Когда в тот вечер Александр вернулся с моря, и поднялся по холму к ней, сидевшей как обычно на скамье, и увидел ее пустое лицо, он сказал, кивнув:

– А… Наконец-то. Итак… что ты думаешь? Приятно вспоминать о России, Татьяна Метанова?

Она промолчала, просто пошла с ним к причалу.

– Почему ты не берешь лобстеров, давай! Энт побудет со мной, пока я заканчиваю дела.

Татьяна взяла лобстеров и бросила их в мусорный бак.

Александр насмешливо прикусил губу:

– Что, сегодня никаких лобстеров?

Татьяна прошла мимо него к лодке:

– Джим! Я вместо лобстеров приготовила спагетти с фрикадельками. Хочешь сегодня поужинать с нами?

Джимми просиял.

– Хорошо. – Татьяна повернулась, чтобы уйти, но тут, как бы вдруг вспомнив, добавила: – Ох, кстати, я пригласила еще и мою подругу Нелли с Истерн-роуд. Она слегка подавлена. Только что узнала, что потеряла на войне мужа. Надеюсь, ты не против.

Как выяснилось, Джимми не был против. И слегка подавленная Нелли тоже.

Миссис Брюстер снова достались колотушки из-за арендных денег. Татьяна промывала порез на ее руке, а Энтони наблюдал, так же серьезно, как и его отец, глядя на мать со скамеечки у ее ног.

– Мама была сиделкой! – почтительно произнес он.

Миссис Брюстер всмотрелась в нее. Что-то было у нее на уме.

– Ты мне никогда не говорила, откуда ты, а этот твой акцент… Похож на…

– Русский! – сообщил трехлетка, рядом с которым не было отца, чтобы остановить его.

– А! А твой муж тоже русский?

– Нет, мой муж американец.

– Папа американец! – с гордостью заявил Энтони. – Но он был капитаном на…

– Энтони! – одернула его Татьяна. – Пора встречать папу.

На следующий день миссис Брюстер высказала мнение насчет того, что Советы были отвратительно коммунистическими. Так думал ее сын. А ей нужно было еще семь долларов за воду и электричество.

– Ты постоянно готовишь на моей плите!

Татьяна была потрясена таким вымогательством:

– Но я готовлю ужин и для вас!

Миссис Брюстер заявила, поглаживая наложенную Татьяной повязку на руке:

– И с учетом духа коммунизма мой сын говорит, что хочет получать за комнату тридцать долларов в неделю, а не восемь. Или вам придется найти другую коммуну, товарищ.

Тридцать долларов в неделю!

– Хорошо, – процедила Татьяна сквозь зубы. – Я доплачу вам еще двадцать два за неделю. Но это останется между нами. Не говорите моему мужу.

Она ушла, в бешенстве на женщину, которую сын колотил из-за денег, но которому она все равно доверяла больше, чем другим.

Как только они встретили у причала Александра, Энтони сообщил:

– Па, миссис Брустер называет нас гадкими коммунистами!

Александр посмотрел на Татьяну.

– Что, в самом деле?

– Да, и мама расстроилась!

– Так или нет? – Александр повернулся к ней.

– Нет, не расстроилась. Энтони, беги вперед, мне нужно поговорить с твоим отцом.

– Расстроилась, расстроилась! У тебя всегда губы вот так сжимаются, когда ты расстроена! – Он скривил губы, показывая отцу.

– Сейчас это не так, – заметил Александр.

– Хватит, вы оба! – тихо сказала Татьяна. – Ты пойдешь вперед, Энтони?

Но он протянул к ней руки, и она подняла его.

– Пап, она назвала нас коммунистами!

– Поверить не могу.

– Пап?

– Что?

– А что такое коммунисты?

Вечером перед ужином из лобстеров («Ох, неужели снова?») и картофеля Энтони спросил:

– Пап, а двадцать два доллара – это много или мало?

Александр посмотрел на сына:

– Ну, как посмотреть. Для покупки машины – мало. А для леденцов – очень много. А что?

– Миссис Брустер хочет, чтобы мы дали ей еще двадцать два доллара.

– Энтони! – Татьяна стояла у плиты. Она не обернулась. – Нет, этот ребенок просто невыносим! Иди мыть руки! С мылом! Как следует! И прополощи хорошенько.

– Они чистые!

– Энтони, ты слышал маму. Быстро! – вмешался Александр.

Энтони ушел.

Александр подошел к Татьяне:

– Что вообще происходит?

– Ничего.

– Пора двигаться дальше, тебе не кажется? Мы здесь уже два месяца. А скоро сильно похолодает. – Он немного помолчал. – Я даже и говорить не стану о коммунистах или двадцати двух долларах.

– Я бы не возражала, если бы мы вовсе отсюда не уезжали. Мы здесь на краю света. Ничто сюда не вторгнется. Разве что… – Она махнула рукой, показывая наверх, где была миссис Брюстер. – Я здесь чувствую себя спокойно. Как будто никто никогда нас не найдет.

Александр затих. Потом спросил:

– А кто-то… ищет нас?

– Нет-нет. Конечно нет. – Она ответила слишком быстро.

Александр двумя пальцами подцепил ее подбородок и заставил поднять лицо:

– Таня?

Она не смогла ответить на его серьезный взгляд:

– Я просто пока что не хочу уезжать, ладно?

Татьяна попыталась увернуться от его руки. Но Александр ее не отпустил.

– Это все! Мне здесь нравится. – Она подняла руки, чтобы отвести его ладонь. – Давай переберемся к Нелли. У нас будут две комнаты. У нее кухня больше. И ты сможешь ходить выпить с твоим приятелем Джимми. Насколько я понимаю, он туда изредка заглядывает. – Она улыбнулась, стараясь убедить его.

Отпустив ее, Александр поставил свою тарелку в раковину, громко звякнув ею по алюминиевой поверхности.

– Да, давай. Нелли, Джимми, мы. Прекрасная идиллия, жизнь в коммуне. Нам это прямо необходимо. – Он пожал плечами. – Ох, ладно. Полагаю, можно забрать девушку из Советского Союза, но тебе не вытряхнуть Советский Союз из девушки.

По крайней мере, это было хоть какое-то соучастие. Хотя, как твердила себе Татьяна, не слишком большое.

Они переехали к Нелли. Воздух стал сначала немного прохладнее, потом намного холоднее, потом холодным, особенно по ночам, а Нелли, как они обнаружили, была крайне экономна в отоплении.

Энтони совершенно не желал оставаться один. Александру пришлось перетащить двуспальную кровать к нему и сдвинуть обе кровати вместе – снова. Они платили за две комнаты, но жили в одной.

Они жались друг к другу под толстыми одеялами, а потом вдруг, в середине октября, пошел снег! Он летел с неба округлыми хлопьями и в одну ночь покрыл залив, а почти голые деревья окутал белым пухом. Работы для Александра больше не было, теперь везде лежал снег. В то утро, когда он выпал, они посмотрели в окно, а потом друг на друга. Александр улыбнулся до ушей.

Татьяна наконец поняла:

– Ах, ты! Ты такой самодовольный из-за того, что знал!

– Такой самодовольный, – согласился он, все так же улыбаясь.

– Ладно, но насчет меня ты ошибаешься. Немножко снега – что тут такого?

Александр кивнул:

– Верно, Энтони? Мы с тобой привыкли к снегу. В Нью-Йорке тоже бывает снег.

– Не только в Нью-Йорке.

Улыбка в глазах Александра потускнела, словно затуманенная тем самым снегом, который он восхвалял.

…Ступеньки были скользкими, их покрывал слой старого льда толщиной в четыре дюйма. Наполовину полное железное ведро с водой было тяжелым, вода постоянно выплескивалась на ступеньки, когда она цеплялась одной рукой за перила, держа ведро в другой и поднимаясь на одну опасную ступеньку шаг за шагом. Ей нужно было одолеть два лестничных пролета. На седьмой ступеньке она упала на колени, но не выпустила ни перила, ни ведро. Медленно поднялась на ноги. И попыталась снова сделать шаг. Если бы здесь было хоть немножко света, она бы видела, куда ступает и, возможно, избегала бы льда. Но дневного света не будет еще два часа, а ей еще нужно пойти за хлебом. Если она будет ждать здесь два часа, хлеба в магазине не останется. А Даше становилось все хуже. Ей нужен был хлеб.

Татьяна отвернулась от Александра. Стояло утро. Но освещение не убавляли в начале дня; такое не позволялось.

Они отправились кататься на санках. Взяли в универмаге напрокат двое деревянных санок с рулями и провели день с остальными жителями деревни, скатываясь с крутого холма Стонингтона: склон тянулся до самого залива. Энтони ровно два раза поднялся на холм. Холм был большим, а Энтони был храбрым и крепким, но все же остальные двадцать раз наверх его нес отец.

Наконец Татьяна сказала:

– Дальше без меня. Я больше не могу ходить.

– Нет, идем с нами! – заныл Энтони. – Пап, я могу сам подняться. Можешь ты донести маму?

– Думаю, смогу.

Энтони потрусил вперед, а Александр понес Татьяну на спине. Она визжала, на ее лице замерзали слезы. Но потом они помчались вниз, Татьяна с Энтони вместе на одних санках, и они старались обогнать Александра, который был тяжелее матери и сына, вместе взятых, и он отлично маневрировал, его не тормозил страх маленького мальчика, как Татьяну. А она все равно неслась во весь дух, и Энтони восторженно и испуганно верещал. Она почти победила Александра. Только внизу налетела на него.

– Ты прекрасно знаешь, если бы не Энтони, тебе бы не победить! – заявила она, рухнув на него.

– О, я победил бы, – возразил он, сталкивая ее в снег. – Давай мне Энта и посмотрим.

Это был хороший день.

Они провели еще три долгих дня среди белых горных ясеней у белого залива. Татьяна пекла пироги в большой кухне Нелли. Александр читал от корки до корки все газеты и журналы и рассуждал о послевоенной политике с Татьяной и Джимми, даже с безразличной Нелли. На картофельном поле Нелли Александр соорудил для Энтони снеговиков. Вынув пироги из печи, Татьяна вышла из дома и увидела шесть снеговиков, выстроенных как солдаты, от большого до маленького. Она неодобрительно хмыкнула, сделала большие глаза и утащила Энтони подальше, чтобы слепить из снега ангелов. Они соорудили их тридцать, тоже выстроив в ряд, как солдат.

На третью ночь зимы Энтони лежал в их постели, забывшись тревожным сном, а они не спали. Александр поглаживал ягодицы Татьяны под ее ночной рубашкой. Единственное окно их комнаты залепил снег. Татьяна предполагала, что за снегом сияла луна. Ее руки становились настойчивыми. Александр тихо сбросил на пол одно одеяло, тихо уложил на него Татьяну, тихо перевернул ее на живот, и они тайком занялись любовью, как два пехотинца, молча ползущие к линии огня, – его живот прижимался к ее спине, его тело полностью закрывало ее маленькое тело, одной рукой он сжимал ее запястья у нее над головой. Удерживая ее так, он целовал ее плечи и затылок, а когда она поворачивала голову, целовал в губы, и его свободная рука блуждала по ее ногам и бокам, а он двигался глубоко и медленно, что уже было удивительно само по себе, но еще более удивительным было то, что он развернул ее лицом к себе, чтобы закончить, но все так же удерживал ее руки и даже с заметным шумом резко, коротко выдохнул в лихорадке последнего момента… а потом они неподвижно лежали под одеялами, и Татьяна тихонько заплакала под ним, а он сказал:

– Тихо, тихо, не надо.

Но не слез с нее сразу, как обычно.

– Я так боюсь, – прошептала она.

– За что?

– За все. За тебя.

Он промолчал.

Татьяна сказала:

– Так, значит, ты хочешь убраться отсюда?

– О боже… Я уж думал, ты никогда не спросишь.

– Куда вы надумали отправиться? – спросил Джимми на следующее утро, увидев, что они складывают вещи.

– Просто уезжаем, – ответил Александр.

– Ну, вы знаете, что обычно говорят. Человек предполагает, Бог располагает. Мост с Оленьего острова обледенел. Несколько недель по нему не проехать. Пока снег не растает.

– А как ты думаешь, когда он может растаять?

– В апреле, – ответил Джимми, и они с Нелли рассмеялись.

Джимми обнял ее своей единственной рукой, и Нелли, весело глядя на него, похоже, вовсе не беспокоилась о том, что второй руки у него нет.

Татьяна и Александр переглянулись. Апрель! Александр сказал Джимми:

– А знаешь что, мы все же попытаемся.