Шарлотта Брандиш: Коллекция Энни Мэддокс

Глава первая, в которой Филипп Адамсон следует за белым кроликом и теряет свою лучшую шляпу

Ровно в два часа пополудни, погожим мартовским днём, мистер Филипп Адамсон ступил на мостовую Спиталфилдса – местности, которую сами жители этих лондонских трущоб ласково именуют «преисподней». Худощавый молодой человек в элегантной серой шляпе, небрежно сдвинутой на затылок, и добротном шерстяном пальто внимательно смотрел под ноги и оглядываться тоже не забывал.

Будучи осведомлен о нравах и порядках этой части лондонского Ист-Энда, он тем не менее не ожидал с ходу подвергнуться тем испытаниям, что его ждали. В последующую четверть часа его трижды чуть не облили помоями, пролетевшими в паре дюймов от тщательно отутюженных брюк, дважды обругали «чёртовым чистюлей» и один раз в мгновенно, буквально из ниоткуда возникшей толпе, едва не вытащили бумажник и часы.

В довершение к этому, когда молодой человек завернул за угол Вентворт-стрит, перед ним предстала неприглядная картина.

Пятеро мальчишек лет десяти-двенадцати, встав широким кругом и хрипло подначивая друг друга, толкали из стороны в сторону кого-то тщедушного и босого, чью голову до самых плеч скрывала дырявая кастрюля без одной ручки. Из-под кастрюли доносился гнусавый рёв, но слов было не разобрать.

Долго не размышляя, мистер Адамсон, и так порядком утомлённый яркими впечатлениями, которые дарит Спиталфилдс своим гостям, подошёл вплотную к стайке мальчишек, вошедших в раж, и, улучив момент, выдернул жертву грубой забавы из круга мучителей. Одновременно он завёл тщедушного мальца себе за спину, расправил плечи и залихватски сдвинул шляпу ещё дальше на затылок, чтобы её поля не закрывали обзор.

– Уши надеру, – пообещал он флегматично, обводя взглядом каждого из ребят и безошибочно выделяя главного – мальчишку повыше остальных с рассечённой губой и сбитыми кулаками. – Каждому. Начну с тебя, – теперь мистер Адамсон обращался напрямую к вожаку, игнорируя его растерянных приспешников. – И между прочим, если вам это интересно, джентльмены, на углу у Сэндис-Роу опрокинулся фургон бакалейщика. Лакричные тянучки уже расхватали, но вот кексов ещё…

Не успел он договорить, как уличную шпану унесло ветром даровой наживы в сторону Бишопсгейта. О мостовую вяло, на излёте, ударились пару камней, но на это мистер Адамсон реагировать не стал, понимая, что проигравшему важно сохранить лицо.

Под дырявой кастрюлей обнаружилось чумазое ребячье личико, увешанное соплями. Глаза мальчишки опухли от слёз, он икал и сквернословил на удивление гнусавым голосом и пытался лягаться, точно маленький злобный пони. На вид ему было не больше пяти, однако брань, вылетающая из его уст, внушила бы уважение и старому докеру.

– Ну, хватит, хватит, – попытался успокоить его молодой человек, взяв за руки, но тот вдруг зашипел и принялся извиваться, будто угорь, не прекращая, впрочем, весьма продуктивно лягаться.

– Эй-ка, мистр! А ну-ка, щас же руки прочь от Джонни! И не вздумайте его отлупить! Тётка Джейни шкуру с вас спустит, если вы его отлупите!

Мистеру Адамсону, так некстати попавшему в переплёт, пришлось отбиваться уже от двоих: второй мальчишка, постарше первого, чрезвычайно ловко заехал ему кулаком под ложечку и лягнул бы в колено, не успей тот отпрыгнуть.

– Да хватит уже! – рявкнул молодой человек, чьё терпение подошло к концу. – Смотреть надо лучше за братом! Тут трое его чуть не отлупили, да я, дурак, вмешался на свою голову.

– Дак это, сбёг он опять. Под забором пролез, где собаки лазят. – Мальчишка, мгновенно успокоившись, пожал плечами и отвесил брату ласковый подзатыльник, чтобы тот перестал реветь. Рёв моментально прекратился, как если бы на вихрастом затылке, под слипшимися от грязи волосами, скрывался тумблер. – А это, мистр, ваше? Выронили, небось? – мальчишка указал мыском потрёпанного ботинка на пухлый бумажный свёрток, валяющийся на мостовой.

Дети так жадно уставились на него, что было невозможно просто убрать его в карман. Молодой человек развернул пергамент и достал из него сначала один сэндвич из белого хлеба, вручив его самому младшему, а затем и второй, для старшего брата.

Сэндвич Джонни моментально исчез, словно его и не было. Насытившись, ребёнок довольно облизал грязные пальцы, шлёпнулся на мостовую и принялся весело лупить по перевёрнутой кастрюле ладошками, жмурясь от весеннего солнца и позабыв, казалось, обо всех неприятностях. Недавние слёзы, прочертившие бледные дорожки на чумазых щеках, успели высохнуть, и он тихо смеялся, наслаждаясь немелодичными звуками и поджимая посиневшие босые ступни. Второй же мальчишка, сглотнув слюну, убрал сэндвич в карман, хмуро пояснив:

– Домой заберу. Сестрёнка у нас хворая. Тётка Джейни грит, толку от неё, прорвы ненасытной, не будет, дак ведь есть-то ей всё равно хочется.

– Пироги тут рядом где-нибудь продают? – со вздохом поинтересовался мистер Адамсон, придерживая шляпу и отряхивая брюки. – С мясом, с печёнкой или ещё с чем?

Эти слова заставили Джонни прекратить насилие над слухом окружающих. Кастрюля была тотчас забыта. Он запрокинул голову, широко распахнул глаза, и стало понятно, что они у него такие же, как и у брата – светлые, точно талая вода, обрамленные пушистыми белёсыми ресницами.

– А как же, сэр! – оживился старший, весь подобравшись. – В лавке, что за ломбардом, сэр! И с мясом, и с картошкой, сэр, и по пенсу, и по два! И с яблоками, и с угрями, и со свиными головами…

Ребёнок, сглатывая слюну, мечтательно перечислял ассортимент лавки, неосознанно копируя манеру уличных разносчиков, пока что-то не заставило его взять брата за руку и отступить, подозрительно щурясь.

– А делать-то что надо будет, а, мистр?

– Когда?

– Когда вы пирогов купите. Я тырить никак не могу, мистр. Тётка Джейни у нас шибко строгая, грит, если заметут, то шкуру с меня спустит. А от Джонни толку нету, малахольный он, да и мал ещё.

Покрасневшие веки, бесцветные волосы, остриженные так коротко, что розовые уши просвечивали на солнце, придавая ему отчётливое сходство с кроликом – мальчишка, ловко закинув младшего брата на спину, готов был в любой момент пуститься наутёк, и только надежда раздобыть еду удерживала его на месте.

Мистер Адамсон обвёл взглядом бесконечные ряды прокопчённых дымом и гарью двухэтажных домов, сливающиеся с серой мостовой. Солнце скрылось за облачными тюфяками, и Вентворт-стрит вновь стала тем, чем и являлась – трущобной улочкой Восточного Лондона, куда даже полицейские не рискуют соваться без крайней в том нужды. Вздохнув, он светски предложил:

– Давайте договоримся так, джентльмены. Вы с Джонни покажете мне дорогу до… – он вынул из кармана записку и сверился с адресом: – Олд-Монтегю-стрит, а я на обратном пути куплю вам дюжину пирогов. Идёт?

– Дюжину?! А не врёте?

– Разрази меня гром, – заверил молодой человек и показал блестящий шиллинг, впрочем, тут же предусмотрительно вернув его в карман.

Воодушевлённые предстоящим пиршеством, дети устремились вперёд столь резво, что даже длинноногий мистер Адамсон с трудом за ними поспевал. И маленький Джонни, и его старший брат, чьё имя так и осталось неизвестным, отлично ориентировались на местности, зная все лазейки и короткие пути, ведущие к Олд-Монтегю-стрит. Мистер Адамсон, вполголоса чертыхаясь, вслед за ними протискивался меж домов, жавшихся друг к другу так тесно, что приходилось поворачиваться боком; пробирался задними дворами, стараясь сохранять невозмутимость, когда за спиной раздавалось рычание потревоженной стаи бродячих псов или площадная брань угрюмых хозяек; и петлял в лабиринтах серых простыней, источавших больничный запах карболки и фабричной гари.

Вскоре низкие дома ленточной застройки уступили место многоэтажным, и пейзаж кардинально изменился. Здесь не лаяли собаки, а бельё сушили на длинных балконах, опоясывающих строение по всему периметру. Туда же выходили и окна, отчего издалека дом казался картонной коробкой, густо завешанной носовыми платками. Впечатление этот район производил ещё более гнетущее, и у мистера Адамсона впервые мелькнула мысль, что его попросту заманили в ловушку.

Молодой человек обернулся, но дети так же, как и он, хмуро смотрели на оживлённую Коммершиал-стрит. Маленький Джонни плюхнулся на землю и сжал ладошками озябшие ступни, а старший поковырял мостовую мыском ботинка и сообщил:

– Дальше мы не пойдём, мистр. Нам на ту сторону нельзя, отлупят.

Видно было, что мальчишке до слёз не хочется отпускать в свободное плавание того, кто так щедро обещал расплатиться за услуги проводника, но и на чужую территорию он соваться не осмеливался, справедливо опасаясь неминуемой кары за нарушение неписаных уличных законов.

У мистера Адамсона перспектива самостоятельно искать обратную дорогу тоже энтузиазма не вызвала.

– Вот, держи, – он вынул двухпенсовик. – Остальное получишь пирогами, как условились, но только если дождёшься меня на этом самом месте.

– Ей-богу, мистр, с места не сойду!

Светлые глаза мальчишки довольно заблестели, и двухпенсовик скрылся в лохмотьях, как его и не было. Так же быстро исчез и мистер Адамсон, который вступил в толпу разносчиков с огромными корзинами, газетчиков, рабочих, докеров в ослиных куртках и уличных торговцев, заполняющих в разгар буднего дня главную артерию этой местности – Коммершиал-стрит, ведущую к одноимённой дороге и далее к мокрым докам Собачьего острова. В плотном людском потоке среди пыльных кепок, котелков и круглых маленьких шапочек ласкаров какое-то время плыли его щегольская серая федора и высоко поднятый воротник пальто, но проехал фургон, затем второй, и они пропали из вида.

Однако двухпенсовик мальчишку успокоил. Поглаживая в кармане острый край монетки, он приготовился ждать, не обращая внимания на хныканье уставшего Джонни, зябнувшего босиком на стылой мостовой.

Через час подзатыльники действовать перестали, и ему пришлось снять ботинки и засунуть в них ноги брата. Ещё через два они разделили пополам сэндвич, который так дразняще пах копчёной рыбой, что благие намерения отступили перед урчанием в животе. В пять часов мальчишка занял освободившийся после газетчика закуток и, прислонившись спиной к подвальной двери скобяной лавки, посадил икающего Джонни себе на колени.

От мостовой веяло холодом. Устав наблюдать за мельтешением ног и колёс, дети, прижавшись друг к другу, погрузились в сонное оцепенение. Колокола церкви Святого Дунстана прозвонили вечерню, протяжные звуки растворились в лиловых сумерках, знаменуя окончание дня, и уже не оставалось никаких сомнений, что не видать им ни щедрого мистера, ни шиллинга на пироги.

Хрипло выругавшись, мальчишка принял это стоически. Не первый раз, подумаешь. Двухпенсовик тоже сгодится. Он снял с сонного брата ботинки, обулся, закинул тощее тельце на спину и резво побежал в сторону дома, торопясь успеть до темноты.

Про чистюлю-обманщика мальчишка уже и думать забыл, и очень бы удивился, если б узнал, что первой мыслью Филиппа Адамсона, очнувшегося ничком на тряском полу фургона среди утиного пуха и куриного помёта, было воспоминание о двух голодных детях, так и не дождавшихся обещанных пирогов.

Подскакивая на булыжной мостовой, фургон с мистером Адамсоном удалялся в сторону Бетнал-Грин, а модная серая шляпа так и осталась валяться в грязной луже, в неприметном проулке в двадцати ярдах от Олд-Монтегю-стрит.