Кай безумно хотел увидеть говорящего, но не мог раскрыть глаз. Кто-то поддержал его голову, помогая воде просочиться в непослушное горло. Кажется, он сделал всего несколько глотков – а затем безжалостная рука отняла флягу от его губ.

– Будет больно, – предупредил тот же голос.

Кай едва расслышал его из-за адского звона в ушах. Плечо обожгла боль, но юный лорд даже вскрикнуть не сумел; лишь зажмурился, чувствуя, как по щеке скатилась одинокая слеза.

– Ещё.

Боль вспыхнула вновь, в левом бедре, и на этот раз от неожиданности Кай открыл глаза.

Солнце ударило слепящими лучами; серо-голубое небо и высокие горные хребты казались далёкими, невозможно чужими – и на их фоне смутно знакомое лицо человека, склонившегося над ним. На миг их взгляды встретились – блуждающий, ищущий Кая и острый, пронзительный незнакомца – а затем молодой рыцарь закрыл глаза, позволяя сознанию рухнуть в небытие.

***

…Во внутреннем дворике царили тишина и прохлада. Кай ожидал возвращения отца, отправившегося на встречу с информатором. Недавние беспорядки в городе требовали расследования; свидетельства соглядатаев пришлись бы кстати. Кто-то собирался отравить все источники воды в городе, а нынешней шаткой власти Ричарда это не могло не навредить. Кто бы мог подумать, что им не будут рады даже христиане, мирно сосуществовавшие с арабами в Акре до прихода крестоносцев. Отец ничего не говорил, но Кай видел сам – Ричард отменил все льготы, заставил мирное христианское население снабжать его армию провиантом и припасами, поставил их в состояние войны с соседями-арабами, и это, конечно, никому не нравилось. Отравление источников могло стать той последней каплей, которая переполняет чашу народного терпения.

Лорд Ллойд делился тайнами с младшим сыном неохотно, но достаточно спокойно, зная, что Кай, несмотря на юный возраст, не страдал пустословием. Сын не настаивал, не выпытывал, но лорд всё чаще делился с ним своими мыслями, планами и рассуждениями, которые скрывал от всех прочих. Младший сын оказался той бессловесной, но беззаветно преданной поддержкой, какую сэр Джон искал и не находил в других, порой гораздо более зрелых людях.

Блаженный покой – редкие минуты без муштры, тренировок, палящего чужого солнца и бесконечной агрессии. Сэр Кай прислонился спиной к колонне, откидываясь на каменной скамейке. Отец не позволял ему ходить безоружным и без доспехов, и Кай подчинялся беспрекословно. Бывали в Акре случаи, не раз и не два, когда расслабившихся крестоносцев резали, как собак, в подворотнях и на узких улицах, и молодой рыцарь считал требование отца справедливым.

– Держи, держи его!!!

Кай оторвал голову от колонны, вслушиваясь в крики на улице. Шум погони прокатился мимо двора, дальше по кварталу, и рыцарь вновь расслабился, складывая руки на коленях. Не осталось сил даже молиться, поэтому подниматься юный лорд не спешил.

Молитва – то единственное, что не мог ему запретить даже отец. Порой сэр Кай ловил себя на мысли, что скучает по жизни в монастыре, куда его отправил сэр Джон в неполные семь лет, и он где провёл почти столько же – семь лет, наполненные молитвой, постом и долгими тренировками под руководством сэра Кеннета, монашествующего рыцаря, заменившего ему в те годы семью. Кай скучал по любимому брату Роланду, скучал даже по лорду Ллойду, но там, в монастыре, в каждой молитве, на каждой службе он чувствовал такую бесконечную Божественную любовь, такую близость к Господу, какую ни разу не ощутил здесь, на Святой земле. Быть может, это оттого, что он стал недостаточно усерден в молитве, делал себе попущения в постные дни, и лишь один раз сумел попасть на службу – уже здесь, в Акре, приняв Святое Причастие…

– Куда он делся?!

– Проверь соседнюю улицу! Живее, живее!

Кай, не отрываясь от колонны, повернул голову в сторону улицы. По проулку сновали стражники и горожане, спешившие по своим делам и опасливо обходившие крестоносцев стороной.

Отделившийся от людского потока человек, припадая на одну ногу, проковылял через арку, проходя во внутренний двор. Сэр Кай тотчас насторожился. Человек был одет в простую одежду – такую здесь носили ремесленники и мастера – а на голове торчал грязный тюрбан, ткань с которого свисала на лоб, закрывая пол-лица, но тружеником он всё равно не казался.

– Стой, – потребовал сэр Кай, поднимаясь. – Кто такой? Здесь проход запрещён.

– Я гончар, мессир, – пробормотал мужчина, пытаясь обойти крестоносца. – Работаю тут недалеко… простите, мессир! Думал сократить путь… я уйду, мессир, простите! Да благословит вас Бог…

– Постой, – напряжённо велел Кай, делая шаг навстречу. – Твоё лицо… кажется знакомым. Я тебя знаю?

– Что вы, мессир, что вы! – всплеснул руками человек, продолжая делать осторожные шаги. – Откуда? Никто из благородных не удостаивал меня августейшим вниманием! Я делаю простую глиняную посуду, мессир… всего лишь скромный ремесленник…

– Ремесленник, – медленно повторил Кай, опуская глаза на смуглые руки гончара. – Ремесленник…

Мысль сформировалась быстро.

У гончаров не бывает такой гладкой, чистой кожи. И свежую кровь на сбитых костяшках у них не часто встретишь.

Кай вскинул глаза, встречаясь взглядом с мужчиной, и мгновенно выхватил из ножен меч. Потому что уже видел однажды эти синие, как море, глаза на умном – слишком умном для простолюдина – лице.

– Я видел тебя! На площади, во время казни! Ассасин! Убийца…

Синие глаза блеснули, и мужчина сразу стал другим. Да, теперь Кай бы не ошибся. У ряженого гончара даже осанка изменилась, и рыцарь безошибочно определил, что уже через секунду они сцепятся в смертельной схватке. Но в следующий миг со стороны улицы раздались злые голоса, бряцание кольчуг и доспехов, и на лице загнанного в каменную ловушку убийцы отразилась дикая, холодная ярость. Ассасин подался вперёд, и Кай понял, что теперь, прижатый к стенке, он не уйдёт, не забрав с собой хотя бы одну жизнь. Даже если его самого защитит стража – здесь и сейчас разразится бойня, и погибнут люди…

– Готовься к смерти, крестоносец, – раздался незнакомый, так непохожий на блеяние гончара, злой и насмешливый голос.

…А ещё он почувствовал отражение чужой боли, так явственно, так остро… Взгляд выхватил окровавленную штанину, полускрытую длинной рабочей рубахой, и Кай одним движением убрал меч в ножны.

– Сюда, – он не позволял себе думать, иначе вся решимость могла испариться. – Уходи через эту дверь. Она ведёт на ту сторону квартала, тебя не догонят. Я захлопну створку сразу за тобой.

Ассасин замер, и на смуглом лице мелькнуло удивление. Рыцарь не трусил – в любой миг во двор могли ворваться стражники, и всё, что ему нужно сделать – просто позвать на помощь…

– Быстрее, – позвал Кай, – уходи!

Ассасин не заставил упрашивать себя трижды. Метнувшись к указанной двери, он дёрнул створку за себя и оглянулся.

– Ступай с миром, – сказал Кай. – И не возвращайся.

– Я запомню твою доброту, – отозвался ассасин, и глубокий голос эхом отразился от каменных стен подземного коридора. – И отблагодарю. Мы ещё встретимся, крестоносец!

Кай захлопнул дверь, уронил тяжёлый засов, бегом возвращаясь к своей скамейке. Никогда он не сможет оправдать себя, никогда! Правильно ли он поступил, подарив жизнь тому, кто забирал её безжалостно и безразлично, за назначенную меру золота? Кай не знал.

Как и не знал он, что сказать отцу, когда тот, вернувшись в окружении рыцарей, зло мерил внутренний двор быстрыми, порывистыми шагами. Лорд Ллойд нашёл своего информатора мёртвым. В нескольких кварталах от внутреннего дворика, где отдыхал его сын, и где скрылся спасённый им от погони ассасин.

***

Каю снился сон. Они снова были вместе – отец, Роланд и он. Сэр Джон улыбался Каю ласково и тепло – как никогда в жизни – а старший брат держал его за руку и просил за что-то прощения. Кай попытался вслушаться, понять, но отец вдруг рассердился, и они с Роландом развязали ссору – одну из многих, виденных им с детства. Кай обращался то к одному, то к другому, но они не слушали, а голоса становились всё громче, громче…

И Кай вдруг понял, что уже не спит, а голоса – мужские, незнакомые – оттого непонятны, что говорят на чужом языке. Он уже неплохо понимал и говорил на арабском, но этот диалект слышал впервые. Приоткрыв глаза, рыцарь увидел недавнего спасителя и пожилого араба-бедуина, которые спорили о нём, о Кае. Он понял это инстинктивно и с болезненным вздохом приподнялся, чтобы прекратить препирательства. Сознание всё ещё помнило отца с Роландом, а их ссор Кай просто не выносил.

– Ты ещё слаб. Лежи, – спаситель опустился на корточки, и рыцарь с запозданием понял, что покоится на шкурах в шатре, а неприветливый бедуин сидит у выхода, буравя их мрачным взглядом. – Что?

– Спасибо… я хотел сказать… спасибо, – с большим трудом, коверкая арабские слова, произнёс Кай.

Человек не отозвался, разглядывая его, и Кай не мог отделаться от ощущения, что они уже встречались раньше. Он носил светлый арабский балахон с монашеским капюшоном, на ногах красовались мягкие кожаные сапоги, за голенищами которых Кай разглядел рукояти небольших кинжалов. У пояса висел длинный меч, полускрытый широким красным поясом, грудь охватывали кожаные ремни, удерживающие ряд метательных ножей. На вид ему было около тридцати, хотя он мог оказаться как старше, так и младше. Мужчины, достигшие такого возраста здесь, на Востоке, почти поголовно носили бороды, но лицо незнакомца было гладко выбрито, хотя на щеках и подбородке кожа казалась намного темнее – растительность, хоть и уступала бритвенному ножу снаружи, изнутри портила цвет и без того смуглого лица. Лишь глаза, синие, как море, выдавали в мужчине далёкую примесь европейской белой крови.

Кай всё-таки сел, покачиваясь и опираясь правой рукой о каменистый пол. Повязка на левом плече была грубой и неудобной, а ногой Кай и вовсе не мог пошевелить.

– Я же сказал – мы ещё встретимся, – усмехнулся спаситель.

И тут Кай понял, где видел этого человека. Как он мог забыть!

– Ассасин! Ты – ассасин…

Помедлив, тот кивнул.

– Мы уйдём отсюда до заката, – проговорил он. – Здесь оставаться небезопасно. Тебе нужно набраться сил перед переходом. Вот, поешь.

Он поставил перед Каем глиняный кувшин с водой и плоскую тарелку, на которой лежал кусок подсохшего хлеба и горсть фиников. Кай не отозвался, в растерянности глядя на своего спасителя, – да и спасителя ли? Судя по всему, они находятся глубоко в тылу у сарацинов; вот и араб-бедуин глядит от входа искоса и недобро – но молчит пока…

– Ешь, – повторил ассасин. – Ты очень слаб, а мы должны проделать большой путь до утра.

– Куда? – ещё больше растерялся сэр Кай, подтягивая к себе кувшин.

– Подальше отсюда, – усмехнулся ассасин, глядя, как крестоносец неловко поднимает кувшин одной рукой и делает первый судорожный глоток. – Такие, как ты, тут не ходят. После появления вашего отряда сарацины переполошились; шагу не ступить. Ты не выберешься отсюда в одиночку.

Рыцарь вновь бросил тревожный взгляд на притихшего бедуина, тряхнул головой, отгоняя остатки тошнотворной слабости.

– Не беспокойся о нём, – мотнул головой Сабир. – Тебя не тронут, пока ты – гость, таков их закон. Но как только ты шагнёшь за пределы шатра, могут запросто перерезать горло.

– Как я здесь оказался? Ты меня сюда принёс? Почему? Почему ты помогаешь мне?

– Ты жив, тебе этого не достаточно?

Сэр Кай молча покачал головой, продолжая глядеть на нежданного спасителя. Ассасин вздохнул, не размыкая губ, провёл рукой по лицу.