– Вы не знаете историю, любезный, – посетовал Илья Викторович. – Хозяин поместья, князь Черкашин, держал знаменитый в России и за ее рубежами винокуренный завод. Производил наливки и настойки необыкновенного вкуса и качества, а рецептуру берег в стройжайшем секрете. В ноябре семнадцатого года князь спешным порядком покинул страну, бросил и поместье, и почти все имущество. После его бегства усадьба подверглась разграблению. Впоследствии предпринимались попытки восстановить утраченные рецепты, но безуспешно. Князь за границей скончался в начале тридцатых годов, наследников у него не было, свои семейные и производственные тайны он никому не передал.

– Но рецепты не были уничтожены, они хранились здесь. – Роман Николаевич указал рукою на нишу в стене. – И благодаря нам с вами они найдены.

– Но вы трепались про рубины, сапфиры, алмазы… – не унимался Фома. – Они-то при чем?

– «Синий бриллиант», «Зеленый сапфир», «Розовый жемчуг» – это названия фирменных настоек Черкашина. Эстет он был, н-да…

Илья Викторович пустился в длинный исторический экскурс и просвещал аудиторию вплоть до приезда Шуры с милиционерами. Фому и Зуба освободили от проволоки лишь для того, чтобы заковать в наручники. Пожилой лейтенант, возглавлявший наряд, сказал, что эту парочку ищут уже второй год. Ханурики со стажем, на них висят десятка полтора дерзких ограблений и квартирных краж. Но теперь они влипли крепко и надолго.

– Как хорошо, что у нас такая активная молодежь! – расчувствовался лейтенант и обвел рок-подпольщиков отеческим взглядом. – Комсомольцы? Дружинники?

Мигель приосанился.

– А как же! Взносы платим, на субботники ходим, против империалистов подписи собираем…

– А это у вас что? Гитары? В самодеятельности играете?

– И играем, и поем. Вокально-инструментальный ансамбль «Серпы и молоты».

– У них песни против Советской власти, – наябедничал Фома, которого милиционеры уже выводили из гостиной следом за Зубом. – Вы бы послушали… По ним колония плачет!

Хряк не дал ему договорить:

– Заткни паяльник, ты… отброс общества! А то еще за клевету схлопочешь!

Шура поспешно взял гитару.

– Товарищ лейтенант, песни у нас самые патриотичные. Желаете? – И он так проникновенно запел «Интернационал», что лейтенант достал носовой платок и промокнул повлажневшие ресницы.

– Верю, верю… Молодцы! Получите по грамоте. И в «Человек и закон» заметку напишем. Пусть вся молодая поросль на вас равняется.

Но Шуру ни грамота, ни заметка не соблазнили.

– Товарищ лейтенант, мы тут… как это сказать… были в походе по родному краю с целью изучения достопримечательностей. Заодно проверяли технику в полевых условиях. А она не выдержала… Можно нам механика найти или хотя бы тягач какой-нибудь, чтобы наш автобус до мастерской дотащить?

– Прямо сейчас? Ни свет ни заря, спят все…

– Но вы же можете поспособствовать? А то мы в Ленинград опоздаем, а у нас учеба, работа… Уроним авторитет, и никакие грамоты не спасут.

– Что ж с вами делать? – Лейтенант задумался. – Ладно, есть у меня кое-какие рычаги. Решим.

Решилось все быстро и волшебно. К шести часам утра из поселка Толмачево, где располагался завод железобетонных изделий, прибыла дежурная ремонтная бригада. Работяги были не слишком довольны, что их выдернули в такую рань, но Мигель сунул им червонец, и они за полчаса починили заглохшую «Нюську». А потом Шура как заправский гонщик с ветерком доставил всех в Ленинград. У него даже осталось несколько минут, чтобы окатить автобус водой из ведра и смыть следы ночных передряг.

Все гастролеры были довольны и поездкой, и ее удачным финалом. Самой довольной чувствовала себя Анка. Она жила в одиночестве, и когда наступала осень с бесконечными нудными дождями, на нее накатывала хандра – верная спутница творческих натур. Но стоило в жизни появиться хоть чему-нибудь, кроме холода, ветра и дождя, как она испытывала прилив вдохновения.

Что-нибудь, кроме дождя… Как только эта готовая поэтическая строчка пришла Анке на ум, она захотела ее записать, чтобы использовать в какой-нибудь песне. Но закрутилась, не записала, а потом забыла. И это было к лучшему, потому что строчку давным-давно использовал другой поэт. Его уже больше полувека не было в живых, а написанные им стихи в Советском Союзе не печатали, поэтому Анка их и не знала.

А вы знаете?

Татьяна Устинова
Дверь в лето

Не люблю сентябрь! Пусть кто как хочет, а я – ну не люблю!

Особенно потому, что новый год.

Ну, в смысле учебный, учебный!..

Все летние радости позади: дача, гамак, пинг-понг, длинные теплые дни, короткие теплые ночи, ожидание моря – мама, мама, а на море когда? Мама, мама, а мы надолго на море? А мы на досках будем кататься по морю? А мы будем в песке валяться у моря?..

Будем, сынок. Будем, не волнуйся. Вот мы, а вот и наши билеты на море! Все будет.

Но в сентябре вдруг получается, что все не «будет», а «было».

Дети не пристают с морем – оно ведь уже было! Гамак, натянутый между соснами, мочит дождик, надо бы снять, но дырка вместо гамака – окончательный приговор лету, а мы не хотим пока, мы еще «не готовы»!

И дети «не готовы»!

Никого не добудишься утром, ни студента – это старший сын, Мишка, ни школьников – младшего Тимофея и племянницу Сашку. Не встают, и все тут.

Лето не отпускает.

Давеча позвонила подруга и тревожным голосом осведомилась:

– Вы к школе готовы?..

В каком смысле?.. Учебники куплены, рюкзаки с ужасными мордами и черепами на фасаде – очень модная вещь! – припасены. Дневники, методические пособия, хрестоматии, тетрадки для домашних заданий – все есть.

А к школе мы, пожалуй, не готовы.

Мы все еще, как кот у какого-то, сейчас не вспомнить, американского писателя, ищем «дверь в лето». Все вместе, не только дети. Мы хотим, чтобы впереди было море, гамак между соснами, и дни длинные-длинные, и радость жизни полная-полная, и пирог с малиной горячий-горячий, и огурцы, купленные у бабки, только что с грядки, а не выращенные на «гидропонике». Когда-то наша биологичка пыталась втолковать нам, что такое эта самая «гидропоника», но я так и не поняла. Поняла только, что с грядки лучше.

– А ты на встречу с классной ходила? – тревожно, как шмель в летних зарослях крапивы, гудела в трубке подруга. – А деньги на охрану у вас уже собрали? И почем охрана? У нас полторы, и говорят, что еще потом дособерут. А англичанка все та же или вам поменяли?

Ох, не ходила я на встречу, и про деньги на охрану мы каждое утро забываем, хотя уже сто раз в школе напоминали, что нужно положить их ребенку в рюкзак или в карман, чтобы он «сдал».

И мы не положили, и он не сдал.

Мы ищем «дверь в лето».

И без толку, без толку!.. Нет ее, этой двери.

Сентябрь за окнами, темнеет рано, птиц не слышно боле, и далеко еще до первых зимних бурь… Впрочем, это все мы будем зубрить во время надвинувшегося на нас учебного года.

А двери нет.

Как всегда, ее отыскала моя мама, самая неправильная из нас. Мало того что она «неправильная», она еще… оптимистка.

– Танюш, – сказала мама в телефонную трубку, и голос у нее, не в пример подруге, был очень веселый, – поедем отдохнем немного от сентября, а?

– Как отдохнем?! – тяжко поразилась я. – Учебный год только начался, нужно втягиваться в работу. И на встречу с классной я так и не сходила, и деньги за охрану…

– Да ладно! – перебила моя неправильная мама. – Успеем мы втянуться. Поехали, а?..

Если бы вы знали, как были счастливы дети, что мы едем «отдыхать от сентября»! Как орали, скакали, как моментально собрались, как скулили, чтоб скорей, скорей, как влезли в машину и уселись там со встревоженными лицами – вдруг мы передумаем?..

Но мы не передумали. И бездельничали целую неделю, нисколько себя не ругая.

Ребята, в этой грянувшей осени нет никакой фатальной окончательности, вот что!.. И приговора нет. Лето прошло, но мы-то остались, и далеко еще до первых зимних бурь, и льется чистая и теплая лазурь… Вот ей-богу льется!..

Елена Логунова
Отпад небесной выси

Глава 1. Все в изумлении

Сразу несколько гвардейцев кардинала наваливаются на безоружного д'Артаньяна, прижимают его к кирпичной стене. Кажется – все, это конец… Но тут во двор со ржанием и топотом врываются гнедые кони, а на них – бравые мушкетеры!

Лара смотрит в телевизор, округлив глаза и рот.

Молоко на плите за ее спиной пыхтит, горкой поднимается над кастрюлькой, как будто тоже хочет взглянуть на экран.

«Зависит все, что в жизни есть… От поднебесной выси… Но наша честь… Но наша честь… От нас одних зави-исит!»^[1] – проникновенно поет красивый мужской голос за кадром.

Д'Артаньян и три мушкетера уезжают в закат.

Лара утирает слезу.

Молоко облегченно выдыхает и обессиленно сползает на плиту.

– Но наша честь, но наша честь от нас одних зависит! – с чувством выводит Лара.

– Завтрак тоже зависел, – несогласно ворчу я, торопясь пройти к плите, чтобы выключить газ под кастрюлькой. – А у тебя молоко убежало!

– Что? Как? Ой! – Лара подхватывается, чтобы навести порядок.

Кажется, что по кухне мечутся сразу две… нет, даже три Лары.

Я спешно отступаю: три Лары запросто могут меня затоптать. Даже одна Лара с ее габаритами и темпераментом потенциально опасна. Она бы одной левой смела гвардейцев кардинала – до Ла-Манша летели бы! А правой сгребла бы д'Артаньяна и утащила в закат, не оставив трем мушкетерам никаких шансов отбить товарища.

У Лары в данный момент нет бойфренда – мало, мало отчаянных смельчаков в нашем провинциальном городе Глухове. У нас все больше алкаши, тунеядцы, в лучшем случае – скучные отцы семейств, а Ларе нужен пылкий романтик с плохо развитым инстинктом самосохранения. Д'Артаньян ей подошел бы. Или Шрэк: Лара девушка крупная.

Три крупные девушки, мечущиеся по кухне, собираются в одну. Триединая Лара нависает надо мной и требовательно щелкает пальцами:

– Ну, чего стоим, кого ждем?

– Обещанный завтрак! – напоминаю я возмущенно.

Сегодня суббота. Прогноз погоды обещает чудесный сентябрьский денечек – теплый и солнечный. Лара прилетела ко мне в десятом часу утра (лететь ей было недалеко, наши квартиры на одной лестничной площадке), вознегодовала, увидев, что я только вылезла из постели (а я бы и не вылезала, если бы она не билась в дверь, как застрявший в лифте паникер с клаустрофобией), и сама вызвалась приготовить завтрак, пока я собираюсь. На сегодня у нас запланирован поход… нет, не так: ПОХОД в торговый центр.

К этому мероприятию мы обычно долго готовимся. Шопинг – то, чем нам с подругой сложно заниматься в паре, потому что мы очень разные. Лара – каланча с четвертым номером бюста, а у меня в декольте горы не вздымаются, и ростом я всего 140 сантиметров. Была бы славной женушкой какому-нибудь хоббиту.

Вы поняли, да? У меня тоже нет бойфренда.

Добавлю: и не было. Хотя Лара все время пытается меня с кем-то познакомить.

– Да бог с ним, с завтраком. – Подруга уже тянет меня в прихожую. – На фуд-корте кофе с пирожными выпьем.

Кофе с пирожными – не самый полезный завтрак, я бы предпочла простую овсянку, но противиться бессмысленно – моих возражений Лара никогда не слышит. Но я успеваю бросить взгляд на плиту, проверяя, отмыла ли ее подруга от пригоревшего молока за те минуты, пока у нее было растроение личности.

Плита чиста, кастрюля тоже – Лара «три в одном» удивительно эффективна. Я успокаиваюсь и позволяю подруге тащить меня по коридору (как и по жизни).

Мы спускаемся по лестнице (в нашей старой пятиэтажке нет лифта), и всесезонные бабки на лавочке приветствуют нас сладкими улыбками:

– Доброе утречко, Ларочка, Риточка!

– Здравствуйте, здравствуйте, – ответно воркуем мы.

Еще недавно эти же бабки встречали нас шипением, плевками и нелестными комментариями. Яркая Лара у них была «у-у-у, проститутка», а неприметная я – «фу-у-у, замухрышка». Но потом мы с подругой вдвоем голыми руками завалили киллера с пистолетом и сразу же стали для наших ревнительниц порядка, морали и нравственности достойными уважения героинями.