Ей не слишком нравилась работа Александра в качестве ловца лобстеров. От него несло рыбой, когда он возвращался. Все, к чему он прикасался, пахло ею. Несколько дней назад, когда она слегка ворчала, почти поддразнивая его, он сказал:

– В Лазареве ты никогда не жаловалась на то, что я ловил рыбу. – И он не шутил. Наверное, она выглядела довольно мрачно, поскольку он добавил: – В Стонингтоне нет другой работы для мужчины. Если ты хочешь, чтобы от меня пахло по-другому, нам придется куда-нибудь переехать.

Татьяна не хотела переезжать. Они только что устроились здесь.

– А насчет другого… – сказал Александр. – Я не хочу снова заводить этот разговор.

Верно, не надо вспоминать Лазарево, другой момент у моря рядом с вечностью. Но он был – в старой, пропитанной кровью стране. В конце концов, Стонингтон – с его теплыми днями и прохладными ночами, с пространством спокойной соленой воды везде, куда ни посмотри, с серебристо-синим небом и пурпурными люпинами, отражавшимися в прозрачном заливе вместе с белыми лодками, – это было больше, чем они когда-либо желали. Это было даже больше, чем они могли вообразить.

Единственной здоровой рукой Джимми замахал Александру.

– И как у вас прошел день? – спросила Татьяна, стараясь поддерживать разговор, пока они спускались к причалу.

Александр был в своих тяжелых резиновых сапогах. Татьяна чувствовала себя невероятно маленькой рядом с ним, в его подавляющем присутствии.

– Хороший был улов?

– Неплохой. Хотя большинство лобстеров были слишком маленькими, пришлось их выпустить. И много самок с икрой, их тоже отпустили.

– Тебе не нравятся самки с икрой? – Татьяна придвинулась чуть ближе, глядя на него снизу вверх.

Слегка моргнув, он шагнул в сторону:

– Они хороши, но их нужно отпустить в воду, чтобы они могли метать икру. Не подходи так близко, я грязный. Энтони, мы не сосчитали лобстеров. Поможешь их сосчитать?

Джимми любил Энтони.

– Приятель! Иди сюда. Хочешь посмотреть, сколько лобстеров поймал сегодня твой папа? Похоже, у нас их сотня, так что пока это лучший день.

Татьяна сумела заглянуть в глаза Александру.

Он пожал плечами:

– Когда мы находим в одной ловушке двенадцать лобстеров, а отпускать приходится десять, я не стал бы считать это хорошим днем.

– Два законных в одной ловушке – это отлично, Александр! – заявил Джимми. – Не беспокойся, ты это поймешь. Иди сюда, Энтони, посмотри на них!

Сохраняя уважительную дистанцию, Энтони заглянул в бак, где лобстеры, уже связанные и измеренные, карабкались друг на друга. Он говорил своей матери, что его не пугают их клешни, тем более связанные. В особенности после того, как отец объяснил ему:

– Они каннибалы, Энт. Им нужно связывать клешни, иначе они начнут есть друг друга прямо в цистерне.

Энтони спросил нарочито ровным тоном:

– Так вы уже сосчитали их?

Александр качнул головой, глядя на Джимми.

– Ох, нет-нет, – поспешно ответил тот. – Я был занят, поливал палубу из шланга. Я лишь приблизительно назвал их число. Хочешь сосчитать?

– Я не умею считать дальше двадцати семи.

– Я тебе помогу, – предложил Александр.

Поднимая лобстеров по одному, он позволял Энтони считать их, пока тот не доходил до десяти, а потом осторожно, чтобы не поломать клешни, складывал их в большие синие переноски.

Наконец Александр сказал Энтони:

– Сто два.

– Вот видишь? – обрадовался Джимми. – Четыре для тебя, Энтони. Тогда мне останется девяносто восемь. И все они отличные, большие, как полагается, с пятидюймовым панцирем – ну то есть их раковиной, приятель. Мы получим за каждого по семьдесят пять центов. Твой папа добыл сегодня для меня почти семьдесят пять долларов. Да, – добавил он. – Благодаря твоему папе я наконец могу зарабатывать на жизнь.

Он посмотрел на Татьяну, стоявшую на безопасном расстоянии от брызг воды из-под лодки. Она вежливо улыбнулась; Джимми коротко кивнул, но не улыбнулся в ответ.

Пока на рыбном рынке не начали собираться покупатели – из небольших магазинов, из ресторанов рыбных блюд, даже из курортного Бар-Харбора, – Александр мыл и приводил в порядок лодку, чистил ловушки, сворачивал канаты и ходил в конец причала, чтобы купить три бочонка сельди для приманки на следующий день, – рыбу он сложил в сетки и опустил в воду. Селедки в этот день поймали много: у него теперь было достаточно приманки для ста пятидесяти ловушек.

Он получил десять долларов за дневную работу и уже тщательно мыл руки очень крепким мылом под краном на причале, когда к нему подошел Джимми.

– Хочешь подождать и вместе со мной продать их? – Он показал на лобстеров. – Я тебе заплачу еще два доллара. А потом мы сможем выпить.

– Я не могу, Джимми. Но спасибо. Может, в другой раз.

Джимми снова посмотрел на Татьяну, солнечную и белую, и отвернулся.

Они пошли вверх по холму к своему дому.

Александр отправился принять ванну, побриться, подстричь волосы, а Татьяна, положив лобстеров в холодильник, чтобы усыпить их, вскипятила воду. Готовить лобстеров было очень легко, десять-пятнадцать минут в соленой воде. Они были очень вкусными, приятно было взламывать клешни, доставая мясо, кладя его в растопленное масло. Но иногда Татьяна думала, что скорее предпочла бы потратить на лобстеров два доллара в рыбной лавке раз в месяц, чем видеть, как Александр каждый день тратит тринадцать часов на лодке и получает четыре лобстера бесплатно. Это совсем не выглядело бесплатным. Прежде чем он вышел из ванной, она встала у двери, осторожно постучала и спросила:

– Тебе что-нибудь нужно?

За дверью было тихо. Она постучала громче. Дверь открылась, он навис над ней, свежий и выбритый, уже одетый. На нем были чистый зеленый джемпер и армейские штаны. Татьяна откашлялась и опустила взгляд. Когда она была босиком, ее губы находились на уровне его сердца.

– Что-нибудь нужно? – повторила она шепотом, чувствуя себя такой ранимой, что ей стало трудно дышать.

– Все в порядке, – ответил он, обходя ее. – Давай поедим.

Они ели лобстеров с растопленным маслом и морковью, луком и картофельным пюре. Александр съел трех лобстеров, бо́льшую часть пюре, хлеба и масла. Татьяна нашла его в Германии полностью истощенным. И теперь он ел за двоих, но все равно оставался очень худым. Она подкладывала еду на его тарелку, наполняла его стакан. Он пил пиво, воду, колу. Они тихо ели в маленькой кухне, которой домовладелица позволила им пользоваться, если они освободят ее до семи или будут готовить ужин и для нее. Они уходили до семи, и еще Татьяна оставляла ей немного пюре.

– Александр, у тебя… боль в груди?

– Нет, все в порядке.

– Вчера вечером чувствовалось – немного мягковато… – Она отвела взгляд, вспоминая прикосновение. – Еще не зажило до конца, а ты постоянно занимаешься этими ловушками. Мне не хочется, чтобы инфекция вернулась. Может, следует наложить повязку с фенолом?

– Я в порядке.

– Может, заново перевязать?

Он промолчал, просто посмотрел на нее, и на мгновение между ними, между его бронзовыми глазами и ее сине-зелеными, проскочило прошлое: Берлин, комната в помещении американской армии… Посольство, где они провели ночь, которая, как оба были уверены, была их последней ночью на земле, когда она зашивала его изодранную грудную мышцу и плакала, а он сидел неподвижно, как камень, и смотрел сквозь нее – почти как сейчас. И тогда он сказал ей: «…У нас никогда не было будущего».

Татьяна первой отвела взгляд – она всегда отводила его первой – и встала.

Александр вышел наружу, чтобы посидеть на стуле перед домом на холме, смотрящем на залив. Энтони потащился за ним. Александр сидел молча и неподвижно, а Энтони носился по заросшему двору, подбирал камни, сосновые шишки, искал червяков, пчел, божьих коровок.

– Ты не найдешь сейчас божьих коровок, сынок. Их сезон в июне, – сказал наконец Александр.

– А-а, – откликнулся Энтони. – Тогда что вот это?

Наклонившись вбок, Александр присмотрелся:

– Я не вижу.

Энтони подошел ближе.

– Все равно не вижу.

Энтони подошел еще, протягивая руку, подняв указательный палец с божьей коровкой.

Лицо Александра было уже в нескольких дюймах от нее.

– Хм… Все равно не вижу.

Энтони посмотрел на божью коровку, потом на отца и медленно, застенчиво забрался к нему на колено, чтобы снова показать насекомое.

– Ладно-ладно, – сказал Александр, обнимая мальчика обеими руками. – Теперь вижу. Вынужден признать. Ты был прав. Божьи коровки в августе. Кто бы подумал?

– А ты раньше видел божьих коровок, пап?

Александр помолчал.

– Очень давно, рядом с городом, который называется Москва.

– Это в… Советском Союзе?

– Да.

– Там у них есть божьи коровки?

– У них были божьи коровки – пока мы их всех не съели.

Энтони вытаращил глаза.

– Просто больше нечего было есть, – пояснил Александр.

– Энтони, твой отец просто шутит, – сказала Татьяна, выходя из дома и вытирая влажные руки чайным полотенцем. – Он старается быть забавным.

Энтони всмотрелся в лицо Александра:

– Это было забавно?

– Таня, – рассеянно произнес Александр, – мне не встать. Можешь принести мне сигареты?

Она быстро ушла и вернулась с сигаретами. Поскольку стул здесь был только один и сесть ей было негде, она вложила сигарету в губы Александра, наклоняясь над ним, положив руку ему на плечо, зажгла ее, а Энтони тем временем положил жучка на ладонь Александра:

– Пап, не ешь эту божью коровку! – Маленькая ручка обвилась вокруг шеи Александра.

– Не стану, сынок. Я сыт.

– А вот что забавно, – сказал Энтони. – Мы с мамой сегодня познакомились с одним человеком. Полковником. Его зовут Ник Мур.

– О, вот как? – Александр смотрел вдаль, глубоко затягиваясь сигаретой из руки Татьяны, все так же склонявшейся над ним. – И каков он?

– Он был похож на тебя, папа, – ответил Энтони. – Просто похож на тебя.

Красный лак для ногтей

Посреди ночи мальчик проснулся и закричал. Татьяна подошла к нему, чтобы успокоить. Он утих, но не захотел оставаться один в своей кровати, хотя ее отделяла от родительской лишь ночная тумбочка.

– Александр, – шепотом окликнула она, – ты не спишь?

– Уже нет, – ответил он, вставая.

Отставив в сторону тумбочку, Александр сдвинул вместе кровати, чтобы Энтони лежал рядом с матерью. Они постарались устроиться поудобнее, он лег у стены, обняв Татьяну, а Татьяна обняла Энтони, который тут же заснул. Татьяна же лишь сделала вид, что тоже спит. Она знала, что через мгновение Александр поднимется с постели.

И действительно, через мгновение он ушел. Она прошептала ему вслед: «Шура, милый…» И через несколько минут тоже встала, набросила халат и вышла из дома. Его не было ни в кухне, ни во дворе. Татьяна искала его всю дорогу вниз до причала. Он сидел на скамье, где обычно сидела сама Татьяна, ожидая возвращения Александра с моря. Она увидела вспышку его сигареты. Он был в одних солдатских штанах и дрожал. Обхватив себя руками, он раскачивался взад-вперед.

Татьяна остановилась.

Она не знала, что делать.

Она никогда не знала, что делать.

Развернувшись, Татьяна ушла в спальню. Она лежала в постели, не моргая смотрела куда-то через голову спящего Энтони, пока Александр не вернулся, замерзший и дрожащий, и не устроился рядом с ней. Она не шевельнулась, а он ничего не сказал, не издал ни звука. Лишь его холодная рука обняла ее. Они лежали так до четырех утра, когда он встал, чтобы отправиться на работу. Пока он размалывал в ступке кофейные зерна, она намазала для него маслом свежую булочку, набрала воду во фляжки и приготовила сэндвич, чтобы он взял его с собой. Он поел, выпил кофе, а потом ушел, но перед этим его свободная рука на мгновение скользнула под ее сорочку, задержалась на ягодицах и между ногами…