Пол Дж. Тремблей: Хоррормейкеры

Paul Tremblay

Horror Movie: A Novel

© HORROR MOVIE: A NOVEL

© 2024, by Paul Tremblay

© Перевод: Александр Варакин, 2025

© Иллюстрации и обложка: Виталий Ильин, 2025

© Оформление: ООО «Феникс», 2025

© В оформлении обложки использованы иллюстрации по лицензии Shutterstock.com

* * *

Лизе, Коулу и Эмме.

Памяти Питера Страуба.

…чтобы они приготовили себя к мысли о том, что кино – слишком тяжелое, серьезное искусство, оно требует в жертву тебя. Ты должен принадлежать ему, но не оно – принадлежать тебе.

Андрей Тарковский, «Время путешествия» (1983)

Mr. was born

In a cocoon.

He’ll come out better.

He’ll come out soon.

Or let’s hope.

Pile, “Away in a Rainbow!” (2010)

Глава 1. Настоящее: Продюсер

Штатной съемочной группы у нашего небольшого фильма не было. Да и число энтузиастов постоянно менялось, словно в какой-то химической реакции. Но в 2008 году Валентина выложила сценарий и три сопроводительных кадра в Сеть – на всякие там доски объявлений, на «Ютуб»… и число причастных стало расти как на дрожжах. Теперь, живя в Лос-Анджелесе (временно, конечно, я не какой-нибудь король киноиндустрии), я даже не могу точно сказать, от скольких людей слышал: «Мы знакомы/дружим с друзьями друзей тех, кто был на съемочной площадке». На нашей съемочной площадке.

Вот, например, сейчас я пью кофе с одним из продюсеров ремейка «Фильма ужасов». Или это перезагрузка?.. Я точно не уверен, как правильно. Можно ли назвать работу ремейком, если оригинальный фильм, снятый более тридцати лет назад, так и не был показан? Наверное, корректнее все-таки «перезагрузка», но это слово я употребляю совершенно не в том значении, к какому привыкли в Голливуде.

Продюсера зовут Джордж. Вроде бы. Я делаю вид, что не помню его имени: это мелкая месть за наш первый созвон в «Зуме» полгода назад. Пока я торчал в четырех стенах, в душной и тесной квартирке, он гулял по улице, дышал свежим воздухом и наслаждался цветущей вокруг зеленью. Камера ходила ходуном, яркий свет затапливал кадр, а сам продюсер в этих его солнцезащитных очках, казалось, вот-вот закричит: «Я свободен, словно птица в небесах!»

Он начал с извинений и оправданий: мол, ему было просто необходимо выйти на улицу проветриться, поскольку он все утро проторчал в офисе и скоро вернется туда – теперь уже до вечера. Но звучало это все равно как «я снизошел до разговора с мелкой сошкой, но отменять прогулку не стану ни за что».

В общем, откровенно смотрел сверху вниз. У меня было искушение повесить трубку или притвориться, что завис компьютер, но я не стал. Да, на словах я суров, но на самом деле… Я не мог позволить себе упустить даже самый мелкий, самый зыбкий шанс снять этот фильм.

Из почти сплошного монолога продюсера выяснилось, что проекты в жанре ужасов интересуют его исключительно по следующим причинам: «хоррор – круто, горячо, сочно» и «ужасы реального мира слишком мрачны, для студий хотелось бы что-нибудь жизнеутверждающее, поднимающее настроение».

Он был так увлечен своими рассуждениями, что совершенно не обращал на меня внимания. А я тем временем фыркал и закатывал глаза. Но я был для Джорджа лишь обломком затонувшего корабля, сиротливо плывущим по широкой полноводной реке его мыслей. Так что я вообще не думал, что из этого разговора выйдет что-то путное.

Последние пять лет разные продюсеры и директора киностудий просто засыпали меня звонками. Заливались соловьями, мол, полны решимости перезапустить «Фильм ужасов» и ждут меня не дождутся… где-нибудь на мелкой должности с копеечной оплатой и без права на принятие решений. По сути, они надеялись, что так я не смогу никого публично выпороть за отсебятину.

Вот так у нас с моим персонажем нежданно-негаданно образовалась небольшая «фан-база» – очень громкая и требующая внимания. Я велся на их фальшивый энтузиазм, наброски идей (тот же фильм, но в жанре комедии ужасов! тот же фильм, но про подростков из Лос-Анджелеса/Фриско/Атланты! тот же фильм, но с инопланетянином! тот же фильм, но с путешествиями во времени! тот же фильм, но с проблеском надежды!) и обещания поработать, но потом от этих людей не было ни слуху ни духу.

Однако этот парень позже все-таки объявился и дал ответ. Я спросил свою подругу-сценаристку Сару (мы оба с Восточного побережья, но она, в отличие от меня, редкостная умница), что она знает о нем и его компании. Она сказала, что вкус у продюсера дерьмовый, но фильмам он ход дает. И оба раза попала в десятку.

И вот я в Калвер-Сити, на встрече с этим Джорджем. Мы сидим за плетеным металлическим столиком на открытом воздухе. Чтобы столик не шатался, мне приходится прижимать ножку носком кроссовка, сама по себе она стоит неровно.

Теперь, встретившись лицом к лицу, мы находимся в более-менее равных условиях – если, конечно, такая вещь, как равенство, вообще существует. Но если говорить об уровне жизни… Джордж моложе меня лет на десять, загорелый, с широким развитым торсом, носит рубашку-поло и солнечные очки-авиаторы. Я, как всегда, уставший (сказываются стресс и возраст), в потертых черных джинсах и белой рубашке.

Он «разбирает сюжет» фильма, говорит об «арках персонажей» и сыплет бессмысленными новомодными словечками. Затем переходит к моей роли за кулисами, предстоящей встрече с режиссером и так далее. Все это можно было бы обсудить по почте, по телефону, в «Зуме» – но я настоял на личной встрече. Не знаю зачем. Наверное, хотел хоть как-то себя занять, пока мы не начали готовиться к съемкам. Кофе бесплатный, опять же. А может, мне просто хотелось показать Джорджу зубы.

Мы уже собираемся расходиться, и вдруг он говорит:

– Представляете, я случайно узнал, что подруга моей кузины, с которой мы были весьма близки – в детстве с восьми до восемнадцати лет каждое лето ездили на озеро Уиннипесоки на две недели, – так вот, ее подруга работала с вами над «Фильмом ужасов». Ну разве не безумие?

Безумие, ага. Предполагается, что я соглашусь. Подтвержу, что эта подруга участвовала в съемках и действительно может их помнить. Но на самом деле это вранье, которое я слышу от всех подряд. Наш фильм, бывший когда-то частью объективной реальности, с годами оброс слухами, стал легендой. И самое интересное, что люди ждут от меня подтверждения их причастности. Но я-то знаю, что все это небылицы, заточенные под чью-то выгоду слухи.

Выходит, вся сфера искусства держится на слухах и небылицах. Наверное, так и должно быть, да и кто я такой, чтобы возражать? Но моя сила в том, что я никогда им не подыгрываю.

– Правда? Как ее зовут? – спрашиваю я.

Я настаиваю, чтобы люди называли имена тех, кто якобы был со мной на съемочной площадке тридцать лет назад. Уважаю тех, кто по крайней мере пытается, выкладывает карты на стол, чтобы я мог их разоблачить. А вот человек индустрии X (настоящий монстр, берегитесь людей из индустрии X, аргх!) непременно придет в замешательство и начнет обижаться на то, что я имею наглость спрашивать имя, которое он не может назвать.

Зонт над нашими головами дает неверную, зыбкую тень. Загорелый продюсер Джордж внезапно бледнеет, и загар блекнет.

– Как зовут мою кузину?

– Нет. – Я проявляю терпение. В конце концов, должность помощника продюсера означает, что нам с ним еще работать. – Ее подругу. Которая была со мной на съемочной площадке.

– А, понял, ха-ха. Да она мне как-то не сказала, а я забыл спросить. – Он яростно жестикулирует, мол, и правда забыл. – Ее подруга была, скорее всего, среди статистов и помощников, вряд ли вы ее помните.

Я перегибаюсь через стол, убирая ступню с ножки. Стол шатается, Джорджева пустая кофейная чашка подпрыгивает, заваливается набок, кружит, как в сливе раковины или водовороте, и капли тепловатой коричневой жидкости вытекают на стол. Джордж потешно тянется за чашкой, но его неуклюжесть уничтожает пафос и комичность момента. Он поднимает чашку, наклоняется, завороженный моей кошмарной улыбкой – улыбкой, которую не видела ни одна камера на съемках.

– Ваша кузина, – говорю я, – не знала ни единого человека с площадки. Не обманывайте ни меня, ни себя.

Глаза за солнечными очками моргают. Даже не видя его глаз, я знаю, каким взглядом Джордж сейчас смотрит. Я завораживаю, гипнотизирую людей, управляю ими очень просто – называю лжецов лжецами, избегая самого этого слова.

Затем я уничтожаю магию момента, спрашивая, не может ли он одолжить мне десять баксов на парковку, а то у меня нет наличных. Джордж не знает, правда это или нет. «Как завоевывать друзей и оказывать влияние на людей», ага.

Вообще-то я хороший человек. Правда. Я честен, вежлив, сострадателен. Отдаю, что могу. Последнюю рубашку отдам, если нужно. Даже смиренно терплю, когда меня поливают дерьмом: профдеформация, можно сказать. Но люди, которые врут, что были на съемках «Фильма ужасов», раздражают, выводят из себя и бесят. Простите, но вы не имеете права говорить, что были там, если это не так. Не заслужили. С моей стороны это не столько нарциссизм (хотя, может, и он тоже, ведь нарцисс не знает, что он нарцисс), сколько охранительство. Я не могу изменить прошлое, но могу защитить чужие честь, работу, потраченное время. В конце концов, наша съемочная группа включала не сотни человек, даже не десятки. Нас было очень немного. И да, сейчас нас стало еще меньше.

Глава 2. Прошлое: Первый день

Съемки начались 9 июня 1993 года. Обычно я не запоминаю даты, но эту помню. Наш режиссер, Валентина Рохас, позвала актеров и съемочную группу. Не считая Дэна Кэрролла, нашего режиссера-постановщика и оператора, который точно был старше тридцати, мы были наивными молодыми людьми чуть за двадцать. Теперь, когда мне за пятьдесят, я говорю «наивными» с восхищением и завистью. Валентина подождала, пока все успокоятся и рассядутся вокруг нее полукругом, как в школе, и после недолгого молчания и нервных смешков произнесла речь.

Валентине нравились речи. Они хорошо у нее получались. Она красовалась, демонстрируя свой ум, и мы надеялись перенять часть этого ума. Мне нравился ее род-айлендский акцент: она говорила размеренно, чуть нараспев. Скорее всего, использовала акцент намеренно. Со стороны могла казаться чванливой, самовлюбленной, и знайте: вам не кажется. Вот тут преувеличить невозможно. Я ею из-за этого восхищался: быть эгоистом, мудаком или и тем и другим сразу нормально, если ты компетентен и не продаешь задницу за лакомый кусок. В те времена мы оба ненавидели продажных людей. Компромисс называли врагом честности и искусства. Постоянно составляли список продавших талант музыкантов – и разумеется, всякие U2, Metallica, Red Hot Chili Peppers туда даже не входили. Нам были интересны менее очевидные случаи. К примеру, она назвала продажными The Pixies, кумиров Амхерстского филиала Массачусетского университета, где я учился. Так она надеялась достать разных любопытных личностей с длинными ушами.

Я говорю об этом сейчас, в начале истории, потому что именно из-за нашей мимолетной студенческой дружбы (я слишком суеверен и застенчив, чтобы назвать это отношениями, да и на это ничто не указывало) меня выбрали на роль Глиста. И еще из-за комплекции, конечно. И из-за любви к крови.

Я знаю, что говорить «кровавая щель» чертовски аморально. Я понимаю, что такое может задеть. Ничего страшного, я тоже себя ненавижу. Но знаете что? Если я хочу рассказать эту историю, я должен рассказать ее по-своему, иначе непонятно, зачем я просыпаюсь каждый день. Тут никаких компромиссов.