной, кто желал, чтобы ее ожерелье осталось в семье.

Я поняла, что все это лишь спектакль, и мне ужасно захотелось, чтобы кто-нибудь наконец избавил меня от страданий.

И тут в борьбу вступил новый участник:

– Двадцать тысяч долларов!

Публика мгновенно притихла. Люди поворачивались, чтобы взглянуть на того, кто поднял ставку, однако этот человек смотрел только на меня.

– Кто предложит двадцать одну тысячу? – спросил аукционист у дяди.