– Бессмертный мастер Шэнь, мы вас потревожили? – с крайней почтительностью обратился к нему слуга-демон и тотчас расплылся в подобострастной улыбке – можно подумать, он разговаривал не с пленником. – Мы здесь высаживаем бамбук.

– Бамбук? – оторопел Шэнь Цинцю.

– Так точно. Вам должно быть хорошо знакомо это растение из мира людей. В мире демонов он не очень-то приживается и плохо растёт, но повелитель полон решимости добиться успеха, так что придётся нам придумать какой-нибудь способ.

Наблюдая за ним, Шэнь Цинцю пришёл к выводу, что тот, кто обладает подобной силой и сноровкой, не может быть обычным слугой-чернорабочим – более того, у него закралось подозрение, что Ло Бинхэ согнал на это волюнтаристское начинание своих лучших бойцов. Заставлять таких мастеров сажать бамбук – поистине расточительно.

Но и этим дело не ограничилось. Первые два дня у Шэнь Цинцю совершенно не было аппетита, однако на третий день ему надоело голодать, и он снизошёл до того, чтобы обменяться парой игривых сдержанных фраз с симпатичной демоницей, светлокожей и фигуристой, и попросил её принести поесть.

Однако не успел он поднять палочки для еды, как понял, что не в состоянии проглотить ни кусочка.

Девица склонила голову набок и с улыбкой поинтересовалась:

– В чём дело, мастер Шэнь, это блюдо недостаточно аппетитно?

О, дело было вовсе не в этом – скорее, оно было чересчур аппетитно, причём этот аромат был до боли ему знаком. Минуло немало лет с тех пор, как он в последний раз его вдыхал, только и всего.

– Вы сами это приготовили? – опустив палочки, поинтересовался он.

– Вы, верно, шутите, – хихикнула она. – Я всего-то и умею, что забить да съесть добычу сырьём или дать ей малость полежать, прежде чем подать на стол. Я ни бельмеса не смыслю в вашей человечьей кухне – от всей этой возни с очагом, дровами, рисом, маслом и солью помрёшь с тоски.

…Вот ведь грёбаный сюрприз. Выходит, эта прекрасная девушка с нежным голосом и благоуханным дыханием – любительница тухлятинки. Шэнь Цинцю каждый день наблюдал за тем, как она протирает стол и подметает пол, и давно понял, что с ней обошлись несправедливо: судя по её силе, ей более подобало размахивать секирой в гуще битвы, разрубая врагов надвое, словно овощи да дыни, – и, видимо, именно это и было её истинным родом занятий.

– Тогда кто же это приготовил? – не меняясь в лице, глухим голосом спросил Шэнь Цинцю.

– Ох, я не осмелюсь сказать, – покачала головой девица. – Иначе господин меня прибьёт.

«Не осмелишься», говоришь? Будто он сам не в состоянии понять, едва вкусив это блюдо!

Шэнь Цинцю отложил было палочки, затем поднял их вновь. Как там говорится в той пословице? Берущая длань коротка, накормленные уста сладки?^[7] Шэнь Цинцю справедливо опасался, что, разок отведав этой пищи, он не сможет столь же решительно высказывать недовольство действиями Ло Бинхэ. Однако тот, кто приготовил это блюдо, слишком хорошо изучил его вкусы и привычки – раздумывая над этой непростой проблемой, Шэнь Цинцю съел всё до последней крошки…

Убрав со стола, демоница удалилась, покачивая бёдрами и прикрывая ладонью хитрую ухмылку. Вскоре после её ухода занавес приподнялся, и в хижину нетвёрдой походкой ввалился новый посетитель. При едином взгляде на него желчь волной поднялась из желудка Шэнь Цинцю, и он вместо приветствия встретил вошедшего критическим ударом:

– Сян Тянь Да Фэйцзи, твою мать, ты!..

Шан Цинхуа успел вскинуть руку и заслониться мечом в ножнах, который поглотил силу удара.

– Эй-эй-эй, осади назад! – затараторил он. – Шэнь-дада^[8], нельзя же так с людьми! Если ты ебанёшь по мне так ещё раз, мне-то, конечно, кранты, но и тебе от того парня тоже ничего хорошего ждать не придётся!

– Ты сдал меня с потрохами! – проревел Шэнь Цинцю. – А как же наше товарищество? Или мы больше не земляки?!

– О каком таком товариществе ты мне задвигаешь? – обиженно парировал Шан Цинхуа. – Скорее уж у нас лавхейт^[9]! Ай, не надо так, больно же… А что мне, спрашивается, оставалось? Это ж Непревзойдённый Ло – он бы и без меня мигом обо всём догадался. Ну и зачем мне принимать напрасные мучения? В этом нет ни малейшего смысла, так что я во всём сознался, чтобы облегчить свою участь!

Столь неприкрытое бесстыдство шокировало Шэнь Цинцю. Воспользовавшись этим, Шан Цинхуа вошёл и, приподняв подол, расположился за столом. Со стуком опустив на стол меч, он заявил:

– Так что давай не будем больше об этом. Мне было велено доставить это тебе.

Стоило Шэнь Цинцю присмотреться к мечу, как рука сама собой потянулась, чтобы погладить ножны. Тот самый меч, что рассыпался на осколки вместе с его душой, злосчастный Сюя.

Шэнь Цинцю был так сильно привязан к своему мечу^[10], что, заполучив его, и думать забыл о том, как хотел вздуть Шан Цинхуа всего мгновение назад. Вытянув клинок из ножен, он принялся любоваться снежным блеском длинного изящного лезвия – столь же прекрасного, как и прежде. Осколки соединили так искусно, что швов совсем не было видно, словно на одеяниях небожителей – ни малейшей трещинки. Благодаря этому воссозданное лезвие прямо-таки лучилось духовной силой.

Сидевший с другой стороны стола Шан Цинхуа нервно усмехнулся и, потирая руки, поцокал языком:

– Ай-яй, я и помыслить не мог, что… Что история столь далеко отклонится от оригинального сюжета, – со вздохом признался он. – Невероятно, воистину невероятно.

– Тебе что, и дела нет до того, что чудесный герой твоего романа вместо того, чтобы обзавестись гаремом, заделался обрезанным рукавом? – удивился Шэнь Цинцю.

– Да мне-то какая разница, – как ни в чём не бывало отозвался Шан Цинхуа. – Во всяком случае, он запал не на меня.

С чувством показав ему средний палец, Шэнь Цинцю опустил голову, сосредоточившись на полировке меча. На это Шан Цинхуа воздел большой палец:

– Ладно тебе, всё не так уж плохо^[11]. Перед тобой открываются весьма недурные перспективы, весьма. Уж поверь мне, эти крепкие бёдра способны ковать золото^[12]!

– Иди ты в жопу со своими крепкими бёдрами, – огрызнулся Шэнь Цинцю. – Ладно бы ещё речь шла только о бёдрах, но до чего, по-твоему, они меня доведут? До того, что между ними!

– Ну, так это даже лучше, – рассудил Шан Цинхуа. – Как-никак, там располагается всё самое сокровенное для мужчины…

Лишь нежелание использовать для столь грязных дел новообретённый Сюя удержало Шэнь Цинцю от того, чтобы отсечь им «самое сокровенное» Шан Цинхуа. Будучи не в настроении обмениваться остротами, он придал своему лицу невозмутимое выражение и поинтересовался:

– Что ж, раз ты готов во всём сознаться, дабы заслужить прощение, будь добр, расскажи, были у тебя сюжетные планы, связанные с Тяньлан-цзюнем?

– А на кой тебе сдался папаша Бин-гэ? – изумился Шан Цинхуа.

– Да не то чтобы сдался, – уклончиво отозвался Шэнь Цинцю. – Просто меня всегда удивляло, почему ему в твоей книге досталось так мало места. Тебе ведь ничего не стоит накатать миллион иероглифов, преумножая поголовье гарема главного героя, а добавив линию отца, ты мог бы влёгкую растянуть публикацию ещё года на три.

– А тебе не откажешь в проницательности, – тут же оживился Шан Цинхуа. – Воистину преданный читатель. Ну что ж, раз так, ты имеешь полное право знать, что изначально я собирался посвятить отцу Бин-гэ целую сюжетную арку, сделав его настоящим боссом, но в процессе написания мой комп сдох, и весь костяк эпизода канул в Лету вместе с ним, так что я запутался в деталях. В то же время в разделе комментариев у меня требовали развития совсем другой сюжетной линии: рейда Бин-гэ по захвату сотни духов цветов – целой сотни дюймовочек, которые от рождения мужчину в глаза не видывали, настоящие непорочные феи, сам понимаешь. Знал бы ты, братец Огурец, как я настрадался с главой, где их девственные бутончики одновременно распустились, – а тебе бы только меня шпынять…

Шэнь Цинцю хранил молчание. Теперь, по крайней мере, он знал, откуда взялись все эти сюжетные дыры.

– Выходит, – уточнил он, – ты вновь бросился расписывать эти гаремные перипетии вместо того, чтобы прояснить куда более важную линию с отцом Бин-гэ, которая в результате вся в дырах, как швейцарский сыр?

– Да кого волнуют все эти дыры? – отмахнулся Шан Цинхуа. – Ведь читателям нужно совсем другое: всех сестричек – по постелькам, всех злодеев – по могилкам. Начнёшь писать что-нибудь, что читателям, может, ещё и не зайдёт, – труд тяжёлый, а толку чуть. Я всего лишь хотел кое-как сводить концы с концами – а если бы мои подписчики соскочили, мне бы жрать было нечего, так-то, братец Огурец. Жизнь сетевого писателя – это тебе не сахар.

«Да уж, Сян Тянь Да Фэйцзи, ты мастер лихо обрубать сюжетные линии – а теперь эта въедливая Система заставляет меня методично заполнять все эти твои позорные сюжетные дыры!»

– По правде говоря, мне бы всё равно пришлось это сделать, – продолжал рассуждать Шан Цинхуа. – Видишь ли, согласно моей оригинальной задумке, кровь Тяньлан-цзюня чище, чем у Бин-гэ, а это значит, что и его боевые способности куда круче, к тому же он прославился куда раньше своего сынули, да и вообще по степени крышесносности мог дать Бин-гэ сто очков вперёд. А теперь сам посуди: стоящий неизмеримо выше всех прочих, насмехающийся над всеми тремя сферами и всё в том же духе, да ещё и обладающий трагической предысторией, которая не может не тронуть сердце, – сущий Марти Стю^[13], верно? А если бы читатели решили, что он оспаривает первенство Бин-гэ, и погнали бы волну хейта, что бы я тогда делал? Кому, как не тебе, знать, насколько лютыми могут быть его фанаты: с них сталось бы как утопить меня в потоках яда, так и намертво перекрыть поток донатов.

Рука Шэнь Цинцю повстречалась со лбом. Теперь-то, благодаря откровениям великого эксперта Самолёта, он начал волноваться не на шутку: если Тяньлан-цзюнь и вправду освободится из заточения, сумеет ли Ло Бинхэ с ним совладать?

Однако, если взглянуть на это с другой стороны, быть может, получится использовать отца, чтобы сдерживать сына? Но Шэнь Цинцю немедленно придушил эту опасную мысль в зародыше: если вздумаешь связаться с персонажем, о котором знаешь только то, что цели его предельно далеки от праведных, то не удивляйся потом, когда помрёшь, сам не зная от чего.

Не подлежало сомнению лишь одно: такого таланта, как Сян Тянь Да Фэйцзи, их поколение ещё не знало! Придя к этой мысли, Шэнь Цинцю решительно опустил ладонь на столешницу.

– Лучше тебе быть со мной полностью откровенным! Выкладывай, что ты там задумал, но потом забросил, поменяв сюжет на полпути, – всё по списку. И прежде всего – самое важное!

– Ну, я уж не знаю, важно это или нет, – замялся Шан Цинхуа, – могу лишь сказать, что там было кое-что связанное с тобой… Вернее, с Шэнь Цзю. Прежде мне было как-то неловко об этом заговаривать…

У Шэнь Цинцю при этих словах волоски на загривке встали дыбом. Учитывая выдающиеся качества Сян Тянь Да Фэйцзи, едва ли стоило ожидать от него сколько-нибудь нормальной предыстории для главного злодея!

– Валяй. Я уж как-нибудь справлюсь, – пробормотал Шэнь Цинцю, обхватив голову руками.

Получив отмашку, Шан Цинхуа тут же с воодушевлением бросился излагать свою творческую концепцию: